Фред Ортенберг. Мои родственники
Начало здесь
Мои родственники
После окончания войны жители Днепропетровска день за днем, год за годом удалялись от ужасов войны, ликвидируя её последствия и налаживая мирную жизнь. Незаживаемой раной оставались лишь человеческие потери, которые были практически в каждой семье. В таких семьях на встречах родственников всегда звучали поминальные слова о родных людях, убитых на фронте, погибших от насилия, нацистских зверств, от невыносимых условий жизни. В нашей семье также были утраты, связанные с войной и Катастрофой евреев.
Моя бабушка по маминой линии Фейга Сигал, которой в то время было около семидесяти лет, проживала вместе с родственниками в местечке Фельштин, относящемся к Каменец-Подольской области. Немцы пришли в местечко очень быстро — через три недели после начала войны, так что только трем семьям удалось покинуть Фельштин до прихода немцев. В Йом Кипур, 1941, нацисты уничтожили большую часть еврейского населения Фельштина. Более двухсот еврейских семей, которые проживали в местечке, погибли. Сразу же после освобождения Фельштина от немцев мама узнала об этой трагедии из письма, полученного ею от жительницы местечка Чарны Берман, чудом спасшейся от смерти. Она написала, что тех немногих, кто остался в живых, можно пересчитать на пальцах одной руки.
Я приведу их фамилии, хотя и не уверен в правильности их написания: Ронис Давид, Флейгнер Етна, Вассерман Рива и автор письма Берман Чарна. После войны вернулись в местечко несколько фельштинцев, отсутствовавших в городе во время Холокоста, несколько солдат Советской Армии, мобилизованных до начала войны, которые выжили на фронте. И это все.
Остальные погибли — еврейская община и штетл Фельштин больше не существуют. Сегодня городок известен как «Гвардейское». Бабушку и всю нашу родню расстреляли в лесу недалеко от местечка, здесь же они были захоронены в братской могиле. Среди погибших могли быть мои дяди и тети, двоюродные братья и сестры.
Были уничтожены целые миры, имен которых я не знаю. Не ведаю я, кто их убил: немецкие солдаты, полицейские, украинские националисты, просто соседи? Исчезло всё, чем так дорожила моя мама. Через много лет Иерусалимский музей Яд Вашем проводил Международную акцию «У каждого человека есть Имя», посвященную памяти жертв Катастрофы (Холокоста) еврейского народа, и в 2012 году на основании моих показаний имя Фейги Сигал было увековечено в Зале Имен мемориального комплекса Яд Вашем и опубликовано в компьютерной базе данных. Даже такого символического памятника я не смог создать для моих фельштинских родичей, с которыми бабушка проживала и с которыми она лежит в одной могиле, потому что толком ничего о них не знаю. По свидетельству мамы, у бабушки Фейги, которую я, к сожалению, никогда не видел, было семеро детей. Я знаком с теми тремя из них, которые покинули местечко и проживали в Днепропетровске. Это моя мама Зина, её младший брат Сёма и старшая сестра Фира.
Сёма был мобилизован в первые дни войны, воевал солдатом на Волховском фронте, участвовал в жесточайших сражениях за город Тихвин, со своей гвардейской частью прошел боевым путем по странам Европы и встретил день Победы в Берлине. Вскоре он демобилизовался из рядов Советской Армии, будучи уже в звании старшины, и вернулся в Днепропетровск, где его ждали его жена Лиза с их сыном Леней, которые реэвакуировались вместе с нашей семьей из города Курган. Как фронтовик, он получил от исполкома жилье, расположенное недалеко от нашего дома. Жилье это оказалось ужасно запущенным и мало пригодным для проживания, но Сёма перепланировал его и своими руками отремонтировал. В этой удобной квартирке они проживали всей семьей долгие годы. Сёма получил гражданскую профессию мастера по холодильникам, очень востребованную в те годы, и неплохо зарабатывал, Лиза продолжила работу воспитателя детского сада, Леня начал учебу в школе.
Сестра моей мамы — Фира — за несколько лет до начала войны «выскочила» замуж за кадрового офицера, тогда еще Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА). По национальности офицер был еврей, и поэтому был желанной партией для любой еврейской девушки. Но моя тетя Фира не была любой девушкой, она была существом особенным — она была красавицей с огненным темпераментом, сильным голосом и прекрасным слухом. Для оперного исполнения роли Кармен ей недоставало немного музыкального образования. Влюбился офицер в Фиру до беспамятства и пронес свои чувства до конца своих дней. В начале войны тетя Фира, которая к тому времени уже родила мальчика, находилась, как и положено жене офицера, в месте дислокации воинской части, в которой служил её муж. Вскоре их перебросили в город Шадринск, где они прожили до конца войны и где у них родилась еще и девочка. Тетя Фира развила свой музыкальный талант, стала солисткой одного из Краснознаменных Ансамблей Советской Армии, выезжала на гастроли, выступала солисткой с хором и оркестром перед военнослужащими на сценах театров, концертных залов в разных городах страны. Я до сих пор помню тембр её голоса и манеру исполнения. На семейных посиделках, когда все три семьи — Фирина, наша (Зинина) и Сёмина — собирались вместе, она проникновенным голосом исполняла народные песни на идиш, среди которых были и колыбельные, которые им пела в детстве их мама Фейга, вечная ей память. Для точности надо сказать, что тогда в начале 20-го века в местечке Фельштин Фейга напевала колыбельные своим деткам с именами Эстер, Зиселе и Шломо. На одной из праздничных юбилейных встреч наших семей тетю Фиру уговорили спеть что-нибудь из её концертного репертуара, и она в полный голос, «а капелла» исполнила несколько популярных песен и арий из классических опер. Был теплый летний воскресный вечер, и у открытых окон нашей квартиры сразу же собрались люди, привлеченные дивным пением и благодарившие Фиру рукоплесканиями. Последним местом проживания семьи тети Фиры стал город Пермь, где сын и дочка получили высшее образование, а муж, в связи с увольнением с военной службы, перешел на гражданскую работу начальником отдела кадров общепита. С моей мамой тетя Фира переписывалась до последних дней, встретиться же им после войны не довелось.
Всю жизнь мама стремилась укрепить родственные связи в следующем поколении между двоюродными братьями и сестрой (между мной, сыном Сёмы — Леней и детьми Фиры — Фридрихом и Зиной). Она много помогала Лене в учебе и способствовала его поступлению в Строительный институт. Дети Фиры на время учебы в десятом выпускном классе покидали военный городок, в котором проживала семьи Фиры, и переезжали в Днепропетровск к нам домой. Здесь мама брала их под свою опеку, нанимала репетиторов, и сама напряженно занималась с ними по русскому языку, так что к Фире они возвращались с достойными аттестатами зрелости и знаниями, позволившими им без труда поступить на учебу в институты. Пока мы были детьми и подростками, крутились в общем котле, между нами развилась и окрепла родственная близость, но, когда мы разъехались по разным городам и даже странам, начали решать личные проблемы, создавать семьи и воспитывать детей, связи ослабели и в дальнейшем естественным путем сошли на нет.
Дополнительную причину отдаления двоюродных родственников между собой я усматриваю также в различном нашем отношении к своему еврейству. Например, к институту брака наши родители получили прививку в своих местечках — еврей обязан жениться на еврейке. Советская принудительная атеистическая идеология настойчиво размывала национальные традиции и в числе прочего узаконила смешанные браки. Теоретически наши родители готовы были подчиниться диктату, но практически браки в основном заключались между евреями. Молодые люди из следующего, уже нашего поколения, необремененного никакими традициями, при молчаливом согласии родителей все чаще стали выбирать себе для супружества пару из коренного населения. В диаспоре евреи постоянно жили в условиях дискриминации, запретов, унижений, погромов, всевозможных антисемитских акций, ужасов Холокоста. Многие устали от этого прессинга и увидели в смешанных браках путь к избавлению своих детей от грядущих страданий. В документах детей записывали национальность и фамилию отца или матери не еврея, и не утруждали детские головки рассказами об их происхождении. Таким образом, уже в этом поколении люди лишались еврейской идентичности и считали себя русскими, казахами, украинцами, эстонцами, в зависимости от того, какова была национальность второго супруга. Именно по такому пути пошли мои двоюродные родственники, создав семейные пары с супругами-арийцами и полностью отказавшись от еврейства для своих детей. Я не осуждаю моих двоюродных братьев и двоюродную сестру, но этот их поступок добавил что-то в наше отчуждение, тем более, что и я, и мои родители придерживались иных убеждений относительно еврейства нашей семьи, всегда гордились своим происхождением и нашей фамилией <...>
Фрагменты из книги:
Фред Ортенберг. ТКАНЬ ЖИЗНИ. ПРОДОЛЖЕНИЕ
