Михаил Пришвин. БОГОИСКАТЕЛЬСТВО (4)
Михаил Пришвин. БОГОИСКАТЕЛЬСТВО
- Начало здесь
[1912]
1 Февраля. Типы новгородских обывателей: «Иван Грозный» и печник Кудрявцев. Оба православные. Кудрявцев утвердился в Боге, когда бросил пить. Бог от запоя спас. «Иван Грозный» – неудачный кабатчик, враг спиртных напитков, а должен торговать вином: крест его. Человек крепкий. Члены общественного] клуба изводят его насмешками над религией до того, что он топиться хотел. И кантонист-атеист. Позолотчик-сектант, церкви не признает, толстовец <1 нрзб.> Н. И. Ушаков земец, прогрессист и друг. Черта между обывателем и прогрессистом (интеллигентом). Черта та же самая в крестьянской душе.
У «Грозного» нос попугайчиком.
Новгородские долбежники (прозвание от долбни Ивана Грозного), или гущееды (едят гущу: горох с перловой мукой).
– Долбежники, может, и не худые, да меня они назло били, и ничего в них не понимаю.
Стали обсуждать железную дорогу и подумали – не обратиться ли к депутатам, стали разбирать, и, наконец, к какому обратиться депутату, и разобрали, что всем им, депутатам, дорога не выгода, и не стали подавать в Думу: одним миром мазаны.
– В Европе выгодно заниматься общественным делом, у нас – нет: им занимаются идеалисты. В идеал возводится общественность, но в ней идеала, может быть, и нет, а это обыкновенное земное дело…
Поиски квартиры, квартирная старуха спрашивает о ребенке: – Ребенок мал, а, между прочим, глуп, сколько лет ему? шесть – значит, по деревьям лазает. Не лазает? Нет, лазает, я, батюшка, насмотрелась на детей, много видела на свете всего, много хлебнула, ребенок мал, а, между прочим, по деревьям лазает. Вы не из Полтавы? Нет, ну, слава Богу, а то у меня жилец был из Полтавы сумасшедший, в Полтаве все сумасшедшие. Вы не из Полтавы, стало быть, ну, все хорошо. У меня чистота, у вас спрашивать буду, чтобы чистота, аккуратность и воспитанность.
9 Ноября. Собрание у печника Кудрявцева. Филодендрон и лимонные деревья, качающаяся мягкая мебель, божница с лампадами, фабричные роскошные плакаты вместо картин. Печник из тех, у кого жены – страдалицы, и обыкновенно выживает уже вторая или третья. Жена сидит в черном новом, но от времени порыжелом платье. Дети от самых маленьких. А в дверях назади бородатые печники. Миссионер не обычный иконописный, а для этих печников и черносотенцев. Вот любопытный факт из жизни современной провинции, быть может, единичный, но характерный: один знакомый священник-миссионер обращает свою деятельность не в сторону сектантства и старообрядцев, а черносотенцев. К собраниям в частных квартирах этих самых черносотенцев привлекаются сторонники и левых партий, даже евреи. И вот ничего особенного не происходит. «Иудеи» мирно разговаривают с православными, и [иногда] спрашиваю себя: да существуют ли черносотенцы, не есть ли они создание... Я присутствую на втором собрании у мукомола. Обстановка см. выше. Левые задали вопрос, как это может быть, что если православие не пало, то почему же убийства, грабежи и т. д. Другими словами, вопрос, на который должен ответить миссионер, – это согласование современности с древними идеями православия.
Легенда об Адаме и Еве. Как это? Несправедливость. И объяснение: яблоко – это волшебство, это искушение колдуна, плоти. [Тут] государственность не поможет: в Европе то же зло. Это зло – личное присвоение (яблоко) и конкуренция.
Спасение не вне нас, а внутри, каждый о себе должен думать. Личное совершенствование. Голованов о личном спасении: – С чего начать? Колесо жизни: как выйти из колеса. Вот крестьяне какого-то села устроили общественную подачу милостыни, нищих извели. Начнешь и уйдешь, а как бы просто.
– Извините меня, я человек необразованный! Как бы нам скомбинировать, выйти из этой тяготы? – Сразу ничего не выйдет – нужен срок, не сразу. – [Не] сразу? Если мне и удастся лично себя спасти, то другие так останутся. А чтобы вся механика двинулась, а оно все крутится, то есть никак ничего не поделаешь. Извините меня, я человек необразованный, как я могу, то есть против этого самого колеса. Начать бы с какого-нибудь маленького вывода! Как найти связующий цемент?
Голос из толпы купцов: – Кудрявцев: ваша точка – не точка, а комар летающий, жужжит и мелькает: истинный Бог, я так понимаю, – забор, нельзя человеку без забора жить, необходимо живому человеку прислониться к забору. Бог есть забор!
Самое главное – Христос или корова. Нарисовать то, что держит около коровы человека. Сильна коровой радость и голосом певчий с попами сходится. Толчок: кум-поп денег не отдал. В коровах правда (отчего и неистребимы помещики, а когда социалист говорит, что корова должна быть общая, это для Саморока непонятное). Корова или Христос. – Мы стоим на правде, чтобы у всех было общее. – И Христос будет общий? – Христос – это дело другое, что ты говоришь! – Другое, вот то-то и штука, а если я ему корову отдам, а он съест, и опять у него ни коровы, ни Христа не будет? Нет, тут нужно, чтобы коров христианам отдавать, надо сначала найти базу объединения, а потом отдавать коров. И еще я так понимаю, что корова и Христос – до того дело разное, и я всякую мысль о корове должен оставить, а вы хотите на коровах Христа поставить, или коровы, или Христос, а ежели без Христа корова...
Саморок. Грамотные разбрелись по свету. На памяти наших отцов пришел в Меченый лес с Ильмень-озера атаман рыболовной артели... сел на печь, пристал к жене грамотной, стал грамотным. Выродок-Саморок (вид Рябова). Любил коров, после раздела увел своих коров в Новгород и стал арендатором городской скотопрогонной площадки. Жизнь его с женами и бабами. Корова и женщина: считали за колдовство, как он обходился с коровами, а он говорил: вот баба, попробуй, обойдись с ней нахально: цоп! – так она тебе такое цоп! покажет, а обойдись, как полагается мужчине с женщиной, – и она тебе все отдаст, что хотела и чего не хотела. Жена говорила, что сладко масло, а как оно добывается горько. Женщина! а ведь какую мудрость сказала, так прислушайся к каждой твари, и у каждой есть природный свой разум, только она не знает, что он есть у ней, и не развивает. Психология битья жен у купцов, вот, напр., молитва купца около Спас-Чекряк. Ум у меня громадный, я ничего не сделаю, не подумав.
Корова подобна птице небесной – поела, сыта и спит, а человек не так, все чего-то беспокоится, и чем беднее, тем больше, и допусти ты бедняка до министров, они еще суетнее будут, чем нынешние министры.
Матушка, стало быть, была к церкви привержена, а у меня голосок был, и пел, и стал сходиться с попами, и, наконец, даже кум был поп и 50 рублей не отдал: понял, что попы нечестные, главное, потому понял, что, когда о главном заведешь речь, отворачиваются. Как только скажет свой вопрос Саморок, так сейчас к печке прижмет: семинаристов в угол поставит. – Какой это вопрос? – Отчего так: Бог – Творец, стало быть, Он же Творец, а то кто же меня сотворил – верите, что есть Творец? – Кукарин: – Верю! – Твердо веришь? – Твердо! – Твердо веришь, то скажи, почему это так сотворил Он его по своему образу и [подобию], чтобы один давил другого? – Он сотворил правильно, а это он [человек] согрешил. – Врешь! – хлопнул рукой по спине Саморок, – врешь, от себя говори, а не от Писания; ты и я, почему ты поп, а я мясник и должен корову бить, а ты жрать, сейчас говори, чтобы без закона, а по существу. – Вот ты как. – В этом и есть вопрос, чтобы по существу. – А... да вот как... а это я ни, ни... нет, ты прямо как мы с тобой, а это к чему, стало быть, привык, ты брось, брось, я тебе говорю! – Прижатый поп сидел углубленно...
Этим вопросом расшевелил всех попов, и поднялся шум, и Саморок сам себе изумился: как же это он, грязный и темный человек, мог целый город затронуть, что же было бы, если б настоящий человек... И увидал великую грязь и что у людей эта грязь только прикрыта («Вопрос» в требовании Бога живого). Случилось так, что в этом состоянии он пить стал четвертями (на обеде гостя, как котенка, вышвырнул), и однажды на двор его вышла одна корова и стала гадить, и он взял вилы и вилами убил ее. Это видел дьякон, бродячий пес, ничего не сказал, а вечером показал Евангелие от Павла и убил его, а «закон» сам не признает, дьякон выше закона был (дьякон – Щетинин).
Попал к баптистам: вышел такой же, как и Степан Петров, и начал говорить просто, и все были просты, как дети, и он проникся; понял, что и они, как Перс, закон не признают, а по начальному, детскому закону живут: у детей ведь святые чувства, не наши, не выгодные... И принял он [от баптистов], что они правду знают, а что от буквы говорят, то это для виду, потому что, когда говорят ему от буквы, он вертит глазами (с буквой помирился), как бык, т. е. согласился в основном, а то, что говорили, для чего-то нужно... И целыми днями стоял и плакал, и купцы говорили, что это водка у него из глаз выходит.
Ходит в трактир, забастовка, революция, переживания Саморока, а Перс тут где-то в стороне и время от времени встречается и ядовито ухмыляется. В конце концов, после забастовки Саморок отдается Персу и пропадает из города, а все, что раньше было – это «куда деть себя», куда деваться со своим естеством, не знает, куда деть свое огромное чудовищное естество.
Объяснение своей веры диакона... я верю, что Бог непознаваемый. Вот, вот! Что он без конца... Да, да! без конца, и что он во мне. – Испугался: да как же так в тебе... это я! А то не я, то не мое. Живой, живой! Воскресение: я убью тебя, отдайся в рабство – и будешь свободным, я воскрешу. Иди за мной. – И Саморок пошел, и пропал казначей. Удивились в городе: куда он пропал... Россия, где-то без конца, без начала степь, и там апостол Павел пишет свои Послания.
<Приписка: пьяное сердце мягче, и шире, и больше, пьян я жизнью (это после трезвой жизни у баптистов)>. Пьяный я лучше, у меня сердце мягче и больше, пьяный я жалею, а трезвый ничего не жалею... как я блудил (у Ростовцевых) и вдруг решился, как апостол Павел, во все стороны.
Новая земля... Степь, горы... новая земля... И конец – новая земля в Петербурге: однажды снежный вечер, цветущий сад, ветка сирени, шел Мережковский и услыхал про сирень. Разговор, который [вел] Легкобытов-Саморок, и начало романа его с Мережковским.
Период в трактире: сцена – Любомудров и Косокрайний (<2 нрзб.> я уж такой косокрайний, мне давайте настоящие ответы!).
Есть такое зеркало, страшное зеркало, в которое посмотреться самому хорошему человеку – и все равно будешь с кривой рожей. Есть такая особенная точка в сердце, возле которой все нажитое изо дня в день с великим трудом меркнет и где всякая жертва не принимается и отвергается. Думаешь, вот теперь отвергнуто, ладно же, я подожду – примешь! примешь! И вот жил долго и мудро, и, кажется, нажил и окрылился, и опять говоришь: Господи! вот я! И только что сказал, вдруг в следующую минуту и полетел Бог знает куда. Корова вошла во двор, корову ткнул вилами...
Сюжет для рассказа: казначей, печник или купец? Кудрявцев – огромный, сильное тело, глаза, жопа... (найти черты для купца-громады). Пил, как пил, четвертями! (вообще как пьют сильно?) Куда мне девать свое естество? Замучил жену, замучил другую (у купцов первая жена – страдалица, и только вторая выживает). Вторая ревнивая, сестра. Проповедь баптистов, а он им: «Куда мне девать свое естество?» Обратили его, и он целыми днями стоял на коленях, и слезы (в религии всегда много слез) ручьями текли, и купцы смеялись: это водка из него слезами выходит. Стал читать Библию и дочитался, что из ребра Ева и Лот жил с дочерьми, и сестра ухаживала за братом, и вот он за чтением Библии, и ему приходит «мысль» (мысль – самое вредное). За это его выгнали баптисты, и он снова запил и стал говорить, что ничего не было религиозного с ним, а так это...
Второй сюжет: соединить Кудрявцева (потерял землю) с Кукариным (сказать матери – блудница!) и с Легкобытовым (сказал и остался один) и нашел новую землю.
Каждую вещь под принципиальность можно подвести, только что из этого пользы? Адвокат Боголюбов – тип для изучения толпы; председатель, ему все равно, но он отлично чувствует это – чем угодить толпе. Хлопуша. Он и Голованов – дело толпы. Голованов – сердце ее <1 нрзб.> таких поверхность. Хлопуша-адвокат – дитя [толпы], вера средних. Ушаков – оратор-разум (люди родятся и вовсе без веры). Кудрявцев – темная сила, взрывами, Бог его от запоя спас! Жены-страдалицы (Достоевского картина: жена в блеклом черном платье с подносом в руках)...
Сашка-поездошник. Старушки-бобылки. Печник, купец, молящийся своему Богу против запоя. Скрипучий пожилой и худой мужчина, что ноет, как будто зуб болит, а как заноет, повторяет: Господи, Иисусе Христе!
Наблюдать возникновение общественности в русском народе. Сюда: тип Умнова (варяга): «Нужно смету составить, а они о несправедливости рода человеческого». Умнов – тип идеального мещанина: водопровод, водосливы.
Уважают Хлопушу [адвоката]: когда у губернатора он речь говорил, то все заметили, как он перед этим три бутерброда съел: «С пониманием человек, [поел] – и есть на что опереться!»
Тип: Голованов. Дитя общественное. Вывелся на людях. Подкинут был стекольщикам и стал стекольщиком, вырос среди черносотенцев... выводит к свету, косноязычный, идеалист... неясность мысли...
– В городе пока зарабатываешь – и живешь, на город расположиться нельзя. Я, что зарабатываю, отсылаю в деревню семье, это мое пристрастие. А человек не может жить без пристрастия. Ежели не семья, то в карты станешь играть. Свобода выходит пуще неволи, вроде болезни затягивает – дома не усидишь, пойдешь в трактир, и вроде там почище, посвободней, кто-нибудь газетку прочтет.
– Почему вы не пишете о нас? – Материала нет. – Кругом беззаконие, а у вас материала нет!
Капернаум. Споры о войне. Сергей Ив. – представитель религии человечества, и Молочников – толстовского сектантского христианства.
Спорят о некоем пострадавшем толстовце, сидящем теперь в арестантских ротах за отказ от исполнения воинской повинности. Спор завязывается из-за письма толстовца, в котором он выражает чувство своей преданности воле Бога, пославшего ему тяжкое испытание. Серг. Ив. возмущается покорностью и говорит, что она не от Бога. Его вообще возмущает покорность толстовцев: вот забастовка всеобщая, человек замученный, забитый свет увидал, разве это не правда? А толстовцы не принимают этой правды, называя ее зоологической, а не человеческой. Вот и по поводу войны тоже: «зажгли человека»! С. И.: – Власть не народ, а цари, а народу после войны кое-что достанется. Вот после Севастополя спихнули? – Да, спихнули. – А после Японии? – Спихнули. – Нет, не спихнули хоть, а все-таки кое-что прибавилось народу. – Молочников: – Это не способ! – и доказывает: – Во-первых, не всегда достается, а во-вторых, вред «способа» – что он есть оправдание войны, если меня насильно пошлют на войну к японцу, – куда ни шло, но если еще подыскиваю оправдание своему поступку, – это никуда не годится.
Затем спор был о том: цари ли делают войну? Решили, что цари, а народ есть только материал: школы, воспитание, солдатчина формируют этот материал. Были такие, что сказали о войне: пусть потешатся, пусть, но чтобы уничтожать, – я не согласен. К средствам воспитания народа причислили печатание портретов полководцев в газетах. Некоторым хотелось «встряски» – от нее будет лучше: война – встряска! Что цари войну делают – доказательство: предложить солдатам выбор, и они все вернутся.
Приказ Назым-паши: проявляйте милость к несчастным, которые сражаются, повинуясь своим начальникам.
Война есть новая демонстрация христиан, которые хотят завладеть всем миром, и это, конечно, будет; наше дело дожидаться – когда они завладеют, то передерутся между собой. – Как-нибудь устоят. Ну, а вы что скажете? – Вот об этом как-нибудь... Справедлива ли теория Руссо, что каждый народ достоин своего правительства? – Это тема для статьи о выборах. Ушаков: я думаю, что теория справедлива (мужики, два вагона выборщиков и пр.). Спор о войне, ссорятся... Третий: оба против войны, а вот сами воюете!
Много способов против войны, вот Бисмарк считает способом усилить Германию, Наполеон – завладеть всем светом и т. д. – вопрос в том, какой способ лучше.
– Причины войны... а потом самолюбие: не называй моего пирога лепешками!
Мое заключение: 1) Все это показывает, как, в сущности, линяет теперь идея «помазанника Божия». 2) Капернаум прежде всего обрушивается на коварную европейскую привычку создавать войну, и эта ненависть пока мешает целиком присоединиться сочувственно к восставшим болгарам.
– Как Самсон? – Какой Самсон? – Да вот что столбы-то потряс.
Сказание о правителе Иосифе и фараоне в Капернауме...
– Ты по два гумна молотишь.
– Я ж о людях говорю, а содержу свое (Кудрявцев).
– Вы такой народ <1 нрзб.>, что и галки вас боятся.
– Ой, Алексей, отрежу хвост!
– Хвост есть лжеучение (Исайя). Хвостом увлек одну треть с неба (Апок.).
Театр модерн: модерн, модерн, разве мадерна виновата? – Да я ничего, я не воюю, я только хочу ухо ему отрубить, как апостол Петр.
Вошел человек с большим хлебом и сказал: – Вот сколько зерен в хлебе этом, а ни одного не увидишь, все зерна смолоты, стали хлеб, вот так бы...
– Будь у тебя одна дорога, а то у тебя их тридцать! (это о русском человеке, не имеющем принципов, жизнь к которому повертывается сама, и он, «оборотень» со стороны, внутренне может быть всегда искренним).
Оборотень. Душа Кукарина: живчик в душе, который никак нельзя поймать; вот, кажется, всей душой отдался ближнему, а живчик вдруг независимо от всего, что думал, что хотел, вдруг перевернулся, и все перевернулось на другую сторону. Пробовал считать до десяти, и чем больше считаешь, тем сильней потом взорвет.
Он как Бабья Нога – куда хочешь, туда повернешь.
Бабья Нога – сапожник, прозван «Дон-Жуан». У него душа коротка. Натура слаба, начинает и выдержать не может, человек несерьезный (мотив «Бисмарка»). Привязливая, любящая душа у сапожника, был религиозен, отдался бескорыстно «Бисмарку» и теперь о Боге слышать не хочет, но все-таки, когда ему вырезали благополучно грыжу, пошел и отслужил молебен. Жена сварливая, влюбился и убежал с другой, лавочку открыть хотел в уезде, но только год провел (душа коротка!), разорился и вернулся к жене, ехал на товарном поезде и сошел с задней стороны вагона и задами пошел к своему дому, и жена его приняла.
Объяснение с Персом: когда тот открывает, что нет ничего, а есть только начало в себе самом, на стороне нет ничего, а все у нас на земле. Разбойники. Бог в молчании... Когда Бог становится звуком.
В Капернауме. О Христе православном. – До Неплюева я держался старца Зосимы, а как Неплюева узнал, стал к Неплюеву. Церковь меня подчинила Христу, спасибо ей, но остаток дней своих, подобно великомученику Стефану, посвящу на обличение [врагов Божией] матери. Драма его: семья и он, дело материальное и вера. Ищет путь слияния с другими во Христе, а получается не Церковь, а благотворительное общество. Христос духовный и гордый (Толстой, еврей), а православный Христос имеет дело с материей и смирением. Что это значит? Действительность нужно видеть... материя = отечество = нация = драма православного в том, что он не может отказаться от родины... без родины пустые слова о Христе. Нет пути ко всемирному от своего, и без своего – тоже пусто... Радость в Христе.
Тип Королева: торгует старинными вещами, аскет, чай не пьет, девственник.
О паозерах. Честность в артели – что за честность, это по рыбе, а так, в одиночку, ты хоть ему масло на голову лей, он тебя обманет (хорошее качество).
Переход от материального (экономист) к духовному: 1) разорение (кинематограф). 2) смерть сына – в отчаянии Христос...
Глаза ребенка и старого дикаря одинаковы.
Возмущение: какой же это смиренный народ – в театре народ подожгли, гусями живыми закусывали, или вот случай, известный здесь всем: мужик убил женщину и ограбил. «Почему убил? – спросил судья. – Я голодный был. – Отчего же ты лепешки не съел? – Да они скоромные были». – А все-таки народ смиренный и покорный! – сказал Молочников. – Все его обирают, грабят, а вот он не расходится, все сидит у земли – что ему земля, а вот он сидит. – Заврался! – Провокатор! – То есть как же так – провокатор? – И поднялся шум и крик. Кукарин и Кудрявцев, ростовщики, черносотенцы-погромщики, и старик Молочников. Личности. А Сергею Ив. что? Он подкидыш, у него отца-матери нет... С. И. отвечает: один молодой человек хотел стреляться, потому что отец его чахоточный был, а мать остановила: «Успокойся, отец твой в тебе не виноват», – он и успокоился и дожил весело до седых волос.
К чему Молочников сказал о смирении и покорности русского народа: к тому ли, что Христос живет...
Не смирение, а рабство, из-под палки смирение. Тема развилась бесчисленными примерами. И в самом деле ([главная] тема): не уходит от земли человек, потому что земля держит – анализ этого.
Сапожник (пристрастие – болезнь – трактир). Итак, вопрос стоит подобно Петербургскому (Вяч. Иванов и Мережковский): смирение во Христе, или покорность зверя под нагайкой. Там на стороне смирения стоит В. Иванов <2 нрзб.> и синодский чиновник [Тернавцев], здесь Молочников (толстовец) и черносотенцы. Прибавить сюда мнение Устьинского – обряд: «Владыко живота моего» и бух, бух... Прощеный день: «Господи и Владыко живота моего!» и бухает, и так привыкает, и будет покорен.
Здесь встречаются, значит, две правды
1) религиозно-христ. вечная ценность смирения (большая правда) и
2) общественно-политическое земное положение вещей: право каждого человека быть свободным, вытекающее из самого же Христова учения. Одна правда говорит – покорись, другая – освобождайся. В личности Сергея Ивановича (подкидыш, дитя толпы) и сходятся обе правды, и получается какое-то разрешение: он и смиренный (своего нет), а есть служение миру, и свое есть как общественное, – освобождение раба: свое в общественное.
Капернаум перед выборами. Резчик печатей. Религия – обман, а национальность в основе. Моисей и пророки – все они за народ, за кровь стояли, а Христос – Он один только расстроил: сымайте, говорит, рубашку (чего не хватало апостолам) – и так церковь сделалась. В основе, стало быть, национальность.
Серг. Ив. с величайшей иронией: – Вот пророк Елисей как с детьми поступил: дети смеялись, что лысый, а он позвал медведя и натравил: вот они какие, пророки! – Не горюй, С. И., этого не было! – Черносотенцы молчат или шумят. Председатель звонит в колокольчик. – Как не было! Давайте-ка Библию! – Дают Библию. Ищут. – Да я не о том, С. И., пусть написано, да этого не было! – А за кого же вы Христа считаете? – Христос – это социалист, это наше время, как у нас социалист, так и Он. – Летучий авангард! – сказал [человек] с длинными усами. И потихоньку стал говорить: – Я против социалистов ничего не имею, я только не могу с ними быть, мне хочется единоличия, именьице, чтобы я жил легко, а социалисты путь прочищают для меня: это летучий авангард, легкая кавалерия.
«Бисмарк» о партиях: каждая партия есть постепенность, т. е. как только она захватит власть, так ей и конец приходит, и новая лучше готовится. Я считаю, [то, что] левая партия говорит, неосуществимо, так только, передовой авангард...
Эти отдельные (более слабые) люди покорили мир? («Бисмарк» – общественность, Кукарин – личность).
Искание в Капернауме начала всех начал и споры о первобытном.
«Бисмарк», Сапожник, Павел Емел. – саддукеи. Книжники и фарисеи: Кукарин, Молочников, серый еврей. Недоносок: брат полковника, туловище огромное, ножки коротенькие, а лицо в кулачок и все кисло сдергивается в одну сторону, голос птичий, костюм – пальто с дамскими огромными пуговицами. – Попляши на крестинах. – Пляшет: как матушка и батюшка: перед Богом согрешил – и един Бог без греха! Влюблен в дочь протоиерея: полтора рубля, с колтуном, боялся людей, поймали, остригли (вшей!) – и стал привыкать (разноглазый).
Можно колокольный звон изобразить с женами-мироносицами.
У Молочникова Библия. Саморок говорит: это все лишнее, зачем эта книга? Вот газета – я понимаю: это надбавка жизни. А эта книга – лишнее. Вот есть у меня брюки, зачем-то еще нужны мне брюки в полоску, так эта книга – брюки в полоску. Первобытные народы жили и не нуждались в книгах, а жили лучше нас. – Разве паозеры лучше нас живут? – Это народ испорченный, вино напортило. А поставь ему на одну полку Библию, Евангелие, Апостолов, Четьи-Минеи, а пониже постели на полке шкалик [стоит там], бутылка четвертная, – так увидишь, нижняя полка вся пустая будет, а верхняя останется.
– А может быть, всегда первобытные народы вино пили?
– Не будь этой книги, – так ты бы кусался. – Книга зубы опилила? – Книга! – Да как же я не знаю? – А мало ли что ты не знаешь: рыба плавает и не знает про воду, так и ты. – А вот я Севастополь видел, так там крест, и на кресте: «сим победиши» – это тоже книга сделала? – Молочников смущается. – Зерно останется, зерно в книге. – Нет, зерно в жизни! – Бойся закваски саддукейской! – Нет, бойся закваски фарисейской!
Где же начало человека: в книге, через века пронесшей искру Божию, в церкви, поучающей этому и приобщающей к человеческой культуре, или в жизни, в природе, вечно обновляющейся и отменяющей старое? Где начало вещей?
Начало всех начал.
От времени толкаешься между людьми и приноровишься... – Нет, самое-то первое начало? – Самое первое начало от животного. Чем человек отличается от всего живого? – Грехом, что грех свой сознает. Вот Адам как почувствовал грех, так стал один. – Все равно, и лев так, и собака. – Нет, брат, у льва, если он грех почувствовал, так и другой лев тоже грех, и все львы хвостатые, а он один Адам, и другого нету. Вот и вы как почувствовали, что икона ваша греха не знает, так вы и стали один в церкви...
– Почему вера падает, разбойников, воров и мошенников много становится? – Потому что земли мало, народ множится, а земли все то же, больше народа... а в большой яме и мусору больше: вот отчего воров и разбойников больше становится. Мир больше стал, и разбойников больше.
Набрано много, а формулировать не могу!
– А меня вот что бьет, – говорит старик. – Стану я молиться и вижу, как дьякон лентой не так, подошел бы к нему и сказал: зачем тебе лента дана! Священник, боровшийся с кабаком и сам погибший в нем.
Барсова пятнистая шкура. Горы и холмы понизятся, и кривизны исправятся. Поле все из разных полос, и на каждой полосе родится колос, и каждый колос живет для себя. Так и крестьянин, повинуясь земле, живет для себя, и только и только на далеком расстоянии кажется близко поле крестьянское, – заняты общим делом. А приглядишься – у одного колос как бич, у другого васильки, клопец да костра.
Кудрявцев: – Нельзя идти по всем стопам Христа: у нас детей не будет, никого не будет, и все будем праведники, по всем стопам Христа нельзя идти.
– За святыми прячетесь!
Националисты все с иностранными фамилиями.
– От гордости в бедности умер. А вернее всего, был человек передовой.
Иван-царевич Сергей Иванович или Иван Дурак – будь время другое, был бы городовой (или юродивый), а теперь социалист, дитя общества.
Кукарин – ростовщик, погромщик, не скажи на площади епископ удачного слова, он резал бы. Капля Христа, смирился... жестокость, близость с Коноплянцевым. Что это? Противоположность Сергею Ив-чу полная: у того ничего личного, у этого все свое личное, но личное где-то утончается, и тут страх, грех, покаяние и высота, с которой падает и на которую поднимается, и, в общем, цельность натуры, утончение, интересность, непроницаемость... улыбочка... глаза как лампадочки и нежная розоватость лица. У Сергея Ив. – белое, прозрачное, хрустальное, общее, широкое, открытое: смирение тайное в крови. Главное отличие между ними: у одного личное, у другого общее. И прав Кукарин, упрекая Серг. И-ча, что он ни матери, ни отца не знает.
Кукарин, Голованов. Кудрявцев прямой, громадный, орет, матюгается, одна кровь, одно язычество, отечество, царь, древний родовой тип. Бог его спас от запоя, и он Ему благодарен... нечто цельное, простое, прямое; как Кукарин... Сложное, двойное, сложенное из двух противоположностей.
– Не в Бога богатеешь. Личное совершенствование начинается действием таким по отношению к себе, которое в то же время помогает другим – общественное дело. А то живем так, что по улице нельзя пройти!
Печник возражает: – Как же общественное, я работать начинал, руки в крови, а другой лежит! (языческий индивидуализм, земля). Дорога никому не загорожена. Как от запоя избавился, как при последнем запое молился (как молятся при последнем запое, что обещают Богу, какой это Бог). И вот Бог смилостивился, и я стал печи строить на диво! И никому не поверю, что нельзя бросить вино, потому что от себя Бог – воля, сила. Первоначально надо с нутра начинать. Я хоть неученый человек, самоучка, учился грамоте, но слышал, как Господь Иисус Христос говорил: «Нужно принимать на себя!». Священное Писание все притчами, то есть загадками, а разгадать загадку может только простая душа.
Печник: – Не верю, что не может человек! (Голованову). У крестьян земля по-разному обработана. – Твой дар свыше, что ты умеешь ковырнуть!
Тип Кудрявцева: не говорит, а дерется.
Полковник Божерянов в революцию мальчика за то, что... «вставай, просыпайся». Его взяли за это в Петербург и сделали генералом. Он и там какого-то офицера выругал, а тот связи имел, генерала лишили оружия, и он возвратился в Новгород и теперь сидит в штатском и молится в церкви.
20 лет с женой прожили – дурой не назвал. Я заметил – вы не присели, значит, совесть есть у вас, я люблю это, и я такой же.
Смерть Павла: – Папа, говорит, мама, подите сюда. – Я сел к нему на кровать и, сам нищий, хочу ему что-то сказать, а что я могу сказать? Паша, говорю, отдайся Богу! – Рад бы я, батюшка, отдаться Ему, не могу: я на земле связан. – Потом стали мы с ним делить, что кому отдать из его имущества, все разделили. – Папа, говорит он, и приподнялся на подушках, ну теперь я освободился. – Что ты, Пашенька, говорит мать, перестань, это он тебе все наговорил, не слушай его! Паша тогда приподнялся на подушке и запел: «Я один со Христом, на земле я чужой». И упал и кончился.
Лисья шуба... К ростовщику лисью шубу заложили... Сын умирал, угрелся... Завещал: отдайте...
Вот она, действительность! С этого разу я понял, что не надо бояться действительности и что самая последняя правда – Христос! Тут я принял Христа, как заразу (проказу)... Вот как сифилис принимается, так и я принял. Словно меня эта смерть елеем смазала. Это действительность, а то все воображение. – А любовь – действительность? – Смерть – как любовь, совокупление... И голос был: отдайся... и я отдался... Любил, а она отвергла, и с женой по-скотски совокуплялся всю жизнь, а любил ее, ту, не по-скотски, только она отвергла, а когда смерть, то как любовь.
Существо во мне заговорило, которое 2000 лет в затемнении было, а теперь вдруг воссияло.
Поэт церковного хора, Св. Писания. Не есть ли вера в загробное бытие, в Христа – сохраненная любовь поэта, и, с другой стороны, любовь поэта уже несет в себе смертное начало и враждебность к жизни, к быту, и не есть ли тут основа разделения духа жизни: действительность есть дух – Христос, а человек жизни сказал: действительность – это природа, а то все воображение. Фантазия поэта получила в смерти огненное крещение – непризнание фантазии за действительность...
Источник: http://prishvin.lit-info.ru/prishvin/dnevniki/dnevniki-otdelno/bogoiskatelstvo-1912.htm