Валентина Малявина. Услышь меня, чистый сердцем (16)
- Начало здесь
16
Ожидание показаний доктора к концу процесса стало для меня почти навязчивой идеей, хотя разумом понимала: хода суда это не изменит…
Странные вещи проделывает с человеческим сознанием усталость. Отчего мне вспомнились и звучат теперь в мозгу снова и снова те слова Андрея о неправильно загаданном желании?
Возможно, все, что случилось после, — от этого? От неправильно загаданного тогда?..
Не исполнилось ничего. Совсем ничего.
…Вот мы снова садимся в машину, и хотя не совсем прилично было оглядываться на нас с Андреем — все разом оглянулись. Андрей снова обнял меня.
Молоденький шофер опять подмигнул, и мы покатили сквозь джунгли. Я не ощущала ни времени, ни жары: мне было так томительно-хорошо с Андреем.
Через какое-то время Гена снова остановил машину.
— Девочки налево, мальчики направо, или наоборот, — хохотал он.
Александр Григорьевич Зархи воскликнул:
— Куда?! В джунгли?! Нет уж, голубчик, я Канди подожду.
Все оставались на своих местах, а мы с Андреем, взявшись за руки, пошли в одну сторону.
Гена, наш цейлонский начальник, строго крикнул нам:
— Не удаляться! Всякое может быть — джунгли!
Мы отошли от дороги и ступили на узкую тропу джунглей. Вокруг высокие травы и диковинные цветы во весь рост.
— Я пойду чуть дальше по тропе, а ты оставайся здесь, — предложил Андрей.
— Нет! Пожалуйста, не ходи никуда дальше. Я за дерево спрячусь — вот и все.
Осторожно раздвигаю травы и цветы, направляюсь к дереву — и вдруг ветка, как живая, как чей-то прекрасный хвост, взметнулась вверх. Смотрю, а на дёреве полно маленьких обезьян, смотрят круглыми глазками, скалятся, о чем-то переговариваются.
— Андрей, иди скорей сюда! Здесь столько обезьянок!
— Ух, ты! Как их много! Сейчас явится их мама, она задаст нам жару. Иди на мое место, а я тут пока…
— А мне здесь интересно.
— Нас ждут. Иди скорее на мое место и пошли к машине, а то, и правда, здесь такое великолепие, что можно заблудиться, а мы здесь, надеюсь, еще нужны советскому искусству.
Я вышла на тропу…
— Пойдем, Андрей!
Но ему явно не хотелось уходить из джунглей. Он прислушивался к звукам, склонив голову набок. А я любовалась ярко-красным цветком, цветок был больше моего лица. Было ощущение, что он вот-вот заговорит со мною.
Нас звали, и мы, притихшие, вернулись к машине.
Я достала из сумочки свои любимые духи «Ма грифф», капнула на руки себе и Андрею.
— Не жалко?
— Не очень.
Путь был сказочный».
«…Ну вот, наконец — Канди. Но для того, чтобы попасть в центр города на площадь, где проходил праздник, нам надо было пройти по висячему, очень длинному и очень узкому мостику на головокружительной высоте. Дощечки этого мостика проваливаются под ногами, а потом снова встают на место. Веревки, за которые надо держаться, провисают. А там, внизу, река быстрая, несется куда-то, по берегам реки — джунгли.
Александр Григорьевич явно трусит. Павел Филиппович держится, но весь красный. Лилька счастлива, как будто она построила этот мостик и провожает нас на праздник. Мне интересно и чуть страшно, хотя я не боюсь высоты, но уж очень головокружительная! Андрей, как мальчишка, стал раскачивать этот легкий мостик. Зархи как закричит на Андрея, даже небывалой красоты птицы тут же отозвались на этот крик и вылетели из джунглей. Совсем фантастично — они подлетели к нам. Андрей — очень серьезно:
— Сейчас нас съедят.
Зархи обращается к Гене:
— Наведите порядок!
А как его навести? Мостик почему-то раскачивается все сильнее и сильнее, а мы прошли всего полпути. И птицы все прибывают и прибывают посмотреть, как мы трусим. Я дотронулась до крыла прекрасной птицы, она по-царски повернула ко мне голову.
Андрей шел сзади. Наверное, ему понравились мои отношения с птицей, он легко прошел ко мне по гнущимся дощечкам.
— Как ты?
— Любуюсь птицами, они нас провожают, чтобы нам не было страшно.
— А я тебя страшно люблю, — вдруг сказал Андрей.
Ну, наконец-то! Свершился наш переход!
По дороге зашли в оранжерею, в царство спокойствия, царство мечты. В этой оранжерее разные-преразные орхидеи. Я отошла в сторону, наклонилась и нежно поцеловала три цветка, я всегда целую цветы и разговариваю с ними.
Когда я поднялась с колен, увидела, что Андрей смотрит на меня, но смотрит почему-то грустно. Нам подарили по огромному букету самых изысканных на свете цветов.
В это время подъехал наш симпатичный шофер: он ехал сюда в объезд.
Александр Григорьевич ворчал, почему мы не поехали на машине. Но говорить не хотелось — Так красиво было вокруг. Шофер позаботился о наших цветах и отнес их в машину.
А Гена предложил нам покататься на слонах! Мы спустились в карьер, и я побежала к слону, который мне понравился. Однако возчик показал на другого, наверное, тот был спокойнее, но я уже вплотную подошла к своему. И вдруг — мой слон тихо и ласково обнимает меня хоботом за талию и переносит к себе на спину. Никаких сидений на спине моего слона не было, только маленький коврик — вот и все убранство. Держаться не за что, я наклонилась, будто на лошади, взялась двумя руками за его огромную спину, она светло-коричневая и вся в морщинах, и мы поехали: подо мной — живое, теплое, шевелится, мне почему-то показалось, что это — земля. Я никого не видела. Я испытывала совсем новое ощущение. Мы с моим слоном сделали три круга, и он вернулся на свое место. Возчик был под кайфом, жевал какую-то травку и хохотал во весь свой рот, красный от этой травки. Я не понимала, как я буду слезать. Мой умный слон забросил хобот на спину. Ну? И что дальше?
Андрей улыбается:
— Нежно ложись на хобот… Не бойся! Ближе к середине.
Так я и сделала. Слон крепко обнял меня и осторожно стал опускать, опустил почти до земли и стал качать, как бы баюкать… очень приятно!
— Ну, все-все, — сказал Андрей.
Гена что-то шепнул возчику, возчик — слону, и тот поставил меня на землю. Голова слегка кружилась, Андрей обнял меня, и мы пошли к машине.
В Коломбо все газеты напечатали снимок, как слон сажает меня к себе на спину: юбка — в небо и глаза в небо — от испуга».
«…Праздник на большой плошали с изваянием огромного Будды. Вошли в храм. В храме тихо, может быть, оттого, что все босиком… Разглаженные лица, словно ни у кого нет морщин. Умиления на лицах не было — Вселенский Покой…
Вышли из храма, подходит ко мне человек:
— Я коммунист, но верю в Будду.
— Я не коммунист и верую во Христа, — ответила я.
Мы пошли к плошали, и коммунист с нами.
На плошали — стройные, длинные, разноцветные, в золоте, ряды притоптывающих, покрикивающих людей.
Меня чем-то отвлек коммунист-буддист, тем временем мои коллеги перешли на другую сторону плошали, а я осталась с коммунистом на прежнем месте.
Вижу, Зархи разводит руками — не нравится ему эта история. А мне так хотелось побыть одной среди этих праздничных людей!
Я уловила ритм их прохода, встала рядом с изящной девочкой и… пошла-пошла, оставляя моего коммуниста позади. Девочка улыбалась мне, потому что у меня получался их танец.
Андрей следил за мной, тоже пристроился к шествию с другой стороны и шел параллельно мне.
Шествие казалось бесконечным, но вот оно кончилось, и мне здорово попало от всех сразу, кроме моей хорошей Лили.
Андрей приблизился ко мне:
— Тебе обязательно надо было остаться с коммунистом? Соскучилась?.. А прекрасный у тебя с ними получился ход! Молодец!
И поехали мы в Коломбо.
Солнце село. Всходила луна, но было еще светло.
— Я понимаю — ты возбуждена, и мое плечо тебя не интересует. Тогда позволь мне отдохнуть. — Андрей улегся головой на мои колени. Но отдыхал он недолго. Дело в том, что по дороге в Коломбо, в километре друг от друга, стояли очень красивые девушки. Они торговали фруктами. Некоторые из них почему-то читали книжки при заходящем солнце и восходящей луне. Когда машина приближалась, они ласково заглядывали в глаза нашим мужчинам, предлагая фрукты и себя. Утром, когда мы ехали в Канди, их не было.
— О-о-о!!! — восхищались наши мужчины.
Андрюша так засмотрелся, что чуть не вывалился из машины.
— Их еще много будет — до самого Коломбо, — сообщил Гена.
— Правда? — обрадовался Андрей. Выпрямился во весь рост и картинно скрестил руки на груди. Ждал, а их все не было и не было.
— Я надеюсь, ты понимаешь меня? Ты — умница. Мне интересно, — обратился Андрюша ко мне.
— Понимаю-понимаю. Только мне в Непал захотелось.
— А мы и должны поехать в Непал, — сказал Андрей, а потом догадался, почему я так сказала. — Валя в Непал захотела! — закричал он на всю округу.
Умненькая Лилька сказала, что ей тоже хочется в Непал. Андрюша весело кричал:
— Наши девочки хотят в Непал потому, что их там могут любить сразу пятеро, не знаю, сколько мужчин, но много! И между собой эти мужчины дружны. Там женщины могут иметь сразу пять мужей, ну, не знаю сколько… и мужья живут в согласии — вот куда хотят наши девочки!
И вдруг — целая улочка красавиц! Они стояли поодаль друг от друга. Действительно, очень красивые!
— Старик, останови машину! — почти приказал Андрей нашему шоферу.
Гена возразил:
— У нас впереди ужин с высокими гостями.
— Тогда поехали медленнее, — упрашивал Андрей.
Сначала шофер рванул машину во всю прыть, потом резко затормозил возле последней девушки, так же резко дал задний ход, остановился у первой девушки, и мы поехали медленно, как просил Андрей. Девочки подумали, что их выбирают, и особым взглядом смотрели на наших мужчин. Андрей был в восторге!
— Хороши Маши, да не наши! — орал он.
…Коломбо. Принимаем ванну, переодеваемся, делаем макияж и спускаемся в ресторан. Высокие гости предложили ужин из крабов, лангустов, большущих креветок и разной морской всячины, холодное белое вино и хорошую музыку.
Александру Григорьевичу Зархи высокие гости предлагают совместную постановку, и они обсуждают этот вопрос. Лиля танцует.
— Пойдем на улицу, — попросил меня Андрей.
Вышли, и жара охватила нас. В помещениях прохладно, а на улице жарко, макияж ползет, а Андрей фотографирует.
— Не надо, Андрей!
— Очень надо. Ты сейчас такая домашняя — в первый раз вижу».
«…Киностудия в Коломбо — маленькая, слава Богу, прохладная, с улыбающимися, но почему-то грустными актерами. У всех людей, которые здесь живут, очень грустное выражение лица.
Бог определил рай здесь, на Цейлоне, но Адам и Ева совершили свой грех. А дальше Авель и Каин… и так далее, и так далее… И вот на липах живущих теперь печаль — с тех времен, наверное…
Осмотрели студию и поехали на остров вместе со «звездами».
И совершенно неожиданно, ни с того ни с сего водопад с неба!
Такого ливня я больше никогда не увижу. Этот водопад с неба в дар тебе теплый, совершенно прямой, золотой, потому что солнце проглядывало сквозь толщу воды… и ни тучи, ни облака.
Мы сняли сандалии, взялись за руки и кружились под теплыми, тяжелыми струями воды. Я была совершенной дурочкой от счастья, Андрей задирал голову вверх, казалось, что он хочет взлететь. Лиля хохотала и хохотала.
Нам объяснили, что начался период дождей.
Какая-то очень красивая актриса, вся насквозь промокшая, ее шелковое светлое платьице облегало хрупкую фигурку, взяла Андрея за руку и стала изящно с ним раскачиваться в одну сторону, потом в другую. Андрей был горд и все поглядывал на нас. Но тут и Лилю пригласили к танцу под водопадом. И меня обнял смуглыми руками их «кинозвезда» — с утонченными чертами липа, совершенно белоснежными зубами и глубокими коричневыми глазами. Он говорил, что фильм «Иваново детство» — потрясающий, а режиссер — гений, спрашивал, заключил ли со мной контракт Андрей и на сколько лет? Я ничего не стала объяснять о нашей системе, только сказала: «На всю жизнь».
Актер схватил меня в объятия и стал поздравлять.
— Не понял, о чем это вы? — кричал Андрей.
— О том, что ты — гений! — отвечала я.
— А-а-а, — понимающе протянул Андрей.
Я взяла за руку «звезду» и Лилю, мы подошли к Андрею с его красавицей, не сговариваясь, прижались друг к другу, стояли долго молча, чтобы запомнить этот день.
Вечером вернулись в красный отель на берегу горячего океана..
А совсем поздно поехали смотреть танцевальную программу, от которой у меня закружилась голова. Нет! Это не танец, а протест! Танцоры вращаются, топают ногами, звенят блестящими одеждами, вздрагивают, надолго замирают и снова вращаются, притопывая, покрикивая. И нет конца этому танцу-протесту. Против чего протест? Я думаю, против бремени плоти. Желание духа в этих нервных танцах.
Я потихоньку встала и пошла по пальмовой аллее вперед. Танцоры выступали в саду.
Там, в конце аллеи, светила ярко-оранжевая луна, такая огромная, что на ней можно было поселить миллионы буддистов. У меня отношения с луной особые, и возвращаться к звенящему, вздрагивающему и замирающему танцу не хотелось. Я пошла к луне. Мне показалось, что и она этого хочет.
Слышу: песок шуршит, оглядываюсь — Андрей!
— Я тоже не выдержал: как-то не по себе становится. Но и здесь, надо сказать, не очень: луна сошла с ума, всё про всех знает, а это не очень приятно… А?
— У меня — другое. Однажды я на нее долго смотрела, и какая-то необъяснимая связь с ней обнаружилась…
— Не будем мудрствовать, пойдем тихонько к отелю. Я предупредил наших.
— Давай помолчим, — предложила я.
— Давай.
Молчали. Боже! Как будто все-все понятно. Вообще — все! Мне кажется, Андрей думал о том же.
Пришли к отелю, съели мороженое высотой в полметра, выпили вина, спрятались от луны в саду отеля и… целовались!.
Пришли наши, и снова нужно было идти на ужин к высоким гостям. Это был последний ужин.
Какая-то грусть поселилась во мне. Андрей тоже был печален.
— Что с тобой? — спросил меня Андрей за ужином.
— Я чего-то не поняла.
А не поняла я этот загорелый народ с огромными и почему-то виноватыми глазами. Хотелось догадаться, почему у них такая печаль в глазах? От Адама и Евы? Да? Наверное.
Андрей предложил мне потанцевать, и мы спустились в наш бар, где стало веселее»..
«Как хорошо, что у нас нет официальной программы, которая порой изнуряет. Мы с удовольствием гуляли по городу, с удовольствием оставались в своих прохладных комнатах, где все время хохотали, что-то изображали, играли нафантазированные пьесы. Просыпались с песнями. Как-то мне приснилось заснеженное поле, я проснулась и во весь голос радостно читаю: «Мороз и солнце — день чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный?» Лиля и Андрей еще спали. А Новиков? Даже не знаю — его почти не бывает с нами.
Тихо, очень тихо Андрей вошел в нашу комнату, смотрит на меня, молчит, потом как прыгнет между Лилей и мной — у нас была огромная-преогромная кровать, обнял нас, повернулся ко мне и очень просто, без тени лиризма, в который раз сказал:
— Я люблю тебя.
— Я счастливая! Ты знаешь об этом?
Андрей запел: «Мы счастливы!..» И Лиля и я пели вместе с Андреем: «Мы счастливы, мы знаем об этом».
Вечером он попросил меня прийти в его комнату. Я пришла.
— Я знаю, что и ты любишь меня, — сказал Андрей.
— Да.
— Но почему ты так странно себя ведешь?
— Почему странно? Совсем нет. Нельзя создавать себе кумира, тем более служить ему. Я хочу быть свободной, сама по себе. Ты понимаешь меня?
— Нет! Не понимаю. Уходи.
Я ушла. Опять напряжение. Господи! Я его очень люблю, но принадлежать не могу никому».
«…Всё. Андрей опять не разговаривает со мной. Моя преумненькая Лилька с трудом понимает наши взаимоотношения».
«Возвращались мы домой 30 декабря.
Неожиданно Андрей сел в самолете рядом со мной. Нам дали плед. Андрей улыбнулся.
— Помнишь, как в Венеции мулат укрывал тебя пледом?
— Помню. Почему ты тогда не подошел ко мне? Не попрощался?
— Я не хочу с тобой прощаться. — Он укрыл нас пледом, придвинулся ко мне.
Я тихо поцеловала его.
Он спросил у меня:
— Ты Новый год будешь встречать с Пашей?
— Конечно.
— Поздравь его, передавай привет. Он самый счастливый человек на Земле… и красивый… и бесспорно талантливый».
И полетели мы в Москву, в 1964 год.
По приезде в Москву мы долго не виделись.
Андрей всегда раньше звонил на Мосфильмовскую, где мы жили с Сашей Збруевым. К нам же с Павликом Арсеновым не позвонил ни разу. И на студии я его не видела.
У него рос Сенечка, и он — вот уже который год — готовился к съемкам «Андрея Рублева».
Я же много играла в Театре Вахтангова, много снималась и заканчивала институт.
Андрей ни разу не пришел в театр. Не приходил он и в Щукинское училище, как раньше ходил в Школу-студию МХАТ.
Я забеременела. Андрей начал снимать «Андрея Рублева» — без Маруси, которая ходит по Руси вместе с художниками и сама пишет иконы. Мне позвонили из группы и пригласили сниматься, но я все объяснила, и больше мне не звонили.
Андрея я не видела до самой премьеры.
Я родила очень красивую девочку. Она умерла от сепсиса. Я потеряла рассудок.
Я была у мамы на Арбате, когда позвонил Андрей, пригласил меня на премьеру «Андрея Рублева». Я пришла. Он познакомил меня со своей мамой Марией Ивановной Вишняковой, она показалась мне строгой и всепонимающей. Познакомил и с Сергеем Параджановым, который прилетел из Армении специально на премьеру.
Я тогда была очень нервная, и мне было трудно смотреть фильм. Очень понравилась новелла «Колокол», где потрясающе играет Коля Бурляев. Я многое знала об этом фильме, о том, как писался сценарий, а смотреть было трудно. После премьеры Сережа Параджанов обнял меня, он хотел, чтобы я с ним продолжила вечер. Я извинилась, сказала, что плохо себя чувствую, и уехала домой.
Мы с Павликом жили у метро «Аэропорт», нашим соседом был Арсений Александрович Тарковский. Он был необыкновенно красивый человек с пристальным взглядом и легкой походкой. Он меня всегда останавливал во дворе нашего дома. Иногда мы с ним подолгу беседовали.
Однажды был чудесный летний вечер, я выпила немного вина и вышла погулять. Вижу — идет Арсений Александрович, остановился. Потом и Константин Симонов вышел погулять. Он жил на первом этаже нашего лома, мы с Павликом — на втором.
Арсений Тарковский, Константин Симонов и я — мы втроем провели дивный вечер, гуляя в нашем дворе. Они рассказывали мне шутливые истории, они, мудрые, видели, что психика моя после трагедии с девочкой повреждена, и старались ободрить меня.
Мне предложили несколько фильмов. Я стала сниматься. Большое удовольствие получила на съемках фильма «Ночной звонок» от общения с Верой Петровной Марецкой и Борисом Федоровичем Андреевым. Интересно было работать у Ордынского в «Красной плошали» вместе со Славой Любшиным и Славой Шалевичем. Очаровательно со мною работал Паша Арсенов в «Короле-олене», много репетировала и играла в театре и на телевидении. Работы было много, но состояние мое было болезненным. Я никак не могла справиться с ним. Не могла забыть мою красавицу доченьку.
Прошло много времени. Был уже 72-й год.
Меня утвердили на роль в фильме «иена быстрых секунд». Роль большая, требовала много усилий. Это фильм о конькобежном спорте, и надо было много тренироваться. Моими тренерами были Сонечка Кондакова и олимпийский чемпион Анте Антсон. Мне было интересно, что движет спортсменами, почему им непременно хочется быть победителями — интересовала их психология. Режиссер Владимир Александрович Чеботарев показался мне симпатичным и профессиональным человеком. К тому же на другую роль была утверждена моя любимая Лиля Алешникова. И я с удовольствием приняла это приглашение.
А в это время Андрей Тарковский запускался с фильмом «Солярис».
После долгой разлуки я встретила Андрея в мосфильмовском холле.
Я была в спортивном костюме, через всю грудь — буквы «СССР», коньки в руках, коротко стриженная.
Андрей остановился, сухо поздоровался и сказал:
— А тебе все это идет. Жаль, что ты не спортсменка. Первенство было бы за тобой.
Я чуть не расплакалась. Я так хотела видеть его! Не получалось. А сейчас вот он — рядом со мной — и иронизирует.
— Зачем ты меня обижаешь? Ты же не предлагаешь мне сыграть Хари в «Солярисе».
— А как я могу тебе предложить? Ты еще весло возьми и получится за-ме-ча-тельная «девушка с веслом»! При чем тут Хари?
Позже Вадим Юсов сказал мне, что я очень понравилась Андрею в «Короле-олене», особенно в последней сцене.
— Абсолютная Хари, — сказал Андрей, — а бегает по «Мосфильму» с коньками и веслами. Странная…
Думал он и о Рите Тереховой — Хари, а стал снимать Наташу Бондарчук.
Однажды в ресторане ВТО мы ужинали с Сашей Кайдановским. Совсем рядом, за другим столиком, со своей компанией сидел Андрей. Я его не видела. Саша мне говорит:
— Тарковский пьет смешно.
И смотрит на столик Андрея. Я обернулась. Андрей увидел меня и тут же встал. Расцеловались. Но вдруг он почему-то стал ходить вокруг нашего с Сашей столика. Один круг, другой, третий… Саша тоже встал и тоже стал давать круги вокруг стола. Они ходили как-то отдельно друг от друга, каждый сам по себе. Я сидела и смотрела то на одного, то на другого, а они все кружили…
Потом Андрей остановился, извинился перед Сашей и попросил меня выйти в другой зал. Мы вышли. Андрей неожиданно сказал:
— Я очень рад за тебя. Наконец-то ты в своей компании, — имея в виду Сашу Кайдановского. — Я бы хотел снимать его и тебя — вместе. Это было бы гениально. Оставайся с ним, и только с ним — навсегда.
Когда мы вернулись, Саша пожелал уйти из ВТО.
— Что такое? — гневался он на Тарковского и меня.
Я ему рассказала, о чем мы говорили.
— Бред какой-то… Кружит вокруг стола… — сердился Саша.
— Но почему и ты стал кружить? — смеялась я.
В конце концов Сашу тоже все это развеселило. Мы шли по бульварам и долго хохотали.
— А снимать он тебя будет, и это может оказаться значительным и самым счастливым в твоей судьбе.
— Нет, — вздохнул Саша и прочитал, перефразируя Пушкина: — «На свете счастья нет, но есть покой и Валя».
Мне было очень хорошо, и я смеялась весь путь до Арбата. Саша, работая в Театре Вахтангова, ничего не репетировал, а пригласили его в театр на роль князя Мышкина. Когда ему предложили уйти из театра, мне все стало скучно. Интереснее было оставаться с Сашей, мы вместе слушали Вагнера и Баха, он замечательно читал Языкова, Ахматову, Северянина; говорить, молчать с ним — все было прекрасно!
А однажды в ресторане Дома кино вижу Андрея. Он пьет красное вино и разговариваете Гошей Рербергом. Неподалеку от них сидит Рита Терехова, одна, точно с такой же бутылкой вина, как у Андрея и Гоши.
Саша спросил:
— А почему Рита покачивается на стуле?
— Нервничает. Хочет понравиться Андрею и Гоше.
— Но она довольно странно покачивается, — заметил Саша и засмеялся.
Андрей готовился к съемкам «Зеркала». Рита была уверена, что только она сможет сыграть мать Андрея — Марию Вишнякову. Действительно, только она и могла быть героиней у Андрея.
Слышу голос Андрея.
— Где? Где Малявина?
Я вышла из-за своего столика. Мы обнялись, очень обрадовались друг другу.
— Ты с кем здесь?
— С Кайдановским.
— Очень хорошо! Где он?
— Вон за тем столиком.
— Потрясающее лицо у него. Можно я тебе позвоню?
— Конечно.
— Куда?
— К маме.
— Хорошо.
Вскоре Андрей позвонил и как-то извинительно сказал:
— В «Зеркале» нет для тебя роли.
Он говорил, что хочет снимать фильм о Достоевском. Не фильм по роману «Идиот», нет. Он хотел снимать фильм о процессе творчества Федора Михайловича, о процессе!
И обещал, что в этом фильме обязательно буду играть и я, и Саша Кайдановский.
Когда ему предлагали экранизировать «Идиота», он мне говорил:
— Нет у меня князя Мышкина, нет идеальной Настасьи Филипповны, нет Рогожина. Ганечку мог бы сыграть Кайдановский, если бы согласился, а ты — свою Аглаю. — Внимательно посмотрел на меня: — Сможешь… Но я не могу снимать. Нет главного героя.
Я читаю в печати странные истории о том, что он отказался снимать «Идиота», потому что захотел уехать в Италию. Не мог он снимать «Идиота»! Не было у него героя. Идеального. Абсолютного. И занимал его в то время творческий процесс Достоевского и его дневники, но ему не разрешили снимать фильм о Федоре Михайловиче, не разрешили снимать фильм и о Гофмане по собственному сценарию.
Мы были с театром на гастролях в Сибири.
Мне позвонили от Андрея и спросили, когда я буду в Москве. Андрей запускался со сценарием «Сталкер». Мне передали, что он хочет видеть меня, чтобы предложить роль, и что в фильме будет играть Кайдановский. У нас с Сашей были уже трудные отношения. Мы с ним вместе работали в фильме Бориса Ермолаева «Мой дом — театр», но было трудно. Саша вдруг женился на Женечке Симоновой. Мне не хотелось беспокойства.
Я не читала Стругацких. Марианна Вертинская читала и повесть «Пикник на обочине», и сценарий тоже знала. Я стала подробно расспрашивать у нее о повести и о сценарии.
— Ты должна сама прочитать, особенно сценарий. Если тебе предлагают играть жену героя, то она наркоманка, у нее бывают страшные ломки, а самое ужасное, что у нее больная дочь, она парализована, приходится носить ее на плечах. Роль совсем небольшая.
Мне не хотелось несчастий даже на экране.
Звонили еще и еще раз от Андрея, но я отвечала, что приступаю к большой работе с польским режиссером, который у нас в театре будет ставить пьесу о Шопене.
Алиса Фрейндлих потрясающе сыграла в «Сталкере». И слава Богу! Но теперь мне очень жаль, что не я.
Все счастливо для меня в воспоминаниях об Андрее. Андрей показал мне весь мир! Он увидел меня и открыл. Господи, как я ему благодарна! Как я любила его! Но я не выполнила его завещаний: первое — не сниматься ни у кого, кроме него, второе — я не смогла удержать Сашу, хотя многое в наших отношениях зависело от меня. Я предпочла свой путь, впрочем, он был предопределен и неизбежен. Духовная независимость, как и любая другая, должна быть оплачена. От этого и тернист мой путь.
…Он умер безмерно далеко от меня — в Париже, и похоронен там же. А вот мама его покоится недалеко от моих дедушки и бабушки, на 22-м участке Востряковского кладбища.