Михаил Пришвин. ЛЮБОВЬ (3)
Пришвин. Дневники 1905-1947 гг. (Публикации 1991-2013 гг.) Любовь. 1908 г.
- Начало здесь
Над. Алекс, рассказывает, как Дуничка встречала с учениками Пасху. 11 учеников. Ничего: 12-й не предаст. Дала им по яичку, положила ночевать, они уходят и говорят: равноапостольная...
Ядовитая женщина Н. А.: вот, говорит, мы с детьми, растишь их, растишь, да еще скажут, зачем нас родила, а тут по яичку дала – и святая...
Ведем серьезный разговор, и вдруг маркиза перебивает: – Вы, Н. А., посеяли... – Посеяли... – И картошки посадили? – Нет, да у нас чуть-чуть... – Помолчали... – А вы слышали, обсерватория предсказывает, что все померзнет...
Смотрю на маркизу по возвращении из города. Какая она большая и как наполняет собою сад... и всё... Сколько она значит... Сад без маркизы ничего не значит...
Две хозяйки... Одна, старая, [всё] для дочери... А дочь стареет... И вот старая уезжает. Дочь хозяйствует... Все приемы, все крики и т. д. такие же... но голос не отдается в саду, и все мертвое... сад молчит... Написать об этом!
Ветерок подул... Блестки забегали по пруду под ярким солнцем. Одна оторвалась и блестит на зеленях... Цаца какая!
Кат. Ив.: – Первое, я считаю, ум, а второе – образование. И без образования можно хорошо деньги нажить, а без ума их не наживешь...
Под вечер захожу к осиннику посмотреть, как картошку досаживают, послушать, как бабы балакают. Вижу, у телеги (в деревне) Дедок стоит... Телега с резаной картошкой. На руках ребенок... Ушли и старика с ребенком оставили... Телегу окружают дети... Птиц мало еще. Сиверко. Кукушка слышна. Один перепел кричит... в бурьяне. За самками следит. Не жарко. Повешу на ясень хорошенького, на заре слушаю... Что зайца не подкараулишь? Каждую зарю выходит... Намедни ребятишки поймали: за пнем сидит [зайчиха]. (Дети хохочут.) Большая... Она теперь вторых носит... Пчелы летают на вербу... Лозинки позеленели... бабочки летают...
Вечер... Иду по валу из лесу... к тому месту... Становлюсь там... Солнце садится... Между холмами внизу тишина... Каждое дерево хранит тишину... светится... березки растут группами... Всегда на закате тишина. Жнивье красное... Всё ожидает: что это значит... Мир становится тайной... Может быть, нет [тайны]... гармония... но птицы молчат...
Если мир есть тайна... Если принять эту тайну, то нужно о ней молчать... Нужно решиться никому, никогда не сказать о ней. Принять в себя и жить по ней, но молчать...
Солнце скрывается за холмом... Лес темнеет... Я поднимаюсь выше... Опять солнце садится... Я еще выше поднимаюсь, оно садится... все садится... Широкая тополевая аллея, она, пожалуй, по замыслу должна бы быть лучше нашей... Но нет... И весь Ростовцев сад – нет... И совещались со святыми, и поливали водопроводом, и вырос сад, но все-таки жить в нем не хочется...
Я поднимаюсь все выше и выше и наконец вступаю в аллею... прохожу по террасе, оглядываюсь назад... Солнце село... Я пропускаю немного и возвращаюсь... И вот начинается таинственный вечер... Сеть черных стволов на красном... Соловьи запели. Решено: мир принят как тайна... И я ступаю еле слышно... я боюсь нарушить тайну... (я крещусь). И все сильнее и сильнее поют соловьи... Таинственный мир принят... Сажусь на лавочку, и такие мягкие волны идут от меня... Вечерняя птица Сарыч порхает от черного дерева к черному дереву... И припадает к земле... вспорхнет... Опять вспорхнет... И пропадет на суку... И она порхает... И так долго, долго гаснет заря... И потом в комнате... видно, как все темнеет и темнеет сад снизу... Как снизу поднимаются тени... И еще долго, долго горит огонь зари... и все уже и уже. И совсем темно...
В этот вечер размеряли для новой аллеи... клубнику прочищали, отрезали старые усы, лук сажали... Первая теплая заря... Наволочь и тепло.
Два Аякса стоят, сложивши руки, рты разинули. Они, говорит Павел, всякий чин прошли, а у меня один чин по чернозему.
От мерина (про которого Лидя скрывала от матери) следы остались в саду... Про эту тайну мама: «Я ему политично сказала: какой-то мерин ходил в саду... Нет, при таком народе хозяйничать нельзя... Ты мне (Михаиле) о земле не говори, я землю всю знаю, 40 лет хозяйничаю, не финти, пожалуйста».
Огонек горит в бане... Иду. Рассказываю про Лебедянь. Тяпкина гора. Был разбойник Тяпка. [Стал] монах. А монах – поп. Монастырь устроил и спасся. Разные мелкие города: Лебедянь, Ливны, Козлов, Задонск, Липецк... Раньше обозы какие... не объехать... Жуть! Через железную дорогу все перевелось и через господ.
Во Христово имя в Саров идти...
29 Апреля. Заря была теплая... Серо... Будет дождь или нет. Глеб ведет подкованную кобылу. Как? Бог ее знает... Оно как будто замолаживается, а может, разгуляется, тепло... Горлинка воркует... Нет, вероятно, дождя не будет... Серое теплое утро, медленно проясняется... Теней нет от деревьев... Марева нет... (Марево нужно запомнить, противопоставить серому теплому утру, когда яснее.) На горизонте ясно. Шматом висит край далеко пролившегося облака. На той стороне и здесь – везде пашут под картофель, везде исчезают квадратики жнивья. Над ним кукушка. Сизоворонка, синяя птица, метнулась на зеленом. Я спустился в долину. Зеленые склоны обнимают. Эхо кукушки... Я внизу, а она там... Верба в желтых пупышках, будто маленькие цыплята желтые вывелись. Встречаются два прохожих... мужчина и женщина. Хороши они между зелеными склонами. Поднимаются на Стаховичев бок... Ирисов нет... Через ручей на Ростовцев склон. Возле акации упрятался мужик и пашет и боронит склон... Один... Жалуется: земля дорога, стоит 16 р. + навоз и прочее, все обходится 23 руб. Мы с ней сумежные... вот и захватили... дорого... нечем жить. Что царь думает? Чужедум... Баба Яриловна... Хорош закон? Хорош... Недоразумение не закон
9 Ноября, а «ораторы»... очень мне нравятся их резолюции... Ноги плохи... голова есть... чернь плоха... А крестьяне... другие теперь... Теперь на сходе примутся ругать царя, и ничего... Ужатие не такое, совсем другое ужатие.
Лошадь, которая в сохе ушла, а с бороной трется задницей об акации.
Сторожка ему кое-какая осталась... Барыня побольше земли дает, вот они и держатся... Говорят с печки: «Ах вы, озорники, не царя, а Бога трогаете. До царя добрались, теперь за Бога? – Нет, зачем же Господа трогать...». Но теперь народ понимает, «проглянул»: это все было старое, до ужатия... Теперь опять зажали? Так что долго ли, коротко ли – лопнет! Хутора неподходящие: корову [завести] лошадь можно, овцу, а скотину выгнать некуда... Фокус резолюции... Зачем у Стаховича 30 имений, когда семья небольшая... Чтобы земля общая... Вера в оратора...
Медленно светлеет, теплеет.. Будет чудесный день.. Дятел в Ростовцевом парке... Всюду зеленый дым... соловьи, кукушки... Две утки промчались... На валу перед садом чуть солнце...
Это генеральная репетиция перед маем: день-два, и в полном составе зацветет.
30 Апреля. Луг еще не заказан. Стада гуляют...
Откуда что взялось! Тучи набежали, и капнул теплый крупный дождь. Березка, только что одетая, в этом наряде первый раз увидела дождь и, покойная, отдалась вся, вся. И думает, бедная, что дождик льется только над нею... А у дождика много, много березок.
Пришел на то место, где стрелял вальдшнепов, и едва узнал его, так все сгустилось, слилось. Где-то иволга плещется в зеленых волнах... Где-то горлинка воркует. Соловьев нет числа. Майские жуки и всякие неслыханные звуки.
Вчера вечером: каменный образ Ксении, нельзя подкопаться, умерла – хороши ее распоряжения на случай смерти... смерть учитывается как неизбежный факт, холодная, каменно расчетлива (надо обдумать это).
Утро маркизы. Какие глупости иногда бывают – не спала с четырех часов: купила я для сегодняшнего дня (экзамен в школе) два свежих огурца и не помню, куда положила... и это не дает спать.
Разговор об Анне Алекс.: хороша собой, из хорошего дома, яства всякие были, шляпку за 25 руб. покупали, и вот теперь она погрузилась в тину нечистую...
Но я на стороне о. Афанасия: во-первых, какой же это поп – не требует... банк у себя устроил... Анна Алекс, говорит о его религии: что это? это азарт? это картежная игра. Я говорю: вот моя лепта.
Страшны эти легкие черные ожоги, сладостные, обманчивые, от которых остаются такие болячки... Но еще страшнее провалы... Вот вчера, сколько бы мог дать такой вечер, но приехал Саша, и все провалилось. Опыт целых пяти лет жизни... Аркадиха... Ревность к Акулине... [мама сразу вопросом] встречает: у вас опять неладно? Я предложил свои услуги. Отказывается. Все равно сам предложит себя, прислонится к тому «чистому и светлому»... То, что она делала – безобразно, эта «слава» по деревне. Но кто знает? Может быть, суть выше, не в «характере матери», а в нем самом, он без всего... в нем ничего... как может быть жизнь на ничем? Я говорю маме: не вмешивайся... Как она крикнет: как же не вмешиваться! Оставить его одного, что он наделал! Он не может. Зачем он полетел... Она опять засохла и извелась.
Сам под влиянием страсти, и вдруг Акулина какая-то...
Такой чудесный вечер... ходил и на конец аллеи, и на вал... Соловьи поют... На березах зеленые птички. Но тут такая глубокая тишина... Хорошо только слушать треск лягушек. И это только и удалось: вечером на балконе такие извечные трели: все выше и выше... и на самой высоте... на секунду смолкает и снова: рю-рю-рю... Черный памятник где-то внизу в темной долине, и вечно горит негасимая лампада, и вечно: рю-рю-рю... Соловей сказал было... но на полуслове смолк... рю-рю-рю... Вот эти повыше, а те пониже. Это в Ростовцевом... Нет, это только так кажется, они в нашем... Любители ценят трели лягушек выше соловьиных, а мне кажется [нигде нет] таких лягушек – только в нашем пруду. И тянет неудержимо слушать... И страшно отдаться: покой мировой-Экзамен был вчера в школе. За столом Ив. Мих., о. Афанасий... Способный мальчик (эти не выдадут)... будущий революционер... чем другим он может быть? Он загорается мозгом от вопросов, и бесконечна глубина и сила его ответов... он ввязывается, как на борьбе... любопытно глядит и загорается, любопытно-весело глядит и вспыхивает (кто [такой] Рюрик? – Русь)... И потом девочка, глаза черные... кто они будут здесь... революционер-мужик и горничная-проститутка?.. Но есть их какие-то знаки на небе... И вспоминается звездная ночь... Этой ночью должны вспомниться эти загорающиеся глазки... Этой ночью можно поверить, что и на земле живут небесные знаки...
Чтение такое: Вешние всходы, 3 и 4-я книга. Хрестоматия. Тихомиров (изд. 20-е). Петр за границей... «Немецкая земля во многом непохожа тогда была на Россию: народ там трудолюбивый, живут зажиточнее и чище русских. Ремесленники искусны; купечество предприимчиво и богато; духовенство образованно и усердно народ учит; школ низших и высших везде много; немецкие ученые считаются первыми в мире. У немцев хорошо обученные войска, прекрасный флот, благоустроенные города, много фабрик и заводов».
Довольно, расскажи своими словами! Мальчик рассказывает: у немцев жизнь хороша... такая жизнь, лучше и не надо. Первое – это духовенство образованное, не то что у нас, etc...
– Вы картошку посадили?.. А следует ли прорежать овсы... – Непременно. – Корочка образовалась... – Вы еще до дождей посеяли?.. Плохо... Корка везде затянула... Картошка будет мелкая.
– Как дети?.. – Детям теперь горе... Экзамены... Оля пишет: молитесь за меня, папа и мама... И какая разница между мальчиками и девочками: тот пишет, боюсь, а Богу не молитесь...
Входят Любовь Алекс, и Таня – незваные, и ничего не едят, потому что незваные...
(Люб. Алекс. NB. Она сажает мелкой картошкой, потому что выгодней).
Теплее, много теплее. Но солнца еще нет. Облака сырые задвинули небо. За садом по пути в лес будто чьи-то тяжелые веки поднялись. И солнце глянуло. Горлинка на ветле вся на виду загурковала. Грачи закричали. Жаворонок запел.
После отъезда Саши пустился по зеленым холмам. Жаркий день... На [зеленой озими] черные грачи и медленно поднимаются... Сколько фиалок! Все принялось зеленеть... Бежал и думал о том, что нужно ценить себя... нужно знать свою огромную духовную ценность... этого они не знают. И еще думал о Гоголе, о его богоискательстве... о том, нельзя ли все, что я видел и пережил, унести дальше, дальше нашей родины... ведь где-то есть общая родина, и наша родина есть только часть той... И еще: нужно, быть может, действенно устремляться к другой плоскости, чем та, в которой лежит тайна.
На высокой липе поселился грач... Весь день видна его [грачиха], черный хвост... Иногда прилетает сам хозяин, кормит ее... И он опять улетает куда-то... И так это там высоко наверху... хорошо... прилетает и улетает.
И так это просто, красиво там, над землей.
Обед с батюшкой. Слава Богу, сегодня четверг... нет, середа. Мама: какое затмение! Неужто середа?..
Леонард... Куда ездили? Сеять, в имение (несуществующее). А ведь клевер по снегу сеют... – Поехал, конечно, за аферой. – Ив. Мих. рассказал простую историю: он ликвидирует имение с Мих. Ник. А при Мих. Ник... – Слышал, он подчеркивал: при Мих. Ник.
Разговор о курнике. Стахович, Мих. Ник. Победила Соф. Алек.: курица стоит 31/2 р.
Мама обсуждает Сашин инцидент: там толстела, а тут в щепку. Мать-злюка... Эта история меня как обухом ударила... На Святой ведь это безобразие: он-то за ней как! Зной. Гром гремит, или масло сбивают?.. Но зачем же выводить-то эти штуки? Она тогда (когда пополнела) с высоты величия... И вдруг они – здравствуйте! – на кровати лежат.
Источник: http://prishvin.lit-info.ru/prishvin/dnevniki/dnevniki-otdelno/lyubov-1908.htm