Михаил Пришвин. Путешествие из Павлодара в Каркаралинск. Часть 2 (1909-1910 гг.) (4)
Михаил Пришвин. ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ПАВЛОДАРА В КАРКАРАЛИНСК
- Начало здесь
16 Октября. Соленое озеро. Черная избушка на берегу соленого озера... Кто тут может жить?..
– Содержатель соленого озера, – отвечают мне. – Человек добрый, первый во всем уезде, хороший, прямо хороший человек... У него переночуете.
И вот он сам... Этот человек со степным закрытым лицом, с мечтательными глазами...
Есть штатная казенная должность, узнал я, содержатель соленого озера...
– Не может быть!..
– Есть... Это озеро с лучшею солью... [добывают соли] до 1000 т. пудов... А я содержатель...
– Как же вы стали содержателем соленого озера...
– Постепенно... Простите... Вот у меня есть записки. – Содержатель соленого озера дал мне записки. Я стал рассеянно читать, поглядывая на малиновые стрелы заката над соленым озером... и фиолетовые странные края его... Но потом забыл озеро. Все смешно и грустно в этом маленьком рассказе, как грустна и смешна сама должность содержателя соленого озера... Вот выдержка из длинного рассказа: «Тогда я говорю ей: сударыня, не извольте беспокоиться...»
Россия! Родина, дорогая, дорогая моя. Никогда я не... Тут только, на фиолетовых берегах соленого озера, понял я, что люблю тебя, что ты прекрасна...
Тут соленое озеро, а там теперь первые желтые грозди повисли на зеленых березках... И не знаю, что сказать...
Осень – золотое время... Березки... Ручьи... [Осенние желтые] скверы... Астры холодные на балконе... Музыка падающих листьев... Люблю север... Тут нет ничего... Россия!
Я ей говорю: и здесь в пустыне хорошо, посмотрите, какие здесь звезды... Звезды здесь, говорю я ей...
– Большие, – ответила она... – Низкие?
– Да, низкие они... как фонарь... Вот звезда красная, как фонарь. Видите?..
– Да...
Она моя попутчица... Свела нас судьба просто и грубо, бросила в один тарантас, переполненный вещами... Тут была гитара, шляпа, ящик с цыплятами, тут была бутылка с красным вином, ящик с южными цветами. Она положила гитару между нами, шляпу мне за спину, на руки дала мне цыплят, в ноги положила корзинку и бутылку красного вина, под сиденье свои шубы, голова моя приткнулась к верху повозки, ноги согнулись кольцом, меня стиснула.
– Вас не беспокоят вещи? – спрашивает она меня.
– Не извольте беспокоиться – отвечаю я ей... А сам думаю: что же это такое... выдержу так, а если не выдержу... если взбунтуюсь... Нельзя... женщина...
Так я терпел до ночи... Остановились на пикете... ночевать... Спрашиваю ее:
– Сударыня, будьте добры, достаньте мне немного соли...
– Соли? – говорит она... – Как же это вы не захватили.
– У меня она далеко...
И так это меня обидело, возмутило, но сказать ничего не сказал, отрезал кусочек баранины, съел без соли. Она смотрит на мой ножик и говорит:
– Почему у вас такой большой ножик? Дайте мне его. – И положила к себе под подушку. И взяла меня досада:
– Сударыня, – спрашиваю я, – за кого вы меня считаете?
– Ни за кого... Так себе... Какой же вы человек, что в дорогу солью не запаслись и ножик отдаете...
И заснула... А я заснуть не могу: такую загадку мне задала, испытать ли хотела, или прямо злобная женщина…
Ночью кошка подкралась к цыплятам, запищали... Она кричит с гневом: прогоните, прогоните кошку. Я повиновался... И опять думаю: за кого она меня считает, за лакея что ли своего... Сударыня, говорю я, вы извольте сами заботиться о своих вещах... Как это вы смеете, кричит она на меня... Вы не забывайте, сударь, я женщина... Я и прикусил язык... Утром я встаю... Она чай пьет... Едем день – молчит. У меня ноги вспухли. Она меня спрашивает, заговаривает, я молчу и молчу или отвечаю односложно. Ночь наступает... Холодная, степная... Чибисы кричат, и так странно пищат цыплята попутчицы... Луна взошла... Какие-то рожи глядят с неба... [Цыплята] орут... Холод... Посмотрел я на нее искоса... Она вся горит, трясется, руки дрожат, а в руках все те же три южные цветочка, прикрытые платком...
Вдруг у меня что-то мягкое, мягкое, теплое пробежало по сердцу: вот эта степь-пустыня [желтая], эта старая земля с мертвенно-солеными озерами. И как это странно всё: эти три цветка, и вот уж как третьи сутки... Кому-то везет же она эти цветы, ради кого-то...
И вот эти цветы меня погубили...
Я протянул руку к цветам... Они как-то сами попали мне на колени... Она так и упала назад на подушку...
Помню, что меня грело... Я не чувствовал холода... хотя зубы стучали...
– Вам холодно? – спрашивает меня... И берет за руку... – Какая холодная!.. – Нет, – отвечаю, – теплая... – И опять едем...
Какая-то птица [кричит]. И звезда, всегда черная, летит...
Ложитесь, говорит, и вы на подушку... А как же, спрашиваю, цветы? Ложитесь, говорит... И я ложусь... Голова к голове... И так это странно: враги – лежим на одной подушке...– Здесь большие звезды, – говорит она. – Большие, – отвечаю я... – И низкие...– Как фонари.
Я женился. Я стал искать место. Одно, другое, третье... И вот теперь стал содержателем соленого озера...
И все это вранье!.. Содержатель соленого озера мне не рассказывал этого... А просто, пока этот одинокий и страшно добрый человек... Я сочинил этот маленький рассказ. Основание этого рассказа, впрочем, верное. У моей попутчицы были [гитара, шляпа], были и цыплята, и цветы...
– Бывает, это бывает, – сказал он... – И со мною тоже было, со многими бывало.
Она мне говорила: у меня муж больной... а какой он мужчина... Едемте, говорит, и для вас лучше, и для меня... Я и согласился тоже, как и все, по неопытности. Сначала не замечает, думал, обойдется, обижается. Тоже чего-чего в ней не было. Но думаю: как-нибудь доеду, как-нибудь [вытерплю]. А она мне и говорит: вы чего ворочаетесь!.. Думаю: не обидеть бы человека, то же самое... я начинаю ворочаться, она – кричать. Говорю осторожно: переложить бы следует. Вот, говорит, буду я для вас перекладываться.
Я ей отвечал: я думал, как вы более или менее порядочная: так тоже не хотите, как со мной поступаете... в таком случае, кричит... И начинает такую бузу. Доезжаем до [станции]. По прибытии туда она, даже [не глядя в глаза, подает руку: прощайте], какой вы невежа, прямо до [невозможности].
Яков Басил, сказал: – Ну, смотрите, голубчик, как бы вам беды не нажить... Бумаги у вас в порядке? – Я сказал: – У меня есть паспорт. – Это мало, – сказал Яков Васильевич.
Свежо... Чистый воздух. Желтая, желтая степь... Мы едем с Яков Басил. Едем день и ночь, еще день и ночь... Степь... Луна-Верблюд... Степь волнуется... [Легенда о] Баян... Соленое озеро... И вот горы... Тут Баян потеряла черное перо...
– Красиво?..
– Дико...
Вот дом уездного начальника: вы были там... История этого городка. Жизнь в нем... Экскурсия в степь...
18 Октября. Рассуждение об ободранном волке. Я, христианин, умываю руки, пусть киргизы обдерут волка, я <1нрзб.> приручил волка.
Плот: [трещит], а все-таки не рассыпается. Россия.
Что теряют люди, переходя к оседлому быту: ну и лежи.
Есть где-то в Туркестане такая природа, что человек и [не видал].
Остались три обожженные камня и кости животных: человек был.
19 Октября. Я буду описывать осень в степи...
Мои грубые переживания в этой грубой природе как-то сгущаются в большие задумчивые звезды. И вот они здесь висят над этой желтой [землей] и сожженной травой, над этим соленым мертвым озером со странными фиолетовыми краями.
Звезды – это воспоминания чего-то. Они прекрасны. Прекрасны тоже мои воспоминания...
Я люблю, когда после грозы в майский день капли, капая с листьев, собираются в большие и снова падают до тех пор, пока самые-самые большие задумчиво не повиснут на ветках на целый день... Тогда конец грозе... И большие спокойные капли вспоминают на ветках как непонятно сдвигались тучи на небе и огонь и вода и земля непонятно и грозно объяснялись... О чем?.. Что они хотели сказать? – спрашивают спокойные задумчивые капли после грозы.
И еще светлее и глубже, чем капли на ветках, – звезды на небе в пустыне...
Глаза верблюда... Как уродлив, как нелеп его вид, похожий на птицу... Но почему-то, встречаясь с верблюдом в пустыне, долго не можешь оторвать от него глаз... В этих отрешенных от жизни глазах чудится какой-то сознательный и, главное, давно-давно взятый крест на себя... Что-то бесконечно более глубокое и сильное, но дикое... Нелепость природы и глубочайшее сознание этой нелепости... И вечный укор красивому и упрек...
Мне хочется плакать, когда смотрю на верблюда... Мне хочется думать: нет того... И вот оно есть, когда я гляжу в эти старые глаза... Оно есть, оно неизбежно... Они открывают желтые сопки.. холмы степные, тысячи лет лежавшие и ожившие...
У меня есть приятель, похожий на верблюда..
Древняя фигура в горах расплывается, как облако... когда едешь на лошади... Когда лежишь, она остается, и вот коленопреклоненная женщина с молитвенником в руке. А вот она стала Мефистофелем, распростертым на земле... Сколько тогда волнений! Эти склоненные сестры, а одна большая <3 нрзб.> я ее видел вчера где-то... Все это напрасные волнения.. Не люблю я смотреть на облака... когда каждая фигура говорит – все это неправда, какая это бумажная жизнь в облаках, какая-то карточная здесь.
Странные эти светлые открытые дни в степи... День, два, три – все одинаковые... И открытые ночи... Север никогда не глянет вовсю... А здесь днем весь день с утра полным глазом глядит солнце... Ночью – полным глазом луна...
Поэма о Козы Корпеш.
1. Черный скворец. 2. Предсказатели о судьбе новорожденных: несчастье, если они когда-нибудь сочетаются браком. Карабай стал колебаться. Ажа-бай, дядя Сары, бай говорит: клятвопреступление – страшный грех, и Бог по вине твоей покарает и сына. Карабай изменяет обещанию. Ажа-бай решает содействовать. 3. Семья Баян: беден калым, Кудар-Кул. Он становится женихом Баян, согласно желанию матери. Ажа-бай уговаривает ее ждать жениха. Предсказатели говорят, что он придет, когда у него вырастет золотая коса... На месте своих кочевок он оставляет Алтын Таран (золотой гребень) и т. д. А Кудар-Кулу дает поручения: когда он выполнит их, тогда она и выйдет замуж: 1) сосчитать бесчисленный скот; 2) во всех местах безводной степи выкопать колодцы; 3) в низменном месте <3 нрзб.> чтобы стало озеро обозом в кожаных мехах в течение данного года, а берег обложить солью. И теперь есть озеро Тапсын.
Смерть Карабая. Игра в бабки: попал прямо в веретено и разорвал пряжу своей бабушки. Она обругала: не лучше бы тебе, большому, разыскать невесту! Выпытывает у матери, курмач горячий зажал в руку матери... Мать: брак-несчастье. – Я должен исправить грех отца... – А богатырь Кудар-Кул. Лучшего коня. Вооруженый гайзой (пикой) и клычом (саблей)... Мать и бабушка напустили колдуна. Дикой верблюдицей. Не испугался. Убежал. Бурная река. Бросился прямо в нее, и река исчезла. Ночь, лес на пути, и стал рубить лес клычом, только ударил – лес пропал, [погнался за] лисицей – и в нору... Стреляет в нору. Нагайка золотая... оружие, стремена, [колчан] стрел, когда ничего не осталось, опустил в нору свою косу – золотая. Потом лисица выбежала, но он не стал за ней гнаться – не соблазнила.
Приехал к Баян – аул. Тут сорной травой заросло. Кизяк... костер... Старик идет. – Откуда, бабай? (дедушка).
– Али-бай – выгнанный Кудар-кулом. Повторил... спрашивает, покажи косу. Приметы... рассказал и умер. Табунщиком...
Табунщик назвался Катур-Тази... Баян у небольшого стада и расспрашивает о женихе. Он стал заигрывать, она не обижалась... Раз коза сломала ногу. Упреки... Табунщик в объятия. Она ударила, и голова и шапка упали... глаза открылись, вздохнул, приподнялся и сел.. Три дня и три ночи прожили неразлучно жених с невестой. В конце третьего дня обнял подругу и в объятиях ее умер.
Баян. Велела готовить «ас» (поминальный обед) – для него сорок верблюдиц без верблюжат, сорок кабанов без жеребят, сорок коров без ягнят... и народ туда и ожидать ее в степи у колодца – она приедет с телом. Труп заделали в толстый войлок и ковер. По приезде туда притворилась больной... Выздоровеет, когда молодой джигит достанет из колодца воду... по косе Баян... кто спустится, за того замуж... Обрезала. Эта шутка та же, которую ты сыграла с моим женихом, сказала Баян; чтобы смерть пришла скорее, приказала закидать отверстие лесом и сверху насыпать курган. Велела рыть могилу для нее и жениха.
Поэма о Баян: аксакал возле арбы в степи ночью... Или наверху Каркаралинских гор у Чертова озера на пикни-
Як бы трошки землицы в Полтаве, так я б в ту бисову землю не поихала.
Развитие впечатлений.
Последний день охоты: ветер, сверху горы видны – взмахи черные окаменелых волн, а там дальше сухой океан, еще дальше в нем синий взмах волн, и еще дальше какая-то жизнь: там океан волнуется, а еще не засох...
23 Октября. Слова из Даля.
Многоязычная толпа. Многополосные халаты. Шапки невиданного покроя. Сухое море – степь. Продетый в носовой хрящ шерстяной аркан, привязывают за хвост предшествующего верблюда... хозяева товаров, подобрав ноги... Ощупывают курдюки. Б. в синем чекмене с позументом по косому вороту, с остроконечной тюбетейкой набекрень. А девка, сидя на земле... основа из верблюжьего гаруса на самоцветную армячину... поправила бархатную, стеклярусом и перьями украшенную шапочку, а старуха [держит] в одеревенелых руках своих жесткую, черствую сыромять, вымоченную в молоке, прокопченную в дыме...
Подобно таволге и ковылю, прирос он к пустыне.
Ага – старший брат...
Жених берет невесту (за калым), и влюбленный получает, бывает, только завернутую в бумажку алую шелковинку, немного гвоздики и два, три совиных перышка...
Коннорожденный народ.
Подготовляют, подморовывают, подъяровывают степных лошадей.
Девка, в алом бархатном [платье] под золотою стежкою, в трехцветных бухарских сапогах из чешуйчатой ослиной кожи, в острой конической бархатной шапочке, унизанной бисером и украшенной Селезневыми и совиными перышками и темно-зеленым, искусно набранным висячим пером, длинными [плетеными] сетками, кистями и плетешками, из разноцветного бисера и стекляруса, – нету кречета на эту [красоту].
Бирге бол! держись.
И она плела, шила, скребла, вязала уздечки, ткала армячину, чинила платье и сбрую отца и братьев, выделывала жеребячьи шкуры на [сапоги] и дохи – вымачивала их в квашеном молоке, привешивала, смазывала бараньим салом: коптила и вышивала их руками – и дождь не промокал ее работы; и она копала и собирала марену и красила козловую замшу и овечьи шкуры; вьючила верблюдов, ставила и сымала кибитку, седлала и подводила отцу и братьям коней; мужчины холятся, валяются на кошмах и коврах, пьют кумыс и спят. Она рядилась при перекочевке в лучшие платья свои, убиралась ожерельями и запястьями, выпрашивала у отца и братьев бойкого скакуна..
Вьючные верблюды, коровы и лошади медленно и задумчиво ставили копыта свои в [следы] друг друга.
Тау, агаш, орман, туйе (гора, дерево, вода, лес, верблюд).
Саба моя полна кумысу, баран всегда найдется для гостей и ковер на подстилку.
Степь – дорога немереная.
В огненное лето пристал я к аулу киргизскому, на скале расположенному.
Из Аничкова – к стилю.
Ехал я на иноходце четырехлетнем... Где теперь сыскать долину для выхода. Нечаянно я попал в пропасть. Брат мой – сабля из лучшей стали. Свитый из лыка русский аркан сильно врезался мне в икры, и на [ноги] надели колодки. Хотя ты (о русский!) и враг мой – завязывай послабее: очень больно, душа моя.
Бекет! не езди ты, душа моя.
Я стонал и надрывался в темнице, как горюет верблюдица по своему верблюжонку.
Лежа поперек арбы, я пел, расшевеливая свое горе.
Я был один от Серик-бая, и хотя один, да герой. Сделавшись главою пятисот воинов и [подняв] белое знамя с черным верхом.
Как ушел ты, Бекет, душа моя, аул мой остался без господина. Подобно матке, у которой пал жеребенок, я пришла к тебе с невысосанными сосцами.
Если пуститься бежать вприпрыжку, то нет никого быстрее зайца. Хочу его поймать, – нет у него хвоста.
Описать Ас (поминки).
Изв. общ. Арх[еология], Ист[ория] и Этногр[афия] <2 нрзб.> Т. XIV, г. 1898-1899, стр. 210-211.
Байга – скачки.
Певцов поощряют: «ходда».
Байга: конец ее – кутерьма.
9-й месяц лунного года. Рамазан (пост).
Рай и ад до сотворения мира. В аду из огня Бог создал джинна Мараджи, и из ребра его – жену Мараджи... Они родили сына Азазиль. Он так [огромен], что в аду даже в ладонь не осталось места ни на [что].
Создал этот миф про Адама и Еву, Азазиль отказался повиноваться, потому что она из глины, а он из огня. Азазиль был изгнан и назван: шайтан.
Джеты-каракши (семь воров). Две лошади вращались вокруг Кола. 7 воров не могут приблизиться, а все вертятся.
Плеяды: Уркер. Один из джиннов – Каракма – похитил одну звезду из Уркер себе, младшую сестру, девицу Уркер. Все это видно на небе с древних времен.
Одна птичка моя в одно дыхание долетает до рая, и в одно мгновение до фарыза – мечты.
27 Октября. Наша компания идет караванным составом – рассказ. Шу-шу-шу – овцы... Поездка лунною ночью с орлами... Я отстаю... А они вместе... Озеро и птицы... Караван плывет по пустыне... Верблюд за верблюдом... ближе и ближе...
И это вовсе не верблюды, а телеграфные столбы [колыхались] в мареве.
Песня неразрывна с киргизом: учение детей. Импровизация: Исак и 5 осин.
Есть момент ощущения природы: я <1 нрзб.> и свое... Из себя выйдешь, издали из умершего, и вот природа тогда – декорация: висит луна, звезды все эти блестят и т. д. (когда ехали с орлами) – не есть ли этот момент высшего развития личности...
Русский пейзаж средней России – это какой-то полупейзаж. Любящее сердце открывает в нем свое, милое... Но есть человек... как человек, ставший посторонним, увидит полунамеки, полудогадки... И наскучит, и спросишь себя: когда же, когда наконец я увижу... И вот это соленое озеро: нет!
А с другой стороны: разве везде одинаковы звезды и месяц? Как глядит теперь месяц над Невским проспектом... Или Шолпан... И кто просто скажет: это тот же Шолпан.
И когда потухает свое <3 нрзб.>, декорацией кажется то... Сахарная звезда... Сахарный месяц...
8 Ноября. Рассказал Ремизову о своем арабе, о содержателе соленого озера и т. д. Он сказал: вот хорошо, пишите «Степной оборотень» – рассказы, связанные одним фоном природы: степи.
Итак, решено: я степной оборотень.
I. Содержатель соленого озера.
Женщина в ауле: ей снился араб из Мекки.
После белых ночей первая электрическая лампочка встретилась с месяцем. Показались звезды, пока белые. Каждый день надвигалась ночь. Месяц глупел. Лампочки все ярче горели... Месяц постарел, телеграфные проволоки перерезали его, как глубокие морщины. Лампочка, довольная, завела вокруг себя маленькое освещенное хозяйство... Ночь осела над городом. Прощай, электрическая лампочка и телеграфный столб с белой чашечкой, и петух не кричит, и все...
Поезд тоже, вероятно, имел когда-то роман...
28 Ноября. Использовать следующее: картина запечатанных киргизов в зимовке... Журавли летят над ними и строятся... Как они строятся. Ведь тут-то мы видим, все уже готово, они летят треугольником, и... Да, [недавно] я видел над Каменноостровским проспектом летели лебеди... Я подумал, значит, они и над Невским летели... Рассказываю это на днях одному орнитологу, а он мне тоже рассказывает: не только лебеди, а и всякие птицы летят над Петербургом; отворю, говорит, иногда форточку вечером и слышу по крику, вот сегодня кулики летят, или вальдшнепы, или утки. Да, а в степи, там все это начинается. Журавлей тьма! Строятся они наверху, учат молодых... Ведь молодые еще не умеют летать... Какая там наверху жизнь! А киргизы... Ведь я хочу рассказать, сколько потеряло человечество, оседая... Киргизы запечатываются в зимовки...
29 Декабря. Если бы когда-нибудь звезды спустились с неба на землю, как скучно бы нам стало, как тяжело...
[1910?]
12 Января. Основное зло нашей жизни состоит в том, что мы стали невнимательны к каждому отдельному человеку.
Ученые больше других страдают этим грехом.
2 Апреля.
Архары (из путешествия в Сибирь).
1. Без открытого листа.
Без открытого листа у нас нельзя путешествовать, но в Сибири, я думал, этого не нужно: рисовалась она в моем воображении слишком просторною для таких мелочей. Не было и времени выправлять бумагу, и я поехал без открытого листа в киргизскую степь по Алтаю.
Страхи в Омске (распоряжение степного генерал-губернатора): Сибирь не такая просторная. Дальнейшее мое повествование будет о том, как постепенно необъятное понятие Сибири в одном из маленьких степных городков сузилось до микроскопических размеров.
2. Архары.
Я уже себе выработал прием наблюдений природы в [новом месте]. Для того чтобы получить всестороннее впечатление от [места], нужно найти себе какую-нибудь очень твердую цель, случай, по пути заинтересовавший. В этот раз [моя цель была] в виде добычи рогов архара, горного барана, обитающего в недрах Алтая. Все [пароходы] пошли по Иртышу. И вдруг все страхи. Спрашиваю: ни в каком случае. Как быть. Дебоган – жениться. Рыжие архары стадами. Я не доехал до Алтая и поехал в город N.
Михаил Михайлович Пришвин.
Спб. (Санкт-Петербург), Ропшинская, 30 А, кв. 16.