Михаил Пришвин. ХРУЩЕВО (2)
- Начало здесь
Рассказ Марьи Каспаровны.
Бывало, все тарлатан! Хороша материя, платья хорошие: тут бебе, тут пуф – а иначе облизанная, срам смотреть.
Софья Гавриловна Лонджерон вышла замуж за старика улана Полянского таких лет, что с разрешения венчали. В церкви [улан] сказал: смотрите, на своих ногах венчаюсь.
Алекс. Гавр. весь день гудит жене о хозяйстве. Вечерами четыре старосты на половине стоят. Девочка думает: как он не [устает]: спать хочется, ведь их четыре, а он один…
Скупая: деньги – купить зелени, потом <1 нрзб.> У меня в четыре узелка сдачи две копейки – из какого узелка?
Дочь высекла и заставила пук розог отнести к гостье. Александр Гавр, к его Настасье. Совет: выходи, все равно у него еще будет Настасья какая-нибудь. У него везде дамочки. Все своим порядком.
Как повезло Алекс-у Мих.? Домашние вечеринки. За 25 руб. кормить... Кур щупала... платья переделывала. Одевалась по-деревенски. Ал. Мих. всегда неестественный.
Вера Алек, когда устроилась и обжилась, то завела роман и поссорилась с Мещерской (начальница гимназии). Ей ничего не оставалось делать, как идти за дочерью в монастырь. Прощание с миром. Мещерская.
Маня: Поссорилась (в карету бросилась) и к Амвросию. Любовь Алек, в землю, а Маня в монастырь. У Мани родители дурные, она в воздухе, неправда во всем, через все к правде; чистая: не знала любви. Как насильно загнали Веру Алекс, в монастырь. У Февронии совет: жених поляк – пусть перейдет в православие. Она остается, спрашивает: – А как же жених перешел... – Тем лучше, православие – истинная религия.
Весна родится в марте, как ребенок с чистыми глазами, целует, не думая, нечаянно...
Я шел по рубежу и все проваливался. Некогда было глядеть на небо. Разогрелся. Перелез через опушку на южный склон. Тут между кустами орешника мне попалась первая проталина теплая... Я остановился: и вот пахнуло на меня от земли... знакомым теплым запахом, как может пахнуть только родная земля.
Это начало весны... Я это почувствовал... Посмотрел вперед, а там еще проталинка, и еще, и еще. Весь южный склон леса в таких темных душистых проталинах. А снег белый, белый... Тут я глянул на небо... А там! Облака много нежнее этого белого снега... на синем небе были такие легкие, прозрачные... И вдруг я понял, откуда они. Они из леса... из снега... улетели на небо, а тут остались темные пахучие проталины. Сколько проталин – столько облаков.
<Приписка: подлец на подлеце (к Лебедяни)>. <Приписка: 1. Зуб. 2. Старуха застонала: про старуху>. 3. На другой год.
Разговор с Никифором, лесным караульщиком. Прошлый год я пришел в его лесную избушку. Дождь меня загнал в нее. Ребятишки как мыши брызнули от меня на печь, и глянули оттуда на меня пять или шесть пар. И вижу, на лавке лежит старуха и стонет. Повернулась ко мне, глядит на меня старческим взглядом... Дождик барабанил в окно, я сел. Никифор... говорит, старуха теща, не дождусь, как распрастает Господь... глядит... внимательно... распрастает Господь.
Мне стало неловко по непривычке: я не поддержал разговора. Он стал жаловаться на народ. Народ – это разбойник. Беда! Прошлый год осенью его чуть не убили. Пришел на ночное.
– Я подхожу к ним и вздремнул у костра. Слышу в тонком сне, говорят промеж себя: толкнем его... А топор... возле меня лежит... Я это тихонько руку к топору... Хотел было резнуть, да побоялся: их трое, а я один.
– А если бы двое было, резнул бы? – спросил я.
– Знамое дело, резнул бы, – ответил он просто.
– Выходит тогда: око за око, зуб за зуб...
– Зуб за-а зуб! – согласился он...
Тут я заметил, дождь перестал, и ушел. Теперь через год встречаю Никифора и спрашиваю: как старуха, жива? Тот отвечает: дышит... Да что вот задумала она вдруг... Вышла оказия... – Какая? – Да вот этот закон новый... У старухи-то земля есть. Кабы по старому закону, так... моли Бога, чтобы убрал Бог старуху, потому она бездейственная, пользы от нее никакой, землишка только вот ее...
– Ну что землишка. Года два пропашешь, старуха помрет... – А по новому закону, можно уключитъ... – Что?.. – Уключитъ землю на вечные времена. Так вот и молю Господа Бога, чтобы пожила до дороги. Как вода сбежит, подсохнет, свезу ее к земскому, землю уключим, а там и Бог с ней...
Мне показалось это рассуждение жестоким. Старуха глядела.
– Пусть, – говорю, – поживет... Поправится...
– Сохрани Бог! – так и вскрикнул Никифор. – Сохрани Бог, измаялись с ней, лежит, пьет, как есть будто обыкновенная старуха... сколько лет не работает...
– Мальчики, – указываю на пять голов на печи, – тоже не работают...
– О тех другой разговор. От мальчишек ждешь перемены...
– Ну, девочки, – говорю я... – Тех какой расчет кормить?
– Тех замуж выдать... – так рассуждает отец...
– Значит, не все ж с расчетом?..
Никифор задумался... И спустя немного сказал: – Да и наши ж матери были девочками.
<Приписка: мать недокармливают и недопаивают>.
<Приписка: разум расчет человеческий не принимает в чувстве матери только?>
25 Марта. Благовещение. Маркиза покупает раки и рыбу... Я всегда любил этих холодных рыбаков...
Мужик жалуется: холодище, страсть, [крест]!
Поземок... - 5°. Серый день.
Как сгорела маркиза: выехали мы в город с обозом, въехали в Роготовскую гору... Дали лошадям отдохнуть... На этом месте всегда даем отдохнуть, час и больше стоим. Сели в кружок, трубки курим... Глядим, а там на нашей стороне ктой-то с красным фонарем вышел... ходит туда и сюда... Думали: Сем. Федор, вышел с фонарем лошадей запрягать, тоже в город собирается... Мотается фонарик туды и сюды, да ка-ак хватит сразу полымя... Кто?
Назначенный... Тоже так горел X. Глядим, человек неизвестный лежит... трубку курит... Чей ты? – спрашиваем... Ничего не сказал... И пошел..
Раки перешептались (уснули) шепчут усами.
Рассказ маркизы о поваре Стаховича... Обеляет его... Он же лавку ей дал <2 нрзб.>... Он все сделал... Спасал, а сам... Противно, а маркиза обеляет. Почему? Не потому ли, что он в высшем свете живет: дети в гимназии, рояль и все...
Дедок поседел... Говорит: рябые грачи прилетели какие-то... ходят «куру-куру», никогда не видал, галок белых видал, воробьев, а грачей никогда не видал. Рассказывал про [камыши, которые растут] возле реки... туда [идти охотиться], вот где хорошо шалаш для уток поставить...
Разговоры о новом законе: Софрон укрепляется, хочет зятя устроить... Но общество недовольно и хочет отказать пасти на лугу: пусть пасет на своих полосах... Может, и так будет: чужой явится на нашу землю... Что как же? А маленькие ребятишки так останутся.
На новой мельнице укрепился Павел Констант. (3-й дом справа). Хрипуновское имение участками. Это неудобно: дорого, и если бы дозволили – луг общественный, хозяйствовать, как захотят... Я спросил, как они поступили с купленным у Ростовцева хутором? Ездят туда и делят, как и прочую землю...
Королева: я брежу карточкой, я в него влюблена, прямо влюблена я в эту карточку... Пропала? Не шутите. Она смыта.
В церкви: бороды растут на этих красных лицах как трава... Один довольно солидный мужик дал другому тут же в церкви подзатыльник... Регент в енотовой шубе с поднятым воротником [несмотря] на жару... Батюшка изможденный... И какая-то несуразная церковь... Они, эти мужики, усвоили себе благочестие... временное... А он должен бы вечно греть в себе очаг... Откуда это пламя здесь?..
И припомнились Лебедянские картежные вечера с маленькими проигрышами и выигрышами, с чередованием искусственного повышения и понижения настроения, и смех их, и [слезы]... Потом эти магнетизеры, к которым теперь ездят лечиться. После обедни раздавались посевные [разговоры]. День был красный, и говорили, что с половины лета пожары будут (если в Благовещенье красный день). Все холодно. Только полдни теплые. Двор чернеет больше и больше. Утки и куры пьют из лужи. На столбах дремлют грачи. [Татарск. лес на белом – грязная полоса], темная полоса на горизонте. Дальний <1 нрзб.> едет на розвальнях (Благовещенье переездили!), ближний идет врассыпную, старик с длинными палками впереди себя... Далеко [белеет] собор...
Вечером в саду кричит филин. За ужином первая ссора с маркизой из-за собаки. Я попросил ее не давать хлеба с ужином, потому что нужно за раз кормить, а так и собака голодная будет, и неприятности. Она начала точить и упрекать. Я погрозился, что уеду. Она выскочила из-за стола, язвительно проговорила: эти новые мыслители! Затем установилось традиционное молчание на вечер. И у меня явились серьезные колебания: не удрать ли? Не удерешь, конечно, это было бы бессмысленно. И вот эта неизбежная логика жизни... Дикие натуры... А там тоже: каменные лики и холодное презрение в душе. И так нехорошо. И вот на этой бессмыслице построена, в сущности, вся наша хрущевская жизнь.
Около 9 вечера, но такая тишина! Маркиза с Лидией умерли за хальмой. Прислуги спят на печи в кухне. В окнах тьма... Ночь... Настоящий зимний вечер... Петерб. белые ночи, белые вечера кажутся болезненной фантазией.
В маленькой комнате глядит на меня икона Николы Угодника, и через него я чувствую связь со всей своей родней: это купеческий Никола Угодник...
В Оптиной пустыни мои дяди выпивали и говорили матери: ты седая, когда почернеешь, и мы пойдем к Амвросию... Неприемлемое родство...
Через двойные рамы донесся удар колокола... Собака залаяла. Мать кашлянула по-своему. И кажется, вот стоит в дверях темная старушка-няня и смотрит теми глазами...
Иногда вот что мучит: мы еще живы, мы стоим во плоти друг против друга и в то же время уже мертвы друг для друга... И хочешь протянуть руку... но не можешь... будто во сне... или в параличе...
Нет... что бы это ни стоило, а нужно топить очаг, нужно жечь дрова, нужно не жалеть дров. Самое страшное в жизни: это потухшие костры, этот черный пепел, размываемый дождями. Еще страшнее: несгоревшие костры, незагоревшиеся дрова, камни...
У Дедка вспоминаются два парня в пиджаках, маленькие, заскорузлые, один похож на зарошенный крючковатый огурец, другой – на небольшой кожаный сапог, вымазанный дегтем... Вспоминаются девицы у церкви, перетянутые нелепо, некрасивые, глянешь на них – и захихикают, а рожи!
Вероятно, луна взошла, потому что темная пелена у окон словно растаяла и в окно стало видно небо, большое, с легкими облаками и звездами.
Да... так и есть: налево над маточной, между двумя черными тучами, луна.
Над двором светлое небо со звездами. Двор тает: белые островки снега уменьшаются... На одном островке остаток дороги... Мелькнула черная собака... Где-то прогудел бас Павла... Ночь...
26 Марта. Снился мне Михаил Евтеич всю ночь... и стойкий человек, и религиозный. Природу любит... Церковь ближе к природе, чем христианство... Но почему-то Дедок не ходит к обедне никогда... думаю, вот отчего: ему, чувствующему красоту природы человеку, церковность должна быть чужда. В церковь ходят больше люди хозяйственные... а ему зачем... Когда он выходит в поле, то он чувствует все, все в ней... А мужики идут по земле, как мы в конторе.. Это надо запомнить: земля для [мужика] прежде всего «кочковатая» или как там... И Дедок выходит не в поле, а летит где-то...
Утром маркиза яйца красила. Анюта пролила краску на скатерть... Латошит... Спешит... 40 яиц окрасила и трах! Так все шло хорошо, чисто, аккуратно и вдруг трах! Это шутовка! Энта шутовка...
Термометр 0°... Почта потерялась... Что значит в деревне термометр и почта! Наблюдать людей, как они воспринимают природу...
В саду с дерева на дерево перелетают грачи и галки, все устраиваются. Мелкий снежок перелетывает... Запорошил все черные проталины на дворе.
Пришел мужик: корова [того], просит к ней быка. Маркиза кричит на него... Я, – отвечает тот, – заплачу, без заплаты не оставлю. Маркиза смягчается: а может быть, она не того?
Ну да поворачивайтесь же там скорей, яйца стынут!
Пришел мясник. Миша! какого барана я купила! Режет мясо на части к Пасхе рабочим... Мясник славный парень. Маркиза вдруг начинает с ним разговаривать, как с близким человеком... Замечательная черта в маркизе. Как я мужика любила! Я тебе дам, шутовка! Масло сбивай! За тобой человека нужно...
На дворе случают корову. Бык лижет, а она кокетничает, повертывается от него и сама прыгает на быка. А потом становится к нему лбом, рога с рогами... Ничего, обыграются!.. Не всякого тоже быка сразу примет-Вчера у старика: староста Артем и как все женщины от умных разговоров залазили на печь и там засыпали... Два парня: один похож на зарошенный крючковатый огурец, другой – на небольшой кожаный сапог. Говорили, что Христос может быть предсказателем, вот как Брюс предсказывает.
Облака [еще] темные, но светлеет. Солнце, как и вче-ра, непременно проглянет. Беспрерывно кричит петух...
Маркиза распоряжается: чаны поставить, ковер в сад отвезти, ворота поднять. Жалуется на плечи: баня дает знать!
Не забыть, как она сказала про монаха: кто его знает! Ты бы после чая парники посмотрел: какая там земля нужна.
Стелька – Стёшкин сын.
Петербургские дамы с двойными мужчинами.
Маркиза делит провизию: окорок свежины. Кур щупали? Нет. Что же ты нащупала? Миша! Огурцы взошли, а парник охладел. Вот-те на!
Не забыть: письмо Люб. Алекс.: если родится клевер – сын, если тимофеевка – дочь.
Как люди у земли тупеют: Люб. Алекс., Дуничка делают счастье.
Зовут лесного караульщика! к Марье Ивановне. Рысью! Пхались, пхались к земскому, не укрепляет... Лагутин (прозвище)... Я таких делов не знаю, по судам не был...
Свадьбы замучили. Трех дочерей выдал. Одна завихрилась... Он телеграфистом был и сызмальства. Потом на войну взяли. И будто там что неладно вышло: пришел назад, а места не дают. У него два креста и медаль. Теперь не служит, а на кресты живет. Так она пропащая и пропащая. Абрам нажился: 5 лет хлебы не родились. Шалава. Он (вор лесной), [закона] боится, бежит, теперь строго стало.
На дворе тепло, в поле сиверко.
К чаю пришел соловьевский староста... Сторонник закона... Закон одобряет... Я говорю: у нас боятся, что чужой человек в общину придет... Да, – говорит, – раньше везде боялись, теперь привыкают. Везде укрепляются: В Алексеевке, Моревские, Новые Мельницы. Посочувствуют: Морево, Суслове, Левшино...
Отец непостоянный (моряк)... пролетарий... вот что с теми делать? Как родоначальник захочет, так и продадут... Исход: выделиться. А если маленькие дети, и исхода нет...
– Ничего, это у нас за обыкновение, не все глупые.
– Провались ты!
Как поднялись тогда, то уж порядочным людям, что мужикам, что помещикам, жития не было. Теперь все кончилось... Время сделало бунт, не они (мужики), а время...
С Ростовцевой не переделялись с крепостного права, земля окуплена, а её отбирают. Как иначе назвать то, что теперь делается в Новых Мельницах: малодушные укрепляют землю, а большедушные страдают.
– Это, вероятно, производит большие волнения?
– Большие переверты. Но ничего, у них это за обыкновение, не все глупые.
В общем: все делается под великим страхом.
Пришел печник Сергей из той же Новой Ростовцевой... Жалуется на закон: явная несправедливость.
Маркиза: когда обоюдно друг другу делают.
Вечером к Стоянию.
Много черных птиц прилетело к вечеру на лимы над оградой... На горизонте за прудом розовые клубы облаков... Ветлы мягкие, мягкие... Бабы на пруду вальками колотят... Ударили в колокол: раз! Стояние... Долетают слова... проклятие Иуде... нечесоже... архиереево... Они то загораются, то тухнут. На женской молодой половине веселье. Батюшка окрикивает... в общем веселье. На мужской половине есть солидные группы: Кирилыч... старуха с огнем, будто стоячий мертвец... Хозяйственные люди ходят в церковь, им это нужно. Мальчишка подкатывается под ноги: ты чего путаешься... Другой задумался, свеча наклонилась: ты чего, гляди, куда нужно... В окнах голубой вечер и ночь. Огни. Знакомый мужик под шкурой что-то про «попов»: один умирает, так едут, как хоронить...
27 Марта. Великая Пятница.
Сон о Туркестане, Алтае, Кавказе... мы упрочиваем в снах действительное... я один в южных горах... и бегу... и никому не скажу... Еду я с Кавказа и думаю, махну туда (Алтай), и приехал, камни желтые вокруг меня, а солнце жжет... небо голубое, страшно светлое... и никого... Я вышел из повозки, посмотрел и [уехал] скорее... и так осталась пустыня, о которой я ничего сказать не могу... и то, что не могу сказать, тяжело, тоскливо... Этот сон постоянно возвращается... во сне я узнаю его, как действительность. Или это такие сны, как будто они повторялись?
Утренний разговор с мамой: как её в колодец опускали в Тихоновой пустыни. Вода была ужасных градусов... я окуну ногу и говорю: страсти какие... у меня сердце не то... Как они трахнут на меня: вы, неверующая... молитесь... а тут иконы большие стоят... и силой окунули... И Лидию тоже... Лидя ездила, Люб. Алекс, уговорила...: Ну, он посоветовал, конечно, замуж выходить... Она тогда бешеная была. Стоит против печки и стоит, лицо черное... Теперь это со всеми бывает... А женихи были у неё прекрасные... Он теперь профессором... тогда был <1 нрзб.>. Пришел в аптеку к Арцышевскому: мне хотелось бы жениться... Он пишет мне записку... А Лидя думала, что, может быть, из аптеки, распечатала... Трах! И начала бить все... сколько всего перебила! Другой раз... он теперь директор банка... где-то видел ее, он был со мной знаком, присылает гонца сюда в Хрущеве, другого, третьего... Я говорю: Лидя, дай ему ответ. Опять она как принялась бить стекла, зеркала. Я через Ксению. Та уговорила: Лида написала отказ... Сами виноваты... Я обо всем написала Амвросию, спрашивала его совета: не дать ли ей средства жить отдельно. Он ответил, яйца курицу не учат. Но, однако, я виновата перед ней: когда она кончала гимназию, то просилась на курсы. А я подумала: не сможет она... Куда ей, 17-летней девочке.
Маркиза изготовляет пирожное для Пасхи бланманже и ворчит, как барабан: – Тысячу раз об одном и том же говоришь. Намедни [говорила]. Кончай! Куда ушла? Отчего... «Отчаго» (передразнивает). Ищут ключи. Вот чудеса-то! Туды да куцы, опять, опять... Не так, сидеть-то нечего над ней! Облокотились, сидим! Давно бы сделала. «Я да я» (передразнивает). Какая-то своенравная. Куда они делись? Странное дело! (жалобным голосом) Нет ключей... Нет, вот они... Три раза ей говоришь... Вот я дело все сделала. Вот шуты-то. Ну, ну, поскорей, поживей. Крыло пропало. Тут было крыло, два крыла было... Оно полетело... Покуда я сама не пойду... Как сумасшедшая. Оно полетело, а я буду ждать: ваше превосходительство, ума что ли не хватает. «Ум, ум» (передразнивает). В одно место изволь!
Иду в лес. Караульщик жалуется: возвели напраслину. Алешка девок хочет собрать своих. У него они все в разброде. Ну, раз дурак, разве поставишь на путь... Ему маркотно показалось... Тещу разве пристукнуть... Слёживает сено в избе. И что за изба. Собачья конура в аршин под навозом. От навоза тепло... В окно над красно-темной подушкой глядят глаза, глаза – у детей живые. <Приписка: Спрашивает: есть ли вдовий надел (для тещи)>.
В то время, как я говорю, ты не смеешь говорить. [Лезешь] со своими советами. Советов не нужно, а дела... Что ей ни говори, что ей ни долби, сто раз... не разговаривала бы лучше... Иди скорей (повышенно)... сто раз за одно дело.
Не догадается: дай вот это постелю.
Редюшку подстели!
В сущности, весь этот лес – лощина, лог, овраг.
Проталины как-никак чернеют все больше и больше. Разогреет же наконец... Лед на палец толщиной... Март в ожидании Апреля... Какой-нибудь один только день – и весна. Утро морозное и светлое, березка тонкая белая и вверх темные гибкие ветви, будто обнаженные на солнце нервы земли... Такое белое, что глаза слепнут... Сел на пенек... Собака катается на снегу... Снег хрустит на кончике ее носа, белый... На поле в одном месте последняя пушинка, и так странно: вот она растает, и нет уж ее надолго... совсем нет... совсем будет не то... Камень, как заяц на корточках... [похож на] зайца белого. Птичка полетела, трезвонит, овсянка. Щегол поет. Жаворонки поют. Идем с Никифором домой. Рассказывает о несправедливости Нового закона... Заплатили «чижолую подать», а теперь отбирают... Кто отбирает... У кого мертвые души... Мертвыми душами от живых душ отбирают...
Я жаловался маркизе на то, что караульщик рубит слишком большие сучья (в четыре пальца). Она как увидела старосту, так и набросилась на него:
– Ты в лес зачем ходишь?.. В четыре пальца! Я говорила, мелочь или солому... а ты не знаешь, чем топят! Я сама соломой топлю, уж насколько я берегла этот лес!
– Быть может...
– Быть может... там осинник есть... лозина... А дубами, конечно, хорошо топить! Быть может... Быть может... Осинки, дубок...
– Я приказывал...
– Что ты приказывал... Все приказывают... Ходил бы да сам смотрел.., а то приказывал...
<Приписка: Вот-те дождались... И опять по морде [начали] бить. Ведь это Бог знает что...>
Случай с Павлом Константиновым. Он укрепился. За это будто бы, когда были торги для сдачи общественной земли в аренду, ему отказали. Он в суд. Друг на друга направляют.
Хотят закрепостить (спросить у Ивана Абрамова).
28 Марта. Про Амвросия: хорошо отгадывает... Анна Павловна пришла в деревенском платье, а он сказал: вот щеголиха. Еще пришла раз беременная женщина в корсете, а он встречает: вот гора идет!
– Вот те раз! Принеси еще ковригу! Если теплынь будет, так картофель будет рость. Ведь это смешное дело! Покоя не дают. Все приготовишь, все в рот положишь им. Ни об чем не думают! Сто раз одно и то же... Когда бы вы думали о чем-нибудь, а вы ни о чем не думаете...
Закат был красный, холодный, вишняк пылал, потом над ним погорело, стало голубое, а в глубине темного вишняка загорелись пурпуровые фонарики (27-го вечером).
Посылает за <1 нрзб.>. Я не успел повернуться, она уже ворчала: лентяй, страсть... Это в Горшковых, у Игнатовых энергичнее, а уж Горшковы!
Про Сашин роман, тихо и начинательно: я сама была против ее... как увидела ее раздетую... Очень она уж фи-зи-чески-то... спина, фигура, как у матери.
Тесто бьют для куличей: час будет, как она бьет! Сцена между мной, маркизой и Люб. Алекс, (как-то на неделе):
Я: – Очень уж монахи-то испорчены, наблюдать их противно: пьянство да пьянство.
Маркиза поглядывает на Л. А., боится за меня...
Л. А.: – Не все же монахи пьяницы, вот я скажу, ваш монах Леонид, очень хороший монах.
Маркиза: – Кто его знает. С удовольствием бы пошла в церковь, но там кулич, там пасха, там то...
В 8 час. Плащаницу! Какая же иллюзия! Религию всю испортил Афанасий, очень неаккуратен.
Спор из-за чана: капустный чан, известный, дождевой... Кто занял чан? Никто не занял.
Быстрый наряд за обедом.: – Навоз свезли? – Свезли. – Солому отправили? – Отправили... – Пусть Илья едет на гумно, а Павел дрова рубит... Ключи мои не взяла? Хоть бы что-нибудь (Софье) в интересы входила: дай я то-то сделаю.
Как странно, если взглянуть на Сашутку с высоты тех петербургских религиозных разговоров?
Как рисуется в народе жизнь Стаховичей? Господа... интересна Маркиза с Толстым: живые лица, иллюзия, Стаховичи-Толстые...
Маркиза говорит: Соф. Андр. показывала ей Толстого в стенографии...
Маркиза: вот в стенографии-то она его и не признаёт...
История Штыка... Дуняша (женщина)...
Сашутка: заяц сидит перед домом: к началу рассказа о белом ангеле.
А ты уйдешь, и конец. ... Махотку дайте большую. Ты бы сейчас бухнула! На чью голову (Софье) воет собака.
Кубанский корень пророс. <Приписка: Овес. Зеленые свечи.>
Пасхальный стол для освящения: пасхи людские и наши, и куличи, и яйца-Маркиза спускает лампадку, зажигает... с фитилем всегда неладно... я смотрю с кресла, вижу сиреневые кусты в снегу и липы страшно высокие...
Вот-вот явится батюшка освящать... явился... Весь в поту.
К заутрене пошла только Лидя...
Источник: http://prishvin.lit-info.ru/prishvin/dnevniki/dnevniki-otdelno/hruschevo-1909.htm