Злата Ткач: творчество на грани тысячелетий
Злата Ткач принадлежит к числу тех художников, кто всегда очень чутко резонирует на настроения общества, в котором живет, кто по-своему отражает их в художественном ключе. Хронологически так случилось, что она стала свидетелем многих потрясений, которые испытало ее поколение, и пришла к концу тысячелетия полная стремления воплотить в музыкальных звуках атмосферу своего времени. А время это было не вполне обычным. Смена тысячелетий стало для многих наших современников порогом, обозначившим, подобно двуликому Янусу, необходимость взгляда на нашу жизнь в двух ее измерениях — взгляда и в прошлое, и в будущее. Мы переосмысливали тогда все то, чего мы обычно ожидаем и при встрече Нового года, когда душу обуревают надежды и пробуждается творческий дух. Вот только происходит это совсем в другом временном масштабе. Сродни, пожалуй, этому скорее ощущение fin de siecle — то самое, что породило в артистической среде конца XIX — начала ХХ века декадентские или, наоборот, модернистские искания. Однако феномен fin de siecle находит еще более яркое освещение в миллениумистском настрое. Не миновал он и Злату Ткач, отразившись в определенных веяниях в ее творчестве. А если иметь в виду, что Злата Ткач сама находилась в эти годы на достаточно высоком возрастном пороге, можно сказать, что подобные ощущения затронули ее очень чувствительно — тем более потому, что из ее окружения все чаще один за другим стали уходить дорогие ей люди и собратья по искусству.
Злата Ткач принадлежит к числу тех художников, кто всегда очень чутко резонирует на настроения общества, в котором живет, кто по-своему отражает их в художественном ключе. Хронологически так случилось, что она стала свидетелем многих потрясений, которые испытало ее поколение, и пришла к концу тысячелетия полная стремления воплотить в музыкальных звуках атмосферу своего времени. А время это было не вполне обычным. Смена тысячелетий стало для многих наших современников порогом, обозначившим, подобно двуликому Янусу, необходимость взгляда на нашу жизнь в двух ее измерениях — взгляда и в прошлое, и в будущее. Мы переосмысливали тогда все то, чего мы обычно ожидаем и при встрече Нового года, когда душу обуревают надежды и пробуждается творческий дух. Вот только происходит это совсем в другом временном масштабе. Сродни, пожалуй, этому скорее ощущение fin de siecle — то самое, что породило в артистической среде конца XIX — начала ХХ века декадентские или, наоборот, модернистские искания. Однако феномен fin de siecle находит еще более яркое освещение в миллениумистском настрое. Не миновал он и Злату Ткач, отразившись в определенных веяниях в ее творчестве. А если иметь в виду, что Злата Ткач сама находилась в эти годы на достаточно высоком возрастном пороге, можно сказать, что подобные ощущения затронули ее очень чувствительно — тем более потому, что из ее окружения все чаще один за другим стали уходить дорогие ей люди и собратья по искусству.
Дуалистичность ее credo в последний период жизни, собственно, и очерчивает два пути. С одной стороны, ей были по-прежнему свойственны высокая работоспособность и полнота творческого мироощущения, что укрепляло ее надежду на возможность реализовать свои самые смелые планы — например, написать оперу, хоровой концерт, романсы, симфонию...
С другой стороны, был и иной стимул — необходимость подытожить сделанное на протяжении многих лет, что проявилось в стремлении издать новые сборники своих сочинений, охватывающих целые периоды ее творчества в эволюционном плане. В этом отразилась и проблема «жизнь после жизни», встающая перед любым артистом как проблема сохранения той художественной информации, что была им создана, после его физического ухода. И вовсе не случайно в последние годы жизни Злата Моисеевна начала приносить в библиотеку нашей Академии свои неизданные рукописи.
Оба эти аспекта в ее взгляде на свою жизнь и назначение — ретроспективный и прогностический — проявились и в том, как она осторожно говорила о своих планах: «Если я доживу до следующего юбилея,..!». Определили они и главные направления ее творческого поиска в поздний период творчества. Во многом они продолжают те линии, о которых мне довелось мне писать в наиболее объемной, вышедшей в 2000 году, монографии о композиторе, тем самым как раз и проложившей то, что называют dead-line, в конце тысячелетия. Однако заметно, что и после этой границы, войдя в ХХI век, композитор по-прежнему не удовлетворяется функцией воспроизведения своих находок или завершения начатого. Она заметно обновляет характер тематизма и методы разработки музыкального материала. Например, как в своих одночастных сонатах или Фортепианном концерте, так и в симфонии «Panopticum», в циклах инструментальных или вокальных миниатюр она нередко придерживается «анфиладного» принципа развертывания в тематизме (особенно при микротематической его проработке), а также в форме в целом. Здесь она, как и в былые годы, проявляет себя как первопроходец, смело преображая даже нормативные, казалось бы, схемы — как делает это в Фортепианном концерте, где она активно обновляет принципы моноцикла. При этом она зашифровывает в заголовках или на мотивно-тематическом уровне понятные только ей (или очень внимательному аналитику или вдумчивому исполнителю) намеки на истинные цели такого обновления. Она вводит знаки-символы — своего рода национально-культурные ориентиры, то предлагая музыкальные «ссылки» на имена или события прошлой жизни. Так, в той же симфонии «Panopticum», несмотря на подзаголовок «Пять прелюдий», явно ощущается ретроспективный акцент, сопровождаемый цитированием собственных тем из более ранних своих произведений. Ретроспективой, взглядом в прошлое видятся и участившиеся в последние годы её жизни обращения к теме «In memoriam» — теме, которая и в прошлые годы её занимала, но не столько в личностном, сколько в высоко гражданственном плане. Правда, тогда и личное горе она воплощала в преломлении через общечеловеческие идеи — как это было в Концерте для скрипки, камерного оркестра и литавр, посвященном памяти матери или в Концерте для двух флейтистов и симфонического оркестра, созданного в память погибшего отца. Тема Человека и его судьбы для композитора тесно смыкается с темой судьбы ее народа и всего человечества, и не случайно появляется в ее творчестве «De profundis» с его философской глубиной, а также по-своему разрабатывается тема Холокоста в Iad-va-Shem и в Фортепианном концерте. При всем том выход на столь высокий уровень идейного содержания, темы эти подаются в субъективном осмыслении, и очень большой удельные вес имеют здесь лирико-психологические мотивы, тесно связанные с воплощением женской судьбы — быть может, потому, что последние годы стали для нее еще и годами женского одиночества, которое она переживала особенно остро. Именно тогда она и посвятила памяти мужа поэму «In memoriam» и романс «Не буди, что не сбылось». Рядом с ними стоит романс, названный ею «Реквием» и ставший данью памяти ушедших из жизни друзей — Г. Няги, Л. Оксинойт, Р. Ольшевского, В. Загорского...
При последней нашей встрече в преддверии 2006 года я показала ей только что опубликованную свою статью памяти скончавшегося перед этим Ефима Моисеевича Богдановского. Она прочитала ее и сказала: «Да, хорошо». И посмотрела на меня так, что я до сих пор не могу забыть этот взгляд — как будто в этот миг у нее промелькнула мысль: «А что напишут обо мне, когда я сама уйду из жизни?» Казалось бы, жаловаться нам, ее друзьям и коллегам, оставшимся после этого с теплыми воспоминаниями о ней, особенно не на что: в дни ее рождения проходили концерты, ее друзья и ученики издали часть ее последних сочинений, по инициативе еврейских организаций Молдовы организован ежегодный конкурс юных исполнителей имени Златы Ткач. Но все же, думая о 85-летнем юбилее со дня ее рождения, нельзя не посетовать: как это мало и незначительно по сравнению с тем, что оставила нам в наследство композитор и какие яркие премьеры она представляла при жизни! А ведь она сама неустанно заботилась о том, чтобы ее музыка была услышана людьми — теми, для кого она, собственно, ее и писала... И неужели же мы позволим забыть ее творчество — как почти забыли сегодня, например, С. Лобеля или Л. Гурова?
Подобная «забывчивость» исполнителей и публики для меня, например, живо ассоциируется со строками из стихотворения, в свое время написанного выпускником МГУ В. Канером и посвященного памяти его ушедшего друга. Его мысли очень точно отражают и те чувства, которые вызывает во мне воспоминание об образе Златы Моисеевны и о днях прощания с ней:
Оба эти аспекта в ее взгляде на свою жизнь и назначение — ретроспективный и прогностический — проявились и в том, как она осторожно говорила о своих планах: «Если я доживу до следующего юбилея,..!». Определили они и главные направления ее творческого поиска в поздний период творчества. Во многом они продолжают те линии, о которых мне довелось мне писать в наиболее объемной, вышедшей в 2000 году, монографии о композиторе, тем самым как раз и проложившей то, что называют dead-line, в конце тысячелетия. Однако заметно, что и после этой границы, войдя в ХХI век, композитор по-прежнему не удовлетворяется функцией воспроизведения своих находок или завершения начатого. Она заметно обновляет характер тематизма и методы разработки музыкального материала. Например, как в своих одночастных сонатах или Фортепианном концерте, так и в симфонии «Panopticum», в циклах инструментальных или вокальных миниатюр она нередко придерживается «анфиладного» принципа развертывания в тематизме (особенно при микротематической его проработке), а также в форме в целом. Здесь она, как и в былые годы, проявляет себя как первопроходец, смело преображая даже нормативные, казалось бы, схемы — как делает это в Фортепианном концерте, где она активно обновляет принципы моноцикла. При этом она зашифровывает в заголовках или на мотивно-тематическом уровне понятные только ей (или очень внимательному аналитику или вдумчивому исполнителю) намеки на истинные цели такого обновления. Она вводит знаки-символы — своего рода национально-культурные ориентиры, то предлагая музыкальные «ссылки» на имена или события прошлой жизни. Так, в той же симфонии «Panopticum», несмотря на подзаголовок «Пять прелюдий», явно ощущается ретроспективный акцент, сопровождаемый цитированием собственных тем из более ранних своих произведений. Ретроспективой, взглядом в прошлое видятся и участившиеся в последние годы её жизни обращения к теме «In memoriam» — теме, которая и в прошлые годы её занимала, но не столько в личностном, сколько в высоко гражданственном плане. Правда, тогда и личное горе она воплощала в преломлении через общечеловеческие идеи — как это было в Концерте для скрипки, камерного оркестра и литавр, посвященном памяти матери или в Концерте для двух флейтистов и симфонического оркестра, созданного в память погибшего отца. Тема Человека и его судьбы для композитора тесно смыкается с темой судьбы ее народа и всего человечества, и не случайно появляется в ее творчестве «De profundis» с его философской глубиной, а также по-своему разрабатывается тема Холокоста в Iad-va-Shem и в Фортепианном концерте. При всем том выход на столь высокий уровень идейного содержания, темы эти подаются в субъективном осмыслении, и очень большой удельные вес имеют здесь лирико-психологические мотивы, тесно связанные с воплощением женской судьбы — быть может, потому, что последние годы стали для нее еще и годами женского одиночества, которое она переживала особенно остро. Именно тогда она и посвятила памяти мужа поэму «In memoriam» и романс «Не буди, что не сбылось». Рядом с ними стоит романс, названный ею «Реквием» и ставший данью памяти ушедших из жизни друзей — Г. Няги, Л. Оксинойт, Р. Ольшевского, В. Загорского...
При последней нашей встрече в преддверии 2006 года я показала ей только что опубликованную свою статью памяти скончавшегося перед этим Ефима Моисеевича Богдановского. Она прочитала ее и сказала: «Да, хорошо». И посмотрела на меня так, что я до сих пор не могу забыть этот взгляд — как будто в этот миг у нее промелькнула мысль: «А что напишут обо мне, когда я сама уйду из жизни?» Казалось бы, жаловаться нам, ее друзьям и коллегам, оставшимся после этого с теплыми воспоминаниями о ней, особенно не на что: в дни ее рождения проходили концерты, ее друзья и ученики издали часть ее последних сочинений, по инициативе еврейских организаций Молдовы организован ежегодный конкурс юных исполнителей имени Златы Ткач. Но все же, думая о 85-летнем юбилее со дня ее рождения, нельзя не посетовать: как это мало и незначительно по сравнению с тем, что оставила нам в наследство композитор и какие яркие премьеры она представляла при жизни! А ведь она сама неустанно заботилась о том, чтобы ее музыка была услышана людьми — теми, для кого она, собственно, ее и писала... И неужели же мы позволим забыть ее творчество — как почти забыли сегодня, например, С. Лобеля или Л. Гурова?
Подобная «забывчивость» исполнителей и публики для меня, например, живо ассоциируется со строками из стихотворения, в свое время написанного выпускником МГУ В. Канером и посвященного памяти его ушедшего друга. Его мысли очень точно отражают и те чувства, которые вызывает во мне воспоминание об образе Златы Моисеевны и о днях прощания с ней:
Светла твоей всей жизни нота
И образ твой предельно чист...
Вот рядом ты, и рядом фото
И с гербовой печатью лист.
Продлить минуты расставанья
Хотелось нам, когда б могли
Исполнить все твои желанья
Пред тем, как бросить горсть земли.
И дружбы радиовещанье
Сбирает вестью роковой
Сто человек на день прощанья
И десять — на сороковой...
Галина КОЧАРОВА, доктор искусствоведения
Кишинев, май 2013 г.
Незабываемое
Галина КОЧАРОВА, доктор искусствоведения
Кишинев, май 2013 г.
Незабываемое
…А костёр горел, выпрямлял лучи,
Искрами летел из твоей души...
...Был светлее дня, трепетней свечи
Этот всплеск огня из твоей души.
Искрами летел из твоей души...
...Был светлее дня, трепетней свечи
Этот всплеск огня из твоей души.
Эти слова, омузыкаленные композиторским пером, часто приходят мне на ум, всякий раз вызываемые дорогими для меня воспоминаниями о человеке, запечатлевшем их в своём романсе. Как нельзя более, они соответствуют самому образу, поселившемуся навсегда в моей душе. Сейчас обострились эти воспоминанияя в связи с нынешней юбилейной датой Златы Ткач, давней моей приятельницы и коллеги. А ещё — известного композитора, милой, красивой женщины. Без преувеличения могу сказать, что легшее между нами несколько лет тому назад дальнее расстояние не только не разлучило нас, но как бы ещё более сблизило, укрепив наши, возникшие в безоблачной молодости дружественные и профессиональные связи…
Злата Ткач (слева) и Изольда Милютина. Израиль, 2001г. / Фото Нисана Шехтмана
Вспоминаю нашу последнюю встречу со Златой в Кишинёве, наши оживлённые беседы о планах на будущее — дни, наполненные теплотой повседневного, бок о бок, существования. Посещая любимый мною Кишинёв, я неизменно останавливалась в её гостеприимном доме. Тогда ничто не предвещало ухода Златы из жизни в новогоднюю ночь… Как- будто кто-то, поставив в самые последние минуты минувшего года точку в этой деятельной жизни, тем самым открыл творческой душе ворота в жизнь неземную, но вечную… И хочется верить, что на небе в этот момент зажглась ещё одна звёздочка. До сих пор трудно поверить в то, что Златы нет с нами.
...Всегда будет звучать у меня в ушах её приветливый голос, когда 31-го декабря, в самый канун Нового, 2006-го, года мы, как повелось у нас давно, приветствовали по телефону друг друга, обменялись в телефонном разговоре соответствующими поздравлениями и добрыми пожеланиями, здоровья и успехов в Новом году. Увы, всему этому не суждено было сбыться.
Думаю (знаю!), что не только со мной связывала этого неравнодушного человека душевная близость. Однако то, о чём пойдёт речь, связано не только с личными переживаниями. Моим пером руководит не только это…
Уверена, что многие согласятся со мной, что Злата Ткач заслуживает того, чтобы лишний раз напомнить, какое место в жизни занимал этот неординарный, талантливый человек. Трудно выбрать, о чём говорить, что важнее — прекрасные внутренние качества её замечательной, богато одарённой натуры, что никогда не уйдут из памяти, или сам неизгладимый след, оставленный её творчеством и просветительской деятельностью на той земле, где она родилась и прожила всю свою плодотворную жизнь, которая могла бы ещё длиться, если бы не жестокий перст судьбы… Её вклад здесь поистине весом. Можно вспомнить о том, что многое успела Злата за свою некороткую деятельную жизнь и как (неизменно высоко!) отмечались её немалые заслуги. Всему этому посвящены многие опубликованные (и неопубликованные) материалы, среди которых выделяется внушительная монография Галины Кочаровой —Злата Ткач. Судьба и творчество», вышедшая в Кишинёве в 2000 году.
Я всегда ценила в Злате её благожелательность, чуткое отношение к людям и её незаурядную энергию и талант. Малейшие трудности в делах и жизни друзей или коллег из ближайшего окружения всегда находили в её душе живой отклик, и она приходила на помощь со своей заботой и вниманием. Мне самой посчастливилось не раз испытывать на себе тепло её души.
` 
Всё же нельзя не отметить, что с уходом Златы из жизни, музыкальная культура Молдовы понесла значительный урон. Это относится и к еврейской её ветви, которая уже давно приносила прекрасные плоды. И это во многом, благодаря творческим усилиям талантливой и энергичной Златы Ткач. Приобретённая с жизненным опытом зрелость её творчества в его поздний период была связана с органичным переходом в создаваемой музыке к еврейской теме, с повышенным вниманием к родовым истокам. Именно в этом русле находятся её лучшие, наиболее значительные произведения этого времени. Здесь и циклическая композиция «Суровый напев», написанная на основе её же более ранних «Песен из фашистского ада» на подлинные тексты узников концентрационных лагерей, и созданная под впечатлением посещения мемориала в Израиле кантата «Яд ва-Шем», и вокальные циклы и романсы на тексты еврейских поэтов («История дорожного посоха» на стихи М. Лемстера, «Имя доброе своё», и «Чай под звёздами» на стихи О. Дриза, «Shalom-Alechem» и «Dos glekele» (Колокольчик»)), и инструментальная «Еврейская сюита», и многочисленные обработки еврейских народных мелодий. Еврейские интонации пронизывают и многие инструментальные сочинения, созданные Златой Ткач в 80е-90е годы.
Как все счастливые люди, наделённые верой в молодые жизненные силы, Злата отдавала свой душевный огонь детям и внукам (и далеко не только собственным!). Её перу принадлежат первые в Молдове музыкально-сценические произведения для детей: полномасштабные опера и балет, камерные оперы и музыкальные сказки для филармонической и театральной сцены, вокальные и инструментальные циклические композиции. Но разумеется, писала она не только для детей. Того, что оставлено ею в наследие, могло бы заполнить не один творческий портфель. Разве можно сейчас представить себе молдавскую хоровую и вокально-инструментальную музыку без произведений Златы Ткач? Без её кантат «Песнь о Днестре», «Город. Дети. Солнце», «Plai de cânt, plai de dor» («Край песни, край мечты»); без её вокально-хореографической поэмы «Hora florilor» («Хора цветов»), без монооперы-поэмы «Монолог матери»; концертно-симфоническую музыку – без её инструментальных концертов (скрипичного, для двух флейт с симфоническим оркестром), симфонии «Паноптикум»; камерную — без её альтовой сонаты «Памяти Шостаковича», фортепианных и кларнетовых сонат, многочисленных инструментальных и вокальных опусов?
Такие люди, как Злата, не уходят из жизни бесследно. Прежде всего о ней будет помнить не одно поколение слушателей, выросших с детского возраста на её музыке. Она верила в своё предназначение — нести людям радость, приобщая их с малого возраста к богатствам полноценной духовной жизни. Также не раз мне приходилось сталкиваться с тем, какую благодарность несут в своих сердцах и бесчисленные воспитанники профессора Академии музыки Златы Ткач. Творческий человек и неутомимый педагог, она щедро дарила всем им профессиональные знания. Само собой разумеется, как всякий творец-созидатель, Злата всегда будет жить в звуках и образах написанных ею произведений, где она выразила в конечном счёте себя, свой взгляд на мир. Ведь великое искусство Музыки, я знаю, было для неё не только желанным пристанищем среди всех житейских бурь, но и их отражением. Однажды она призналась в приватной беседе: «Многие, если не все мои крупные произведения, автобиографичны. Довольно долго атмосферу моей музыки ничто не омрачало, но вот в последние годы я сама замечаю, что в ней начинают преобладать драматические, "минорные" краски…». Об этом же написано в упомянутой монографии Г. Кочаровой: «Заметно, что центральной темой её творчества становятся размышления о смысле жизни, об осенней её поре, о трагических потерях и разочарованиях». Но вся написанная и до того музыка свидетельствует, что всегда струны души этого чуткого музыканта вибрировали в унисон с напряжённо звучащей атмосферой нынешнего мира. В этом отношении чрезвычайно показательно одно из произведений Златы Ткач последних лет (2002), названное ею «De Profundis» («Из глубины взываю»), где продолжено воплощение всеобъемлющей мировоззренческой темы, начатое композитором в 90-х годах минувшего века в рамках женской философской лирики. Знаменательно что и здесь это решается на основе обобщённо-стилевой еврейской интонации. Углублённое проникновение в звуковой мир этого произведения, трагический подтекст которого раскрывается не только в его либретто (текст М. Метляевой из сборника «Песни ночи»), но и в самой музыке, позволяет исследователю представить образно его основную идею, о чём написано: «Тема трагизма — вполне универсальная, выступившая как одна из ведущих в ХХ веке и в таковом качестве перешедшая в век ХХI, […] обретает в музыке этого сочинения национальное звучание, подобно тому, как воплощают извечную мировую скорбь глаза еврейской женщины…». (Г. Кочарова).
Теперь уже бесстрастное Время ничего не убавит и не прибавит к тому, что было в своё время отпущено Злате природой, что известно нам по оставленному ею наследию. Облик этой незаурядной Личности воспринимается сейчас в его цельности, а дела этой прожитой насыщенной творческой жизни — в их завершённости. Об этом не скажешь лучше автора книги о Злате. Она прозорливо отмечает, что её героине был «дарован тот специфический сплав художественной озарённости, фантазии, работоспособности и желания жить и творить, тот комплекс волевых и профессиональных качеств, который куёт индивидуальность, личность художника».
Вновь возвращаюсь к последней нашей встрече со Златой. Помыслы её были полны надежд, за горизонтом жизни ей виделись неосуществлённые планы. Оптимизм жил в её душе. Для одного из своих последних романсов она нашла в близкой ей лирической поэзии текст, наполненный глубоким смыслом и, видимо, отражавший её собственные мысли:
«Я не уйду, и после смерти останусь на земле — прольюсь дождём на засушливое поле, пройдусь тёплым ветерком, огоньком ханукальной свечки, лучиком звезды над своим местечком». ( М. Лемстер).
Эти добрые слова вполне естественно всплывают в памяти в связи с нынешним юбилеем яркой Личности прошедшего по жизни интересного, хорошего человека.
Изольда Милютина, доктор искусствоведения
Эти добрые слова вполне естественно всплывают в памяти в связи с нынешним юбилеем яркой Личности прошедшего по жизни интересного, хорошего человека.
Изольда Милютина, доктор искусствоведения
Израиль, 2013 г.
В 1979 году издательство «Литература артистикэ» выпустило книгу Г. Кочаровой о Злате Ткач. Книга давно стала библиографической редкостью. Все, кто интересуется молдавской музыкой и творчеством Златы Моисеевны Ткач в 40-70 гг., могут скачать эту книгу здесь http://ru.scribd.com/doc/140228713/%D0%97%D0%BB%D0%B0%D1%82%D0%B0-%D0%A2%D0%BA%D0%B0%D1%87-pdf.
В 1979 году издательство «Литература артистикэ» выпустило книгу Г. Кочаровой о Злате Ткач. Книга давно стала библиографической редкостью. Все, кто интересуется молдавской музыкой и творчеством Златы Моисеевны Ткач в 40-70 гг., могут скачать эту книгу здесь http://ru.scribd.com/doc/140228713/%D0%97%D0%BB%D0%B0%D1%82%D0%B0-%D0%A2%D0%BA%D0%B0%D1%87-pdf.