Жандармы и цыгане
Хотя приказ Антонеску от 1 мая 1942 г. предусматривал депортацию только кочевых цыган, 17 мая того же года государственный секретарь Министерства внутренних дел (его функции примерно соответствовали функциям заместителя министра) дивизионный генерал Константин (Пикки) Василиу издал приказ полицейским и жандармским управлениям (полиция действовала в городах, жандармерия — в сельской местности) составить в срок до 10 июня того же года списки двух категорий цыган: «1. Кочевые цыгане. 2. Оседлые цыгане (а именно те, которые хотя и не являются кочевыми, [были] осуждены [судом], являются рецидивистами или не имеют средств для существования или определенного занятия, от трудовых доходов с которого они могли бы честно жить, и таким образом представляют угрозу общественному порядку)»44 . 22 мая последовал приказ Антонеску провести в течение июня депортацию этих категорий цыган «с целью обеспечения порядка внутри страны и удаления чужеродных и паразитических элементов»45 . Таким образом, к этому моменту контуры и механизм кампании были в общем определены: в дальнейшем именно цыгане двух категорий, установленных приказом Василиу, были подвергнуты депортации, а сам Василиу руководил операцией от начала до конца.
Следует отметить, что это был тот самый генерал Василиу, который в начале июля 1941 г. инструктировал жандармские подразделения, направлявшиеся в «освобождаемые» Бессарабию и северную Буковину, относительно того, что им следовало делать с евреями, проживающими на этих территориях. Василиу пользовался огромным доверием Антонеску и отличался особой жестокостью и неразборчивостью в средствах. (Еще один военный преступник, Раду Лекка, особый уполномоченный по «еврейскому вопросу» при Антонеску, который был приговорен в 1946 г. вместе с Антонеску и Василиу к расстрелу, но избежал казни, в последний момент замененной на пожизненное заключение, характеризовал Василиу в своих написанных в тюрьме мемуарах как «самого большого бандита и убийцу из всех, которых произвела на свет румынская жандармерия»)46 .
Василиу исполнил данное ему поручение по «цыганскому вопросу» с большим энтузиазмом, рассматривая его как замечательную возможность избавиться от той части населения, которую он считал источником преступности и в целом разнообразных проблем для органов правопорядка. Называя всю эту операцию «ecarisaj polițienesc» (от французского équarrissage — сдирание шкуры), что можно перевести как «отлов и свежевание бродячих псов», он старался под различными предлогами депортировать как можно больше цыган. Все они, и в особенности бедные и не имевшие постоянного источника дохода, были в его глазах преступниками47 .
Не вдаваясь в подробный анализ того, как проходила операция по депортации цыган, отметим лишь, что обстоятельства ее проведения дали органам полиции и жандармерии практически неограниченные возможности решать судьбу всех тех, кого они считали цыганами. Начнем с того, что различие между кочевыми и оседлыми цыганами, очевидное на бумаге, на практике было определить нелегко, поскольку многие цыгане, особенно мужчины, имевшие дом и семью, в поисках работы перемещались по всей территории страны. Если жандармы находили таких цыган в период проведения кампании вне населенных пунктов, где те постоянно проживали, они их попросту арестовывали и отправляли в Транснистрию, не принимая во внимание возражений и протестов последних. Например, некто Киордан Миклеску, депортированный в числе прочих в Транснистрию как кочевой цыган, ходатайствуя впоследствии о разрешении вернуться в Румынию, утверждал, что хотя он был владельцем трех домов в г. Крайова, приобретенных на заработанные на производстве кирпичей деньги, однако был задержан жандармами, конвоировавшими колонну цыган в Транснистрию, когда он с другими рабочими направлялся на местный кирпичный завод в уезде Путна. Жандармы попросту приказали им встать в строй и двигаться вместе с остальной колонной. Прошение Миклеску было отклонено48 .
Более того, даже установить, кто был цыганом, было не всегда легким делом, поскольку в Румынии не существовало официальных документов, фиксировавших этническую принадлежность граждан. На практике жандармы и полицейские зачисляли в цыгане всех, кто вел «цыганский образ жизни» или проживал в «цыганском» районе. Иногда они прибегали к такому простому и грубому критерию «установления» этничности, как цвет кожи. Например, мэр города Тырговиште в конце сентября 1942 г. протестовал против способа депортации цыган, указывая, в частности, что на практике депортации подверглись не только цыгане, но и все те, кто «подозревался [в том, что они были цыганами. — В.С.] вследствие своего цвета кожи»49 . В другом не менее красноречивом случае начальник управления полиции города Галац, опровергая утверждения одного депортированного лица о том, что он был депортирован по ошибке, в действительности не являясь цыганом, так объяснил, почему он продолжал считать его таковым: этот индивид, писал полицейский чин, «имеет цыганский цвет [кожи], язык и живет среди цыган». И добавил, что этот человек нищенствует, подразумевая, что нищенство было цыганским занятием50 .
Вопрос о том, кого из цыган зачислять в преступники и таким образом подвергать депортации, а кого нет, решался по-разному в разных уездах и населенных пунктах Румынии в зависимости от моральных качеств и силы антицыганских предубеждений различных жандармских и полицейских чинов. Так, жандармское управление уезда Констанца, депортировавшее с подведомственной территории, насколько можно судить, самый высокий процент цыган — 24% зарегистрированных по переписи 1930 г. (в то время как в целом по стране их доля составляла около 10%) — отвергло просьбы всех просивших разрешения вернуться в Румынию из Транснистрии на том основании, что члены их семей служили в действующей армии, дав в большинстве случаев стандартные ответы такого типа: «главным родом его деятельности является воровство» или «у нее нет другого источника дохода, кроме нищенства, ворожбы, гадания и воровства» — без каких-либо доказательств51 . Для Василиу таких «экспертных оценок» было достаточно, чтобы отказать в удовлетворении просьбы. С другой стороны, начальник жандармского управления майор Иоан Пешкир освободил 14 цыган от депортации, когда они принесли ему выписки из судебных реестров, доказывавшие, что за ними не числится никаких преступлений. Как объяснял Пешкир в своем докладе, «эти выписки были достаточным основанием для освобождения этих цыган от смутных подозрений и необоснованных обвинений, которыми руководствовались начальники жандармских постов [когда арестовывали этих несчастных. — В.С.]»52 . Однако таких, как майор Пешкир, было немного. Подавляющее большинство жандармов разделяло энтузиазм Василиу по поводу «отлова и свежевания бродячих псов». В некоторых случаях, когда подчиненные Василиу проявляли слишком «либеральный» подход и разрешали недопустимо большому, по его мнению, количеству цыган вернуться из Транснистрии, государственный секретарь Министерства внутренних дел без колебаний отвергал их рекомендации: если следовать такой логике, писал он генеральному директору управления полиции 1 февраля 1943, никакого «отлова и свежевания бродячих псов осуществить не удастся»53 . По крайней мере в одном случае Василиу распорядился подвергнуть рядового жандарма суровому дисциплинарному наказанию за недостаточное рьяное исполнение своих обязанностей во время антицыганских акций, которое привело к тому, что нескольким цыганам, предназначенным к депортации, удалось ее избежать54 .
Депортация цыган и румынское общество
Нет также оснований считать, что румынское общество в целом отрицательно отнеслось к депортациям цыган. Действительно, румынские архивы хранят некоторое — сравнительно небольшое — количество петиций этнических румын с просьбами освободить от депортации отдельных цыган — соседей или знакомых просителей55 . Однако при анализе этих петиций обычно упускается, что подавляющее большинство из них относится к концу сентября — октябрю 1942 г., когда депортация первых двух категорий цыган завершилась и Василиу издал приказ провести новую перепись цыган, «на которых имеются уголовные дела». Предстояло переписать «как тех [цыган], которые были осуждены, так и тех, которые были оправданы (!) с тем, чтобы к весне 1943 г. они были эвакуированы [эвфемизм, рутинно применявшийся вместо более откровенного «депортированы». — В.С.] в Транснистрию»56 . Поскольку к этому времени уже было абсолютно очевидно, что перепись знаменовала приближение новой депортации, многие цыгане пытались спасти себя, договариваясь со своими соседями о том, чтобы последние писали прошения в их защиту.
Утверждение, содержащееся в заключительном докладе Международной комиссии по исследованию Холокоста в Румынии, о том, что королева-мать Елена выступила против депортаций цыган, основано на недоразумении: королева заступилась не за всех цыган, а за одного-единственного солдата-цыгана Золтана Стойку, которого она встретила в госпитале, где тот лежал после ампутации ног. Стойка попросил ее помочь добиться разрешения его семье вернуться из Транснистрии в Румынию, и королева написала соответствующую записку Михаю Антонеску. В результате просьба Стойки была удовлетворена, но это никак не повлияло на судьбу других солдат-цыган и их семей57 . Более того, несмотря на протесты — в большинстве случаев, довольно слабые — некоторых офицеров действующей армии против практики депортации семей солдат, находившихся на фронте, генеральный штаб румынской армии после некоторых колебаний согласился с предложением Василиу вычеркнуть имена таких военнослужащих из реестра армии, тем самым предопределив их увольнение и отправку с фронта на поселение в Транснистрию. Это решение, впрочем, не помешало генеральному штабу предложить вновь призвать на фронт тех ранее депортированных цыган, которые весной и летом 1944 г. правдами и неправдами сумели вернуться в Румынию после того, как румынские войска оставили Транснистрию58 .
Широко цитируемый протест против депортации цыган лидера Национал-либеральной партии Константина (Дину) Брэтиану не свиде-тельствует ни о чем другом, кроме высоких моральных качествах его автора. Как и все политические партии, НЛП была запрещена и фактически бездействовала, хотя репрессии по отношению к ее членам не проводились. Протест был подписан лично Дину Брэтиану, но не от лица своей партии, в которой влияние этого замечательного, но недостаточно энергичного 76-летнего человека было на тот момент близко к нулю (легитимность Дину Брэтиану как формального лидера партии во многом основывалась на его принадлежности к некогда очень влиятельной, но на тот момент выродившейся политической династии, давшей Румынии двух наиболее значительных государственных деятелей конца XIX — первых двух десятилетий XX в.)59 . С другой стороны, показательно, что хотя меморандум Дину Брэтиану обсуждался среди лидеров Национал-крестьянской партии, которые, в отличие от национал-либералов, сохранили партию в относительно дееспособном состоянии, и они выражали ему свою поддержку (об этом сообщала полицейская сводка от 23 октября 1942 г.), нет никаких доказательств того, что сама партия присоединилась к этой позиции путем представления правительству своего меморандума по этому вопросу, как делала это по многим другим поводам, в том числе когда в начале 1942 г. протестовала против антиеврейских мер60 .
Цыгане, которым удалось вернуться в Румынию из Транснистрии, подчас наталкивались на враждебность этнических румын. Один цыган, прошедший через ужасы лагерей в Транснистрии, вспоминал, что когда весной 1944 г. он вместе со своим другом сумел пробраться вместе с отступавшими румынскими войсками на территорию Румынии, они тщательно скрывали свою цыганскую идентичность, поскольку если этнические румыны узнавали, что они цыгане, то не только отказывались помогать им, но и ясно давали понять, что в Румынии их никто не ждет61 .
Когда 13 октября 1942 г. Михай Антонеску объявил о временном прекращении всех депортаций (в действительности политика изменилась не временно, а навсегда) — как евреев, так и цыган, это решение не имело никакого отношения к протестам отдельных представителей румынской общественности против антицыганских мер, а было вызвано соображениями «высокой политики», и прежде всего, изменившейся оценкой вероятного исхода войны. К этому времени Ион и Михай Антонеску пришли к выводу, что жестокое обращение с евреями может дорого стоить Румынии после войны. Оба Антонеску приписывали евреям огромное влияние на внешнюю политику Англии и США. И поскольку они больше не верили, что Германия после войны будет одна полностью контролировать положение на европейском континенте, то решили, что необходимо постараться возобновить отношения с западными державами. Изменение политики по отношению к евреям они считали необходимой предпосылкой для успеха таких попыток62 . Цыгане оказались бе-нефициариями этой новой внешнеполитической ориентации, хотя когда Ион и Михай Антонеску принимали данное решение, они меньше всего думали об их судьбе.
Заключение
В заключение вернемся к вопросу, вынесенному в заголовок настоящей статьи: депортировались ли румынские цыгане как преступные элементы или как члены определенной этнической группы, присутствие которой на территории страны считалось нежелательным? Очевидно, что оба эти мотива присутствовали в решениях и действиях властей. В частности, Василиу и подведомственные ему жандармские и полицейские чины рассматривали депортацию части цыган как уникальную возможность добиться снижения, как мы бы сейчас сказали, криминогенной обстановки в стране. Показательно, что 13 мая 1942 г., т. е. в период, когда принципиальное решение о депортации части цыган было уже принято, но параметры операции еще не были окончательно определены, Ион Антонеску в ответ на телеграмму губернатора Транснистрии Георге Алексиану, в которой тот жаловался на дефицит рабочей силы в провинции, постановил, чтобы туда были отправлены, кроме цыган, еще и бродяги и безработные, не имевшие определенной профессии; однако он тут же прибавил, что лица этих двух последних категорий могут быть отправлены только по желанию63 . На практике, однако, высылались только цыгане. Более того, если тому или иному депортированному лицу удавалось доказать — а такие случае встречались, хоть и крайне редко, — что оно было выслано по ошибке, поскольку «на самом деле» не являлось цыганом, то ему разрешали вернуться в Румынию64 . Таким образом, хотя не все цыгане подлежали депортации, никто, кроме цыган, в рамках этой кампании депортации не подлежал. Поэтому приходится сделать вывод, что расовая антропология и этнический национализм являлись важнейшими идеологическими предпосылками, предопределившими трагедию румынских цыган. Вне этой системы идеологических координат депортация части румынских цыган вообще не представима.
____________
44 Achim V. Documente privind deportarea. — Vol. I. — P. 5—6.
45 Ibid. — P. 9—10. Определение этих категорий в приказе Антонеску несколько отличалось от определения, данного Василиу. Это обстоятельство свидетельствует о значительной доле импровизации во всей кампании.
46 Lecca R. Eu i-am salvat pe evrei din România. — București, 1994. — P. 173.
47 См. приказ, направленный Василиу в генеральную дирекцию полиции, которую он подозревал в недостаточном усердии в проведении антицыганской политики: Achim V. Documente privind deportarea. — Vol. II. — P. 104. Этот приказ содержит выражение «ecarisaj polițienesc».
48 Ibid. — P. 89—90, 94—95, 114, 180—181.
49 Ibid. — Vol. I. — P. 238—239, 284—285.
50 ANR, Fond Inspectoratul general al Jandarmeriei, 43/1943, f. 176v. (USHMMA, RG—25.010M, reel 24).
51 Ibid., 43/1943, f. 80-81v. (USHMMA, RG-25.010M, reel 24). Этнический состав населения Румынии по данным переписи 1930 г. см.: Manuilă S. Studiu etnografic asupra populației României. — Bucharest: Editura Institutului Central de Statistică, 1940. — 107 p.
52 Minorități etnoculturale. — P. 436—438.
53 Achim V. Documente privind deportarea. — Vol. II. — P. 103—104.
54 Ibid. — Vol. I. — P. 334—336, 345—346.
55 Эти петиции проанализированы в Achim V. Atitudinea contemporanilor. — Passim.
56 См. Achim V. Documente privind deportarea. - Vol. I. - P. 219-221, 223-224.
57 Ibid. — Vol. I. — P. 349—350; Vol. II. — P. 457—458.
58 Запросы полевых командиров о судьбе семей солдат-цыган, находившихся под их командованием, см.: Ibid. — Vol. I. — Р. 64—65, 84—85, 263; Vol. II. — Р. 261—263. О позиции генерального штаба см.: Ibid. — Vol. I. — Р. 244—246, 324—325; Vol. II. — Р. 362, 486.
59 Меморандум Дину Брэтиану см.: Comisia internațională pentru studierea Holocaustului din România. Raport final. — Р. 432. Об отношении к Брэтиану в его собственной партии и в бухарестских политических кругах в целом см.: Hudița I. Jurnal politic: ianuarie 1940 — 6 septembrie 1940. — Iași, 1998. — Р. 110; Idem. Jurnal politic: 9 februarie — 21 iunie 1941. — Iași, 1998. - Р. 61; Idem. Jurnal politic: 22 iunie 1941 — 28 februarie 1942. — București, 2005. — Р. 165.
60 Полицейскую сводку от 23 октября 1942 см. в Achim V. Documente privind deportarea. — Vol. I. — P. 301—302. Меморандум Национал-крестьянской партии от 16 января 1941 г. см.: Iuliu Maniu — Ion Antonescu. Opinii și confruntări politice, 1940—1944 / Ed. I. Calafeteanu. — Cluj-Napoca, 1994. — P. 116.
61 Свидетельство Иоана Марина опубликовано в: Minoritati etnoculturale. - P. 615.
62 Наиболее полный анализ меняющихся внешнеполитических приоритетов Румынии в 1942 г. и политики по отношению к евреям см.: Balta S. Op.cit. — S. 240—298.
63 См.: ANRM, 706/14/1, f. 226 (USHMMA, RG—54.002M, reel 5).
64 Документы, касающиеся одного такого эпизода, фигурантами которого выступали три женщины из уезда Арджеш, см.: ANR, Fond Inspectorate General al Jandarmeriei, 127/1942, f. 239—240; 130/1942, vol. 2, f. 254 (USHMMA, RG—25.010M, reels 18, 19).
Источник: Голокост і сучасність № 1 (3) 2008