Василий Георгиевич Загорский
10 лет назад 30 сентября 2003 года ушел из жизни Василий Георгиевич Загорский, видный молдавский композитор. Его музыка была наполнена романтизмом, светлым и лиричным, хотя, как у всякого человека, у него были и драматические моменты в жизни. В. Г. умел сдерживать эмоции и не выплескивать свой гнев на окружающих. Он понимал суть вещей, как никто иной. Анализируя ранние романсы Загорского, музыковед Елена Вдовина писала: «Загорский – композитор с романтическим восприятием мира, столь редким ныне, служитель красоты, чьи взгляды на искусство возвышенны. Он – лирик, которому весьма свойствен порыв, увлечённость. Тон его музыкального высказывания всегда чуть "приподнят". У него хороший вкус к слову, к истинной поэзии. Эмоционально-тонкая и лирически-богатая природа дарования композитора нашла полное выражение в романсах тех лет» (Е. Вдовина. Молдавский советский романс. – Кишинёв: Литература артистикэ, 1982. – С. 39).
Воспоминания о коллеге и друге
Моя первая жизненная встреча с известным молдавским композитором Василием Георгиевичем Загорским (1926 – 2003) произошла тогда, когда в нашем классе музыкальной школы на излёте далёких сороковых годов (школа помещалась в послевоенном Кишинёве в центре города в старом неказистом здании на улице Киевской (теперь это улица 31 августа 1989) появился новый учитель по музыкально-теоретическим предметам. Помнится мне, как на уроке сольфеджио я, стоя у рояля, отвечала домашнее задание, не без любопытства, но и некоторого смущения взглядывая на сидящего за роялем (как, однако, всё это было давно!). Приятное обхождение (эта мягкая доброжелательная манера подлинно интеллигентного человека воспринималась в дальнейшем как одна из главных черт его натуры) и привлекательная внешность нашего молодого педагога (а было тогда ему 20 лет!) обеспечила ему сразу же симпатии всех ребят нашего класса. Только-только выйдя из подросткового возраста, мы вступали во взрослую жизнь и начинали по-настоящему ценить отношение тех, кто нас окружал. Среди наиболее любимых учителей оказался и В. Г., который был с нами, своими учениками, совсем не строг и покорял своей молодостью и очень приятной наружностью. Помню – когда он появлялся в те годы в филармоническом концертном зале, стремительным шагом проходя к своему месту по рядам кресел, он всякий раз привлекал наше с подружками внимание (мы исправно посещали концерты) и поражал наше девичье воображение романтическим обликом (издали наблюдая за ним, мы наделяли его чертами байроновского героя). Как сейчас, перед глазами его молодой тонкий профиль, чуть встрёпанная шевелюра, перекинутый через плечо белый шарф… Таким образом в те далёкие годы, на заре взрослой жизни я встретилась с этим замечательным человеком, с которым впоследствии меня связывали самые искренние дружественные чувства. Тогда я ещё не подозревала, что жизнь подарила мне встречу с человеком, который обладал истинно творческой душой, и что мою жизнь и в дальнейшем украсят наши добрые с ним отношения. Не знала, что суждено было нам через какие-нибудь десять лет стать коллегами на кафедре теории и композиции в консерватории, придя туда на работу, по-моему, в один и тот же год (1955). Как раз в этот год я закончила курс всех вузовских наук. А затем наше дальнейшее частое общение с В. Г. было связано также и с Союзом композиторов, куда я была принята в 1964 году, а затем – в течение десятилетия (1978 - 1988) вела там, по рекомендации В. Г., музыковедческую секцию. Сам он, как известно, возглавлял этот творческий союз долгое время. Таким образом, утекали года, а мы с В. Г. по воле разных обстоятельств всё время как бы оказывались рядом. Смею думать, что нас связывала и взаимная симпатия. Оглядываясь на прошедшие года, вижу, что много было тому подтверждений.
Мы часто беседовали с В. Г. на самые разные темы. Чрезвычайно интересными представлялись мне мысли, которые раскрывали его мировосприятие, отношение к происходящим событиям, к окружающим людям. Какое же глубокое удовлетворение испытывала я всякий раз, когда обнаруживалось, что наши оценки во многом сходятся! И мы искали для таких бесед общества друг друга, когда совпадали дни нашей работы в консерватории, или в связи с творческими собраниями в СК. Всё говорило о нашей определённой душевной близости. По крайней мере, этим мне запомнился В. Г. Я с удовольствием откликалась на всякую просьбу его – композитора, которого я очень уважала, принять участие в качестве ведущей в его авторских концертах (в Кишинёве и в Москве – во Всесоюзном Доме композиторов), в теле- и радиопередачах, посвящённых этому незаурядному человеку и интересному музыканту, его творческой и общественной деятельности. В консерватории на кафедре мы часто, ценя мнение друг друга, обменивались рецензиями на наши научные и творческие работы при их обсуждении.
Определённую роль в моих симпатиях к В. Г. играло его доброе и уважительное отношение к нашей семье, к моему отцу , который был для меня самым дорогим человеком. «Став директором оперного театра (1960), – вспоминал В. Г., – я пригласил на пост главного дирижёра музыканта, которого считал наиболее авторитетным. Это был Борис Семёнович Милютин. <…> Сказанное им тогда можно теперь отнести к самому В. Г. : «Есть люди, общение с которыми, особенно если оно продолжается долгие годы, становится постоянным источником интересных размышлений». В. Г. подчеркнул тогда, что «для многих музыкантов, да и не только музыкантов, таким источником стало общение с Б. С.» (из статьи «Творческое горение», с которой В. Г. выступил в газете «Вечерний Кишинёв» от 21 марта 1985 г.). Я глубоко благодарна В. Г. за эти слова. Ясно было, что связующие скрепы отношений В. Г. и Б. С. находились прежде всего в профессиональной сфере, в пристрастии к музыкальным наукам, в совместных занятиях полифонией (обоих одно время занимал «контрапунктец», как не без юмора они выражались), а также – в изысканной атмосфере французского языка, которым В. Г. владел в совершенстве, а Б. С., будучи уже в преклонном возрасте, настойчиво открывал для себя во французском, как и в других иностранных языках (немецком, английском), заманчивые тропы познания.
Могу засвидетельствовать, что сближал их и присущий обоим некий демократизм духа и чувство юмора, не утерянное обоими до конца жизни.
Многозначительны и драгоценны для меня слова автографа В. Г. на подаренных нотах одного из наиболее известных его произведений 80-х годов. Это – кантата «Чине скутурэ роуа» (на народные тексты в обработке Г. Виеру, изд. в 1988 г.) До глубины души трогал меня поэтичный замысел композитора, который воспел в этом сочинении повторяющуюся, но вечно юную драму любви. По собственным словам, ему захотелось «по-своему напеть эти старые как мир и такие же новые стихи – простые, прекрасные и горькие как полевые цветы, как трава, как полынь и мята…». На титульном листе моих нот рукой автора написано: «На добрую память моему вечно молодому старому другу Золечке Милютиной. P.S. – не сердитесь за горьковатый привкус посвящения…13. 05. 1994».
В. Г. был чрезвычайно доброжелательным и общительным человеком. Помнится, с какой готовностью он делился с коллегами и студентами, собиравшимися в давние годы в одной из аудиторий консерватории, впечатлениями от своих зарубежных поездок. Тогда для многих из нас такие выезды были ещё не доступны., а В. Г. как секретарь Союза композиторов СССР не раз ездил с советскими делегациями на международные музыкальные фестивали, что для нас создавало вокруг него ореол особости и даже своего рода привилегированности. Свои интересные рассказы он иллюстрировал собственноручно снятыми в поездках цветными слайдами. И каждый раз все были в восторге…
Хочу особо подчеркнуть, что всегда моё внимание привлекало каждое новое произведение В. Г. Может быть, в силу моих собственных пристрастий особенно в инструментальной сфере. Музыка эта иногда представлялась мне наполненной касаниями к таинственным глубинам подсознания… Эзотеричность инструментальной музыки В. Г. не всегда легко расшифровывается. Но литературная основа некоторых из сочинений и пояснения автора в живой с ним беседе давали путеводную нить в этом увлекательном путешествии, позволяя следить за поворотами его творческой фантазии. Так, например, Вторая симфония В. Г. привлекает как бы надвременным звуковым отображением разнообразных жизненных коллизий, которые композитор нашёл в заинтриговавшем его романе Марселя Бриона «По ту сторону гор». В пересказе В. Г., некая группа людей единомышленников, по воле писателя, блуждает в темпорально свободном пространстве, не обозначенном также географически. На пути своём она попадает в разные ситуации, неопределённые и загадочные. Отсюда названия частей Симфонии: «Миражи», «Жертвоприношение», «Лабиринт». В конечном счёте повествование романа навело композитора на свободное отображение в музыке симфонии своих нескончаемых дум о смысле жизни. В этом плане ещё многозначительнее указания на трепетное, изменчивое душевное состояние в сумерках, в ночи, отражённое в симфонических «Стансах» («Полёт», «Сумерки», «Лампада», «Часы»…). Ключ к разгадке этой музыки – во вдохновивших композитора строках стиха, завершающих этот сюжет: «Роятся тени. В причудливом танце кружатся,/ нет в этом ни связи, ни смысла,/ как если бы всё было только сном». Одним словом, как сказал Бальмонт,
… Прекрасна разность всех различных стран,
Просторны и равнины и провалы.
В мираже обольстителен обман…
По воле обстоятельств личного характера я оказалась на отдалённых землях, но связи наши с этим интеллигентным, всегда благожелательным человеком и интересным собеседником не прерывались. Буквально накануне постигшего его внезапного удара и последующего затем ухода из жизни (трудно передать словами, какой горечью отозвалась в душе эта трагическая весть!) я говорила с ним по телефону, в том числе – о делах творческих, о последних его, особенно впечатливших меня, произведениях.
По моей просьбе, он прислал мне запись некоторых из них. И вот теперь греет мысль – я вольна в любой момент (что и делала уже неоднократно) обратиться к драгоценной кассете, на которой звучит для меня не только полюбившаяся мне музыка В. Г. (Вторая симфония,«Стансы», фортепианно-оркестровые «Диафонии», Маленькая сюита для гобоя и фортепиано), но и живой, столь любезный сердцу моему и будоражащий память голос его, записанный на ту же плёнку – комментарии автора к симфонии и обращение ко мне издалека с добрым и ласковым словом, с пожеланием успехов…
Хочу добавить, что я не раз приглашала В. Г., всегда готового к творческому общению, в свой класс в Кишинёвской Академии музыки, полагая, что и студентам моим будет небесполезно узнать от самого автора, как возникала музыка, которую я в числе прочих новых сочинений показывала на своих лекциях по истории молдавской музыки. Его увлекательный рассказ и сама музыка неизменно вызывали у многих в нашей импровизированной аудитории самый живой интерес.Изольда Милютина
2005 год, февраль
Израиль
Опубл. в: Cercetări de muzicologie. Volumul II. Chişinău- 2011, стр. 197-202.
* * *
Перечитывая эти свои памятные заметки, задумалась, что принесло с собой десятилетие, прошедшее со времени ухода из жизни человека, который для меня, как, я полагаю, и для многих других, оставил по себе глубокий жизненный след?
Пожалуй, главное – упрочилось представление о нём как о весьма значительной личности, внесшей свой неповторимый вклад в музыкальную кладовую молдавской культуры. Ибо, на мой взгляд, вклад этот связан с отражением средствами музыки глубин человеческой психики, душевного мира, овеянного полётом мысли, ищущей решения вечных вопросов мироздания…
Вслушиваясь в последние сочинения В. Г. , убеждаешься, что именно к этому он пришёл в конце своего жизненного и соответственно творческого пути. До определённого времени такое, как мне кажется, не удавалось никому другому на обширном пространстве молдавской музыки…
Мне представляется, что музыка, рождённая творческим воображением Загорского на этом завершающем этапе, продолжает при каждом новом вслушивании притягивать своей эзотеричностью… Именно здесь раскрывались свойства души романтика, которыми природа наделила В. Г. как композитора.
… Хотя не ушли из памяти ни его педагогическая (давшая ощутимые результаты), ни общественная деятельность (конечно же, мешающая творчеству и вызывающая иной раз нарекания даже у ближайшего окружения – на всех не угодишь!). Всё же трудно не признать, что деловые усилия авторитетной и незаурядной личности , каким был В. Г., всегда направлялась им на создание спокойной и благожелательной обстановки в своём окружении. Был ли то Союз композиторов, вузовская кафедра или консерваторский класс… Это соответствовало подлинно интеллигентным свойствам его характера, в которых превалировали обходительность и уважение к людям. Эти прекрасные качества его натуры вспоминаются всякий раз, когда образ В. Г. возникает перед мысленным взором при звуках музыки, принадлежащей его композиторскому перу…
И. Милютина
2013 год, 6 сентября
Слово о В. Г. Загорском
С Василием Георгиевичем Загорским судьба свела меня в мои первые годы пребывания в Кишиневе, хотя и не сразу. Приехав осенью 1974 года в Молдавию, я начала работать в Институте искусств, а творческие собрания в Союзе композиторов стала посещать уже позже, со следующей осени, заинтересовавшись музыкой местных авторов. Вскоре, в январе 1976 года представилась необходимость написать для газеты «Советская Молдавия» рецензию на концерт, где, в том числе, исполнялись и сочинения Василия Георгиевича, а затем, в том же 1976 году вышла и моя первая публикация в журнале «Советская музыка» (№9), целиком посвященная его юбилейному концерту. Меня сразу подкупил его высокий профессионализм, способность совместить поиски в области современных средств музыкального выражения с выявлением искони присущего этому композитору романтического мироощущения. Даже в «официозной» тематике он находил возможность выразить свое романтическое, по сути, нутро музыканта. И все же его всегда более всего привлекали образы, навеянные его впечатлениями от живописи и скульптуры, от архитектурных памятников или литературных сочинений. В те годы он очень интенсивно работал над музыкой балета «Перекресток» по мотивам стихотворений Федерико Гарсиа Лорки: уже прозвучала его Симфония-балет, которая затем легла в основу первого акта балета, мне же довелось откликнуться на премьеру второй части — симфонической поэмы «Ночной праздник вольного города», предназначенной для второго действия будущей постановки. Она готовилась к показу буквально на моих глазах, я присутствовала на всех репетициях и буквально влюбилась в это необычайно яркое, впечатляющее сочинение, где ощущалась стилевая многокрасочность: аромат воспроизведенной в неоклассицистском духе старинной сюиты оттенял гротескно изломленные образы черных жандармов и пляску смерти. Позже, когда балет был поставлен целиком, он пробудил во мне и исследовательский интерес — кончилось тем, что я написала для сборника Академии наук статью «Балет В.Загорского «Перекресток»: К проблеме жанра, жанровости и решения общего замысла» (она была опубликована в сб. Социалистический реализм и проблемы развития искусства Молдавии. - Кишинев: Штиинца, 1982). Позже я готовила и опубликовала материал для журнала «Советская музыка» о творчестве В. Загорского, в том числе об одном из последних в то время его сочинении «Диафонии». концертного плана, вдохновленном его впечатлениями от скульптур гробницы Медичи (под названием «Воспевая родной край» статья была опубликована в восьмом номере журнала за 1986 год, с. 35-40), и — для конференции в Кишиневе (к сожалению, уже после смерти композитора) — сообщение о том, как отражалось его творчество в музыковедческих публикациях моих коллег и в дипломных работах студентов нашей Академии музыки (у меня самой, кстати, студентка Инна Нефедова в свое время написала и защитила дипломную работу по тем же «Диафониям» и «Стансам» В. Загорского). Статья на основе этого сообщения под заголовком «Творчество В. Г. Загорского как объект музыковедческого исследования» вышла в целиком посвященном его памяти сборнике статей Cercetări de muzicologie. Vol. II. Chişinău: Cartea Moldovei, 2011.
Казалось бы, я со своей стороны отдала необходимую дань фигуре Василия Георгиевича и его сочинениям — тем более, что нас с ним всегда связывали очень искренние и добрые отношения. Вообще в бытность его на посту председателя Союза композиторов Молдавии Союз для нас был как дом родной, а сам Загорский, сменив на этом посту своего педагога Леонида Симоновича Гурова, унаследовал от него какое-то очень теплое —отцовское, что ли – отношение к своим подопечным. Он всегда старался продвигать членов Союза во всех их начинаниях, забывая порой о себе (даже квартира, в которой он жил, была не по его статусу и семейному положению весьма скромной). Нам с мужем он тоже немало помог в бытовом плане. Ему, в частности, и Дегтяреву (тогдашнему директору Музфонда) наша семья обязана квартирой, в буквальном смысле слова с их помощью «отбитой» от пытавшегося ее захватить работника милиции. С Василием Георгиевичем всегда можно было посоветоваться в сложной житейской ситуации, он не дистанцировался, а, напротив, сближался с нами (причем тогда мы были молодыми, начинающими членами Союза —и, кстати, именно при Загорском в 1978 году я вступила в Союз композиторов). Мы бывали у него в гостях и, наоборот, он бывал у нас дома. А сколько раз после концерта в Органном зале или филармонии мы рядом с ним прогуливались, идя по домам и обсуждая новые сочинения или выступления гастролеров!
Об имидже Василия Георгиевича следует сказать отдельно — поскольку впечатление о нем никогда не было двойственным. Искренность в отношениях и душевная открытость не оставляла места для проявлений превосходства или начальственной манеры поведения. Это был очень дипломатичный и корректный собеседник, с прекрасным чувством юмора и легко загоравшимися глазами, когда что-то его особенно заинтересовывало. Он был непререкаемым авторитетом для нас и в оценке текущих событий, и в плане владения языками — и особенно литературным молдавским языком (по сути — румынским, поскольку он получил образование при румынах). Поэтически одаренный человек, это был прекрасный собеседник, образованнейший интеллектуал, собравший превосходную книжную и музыкальную библиотеку, следивший за новинками и поражавший своей эрудицией. При этом он охотно делился богатым опытом общения с самыми интересными личностями. Как же много мы упустили, не записав его воспоминания обо всех, с кем ему довелось встречаться на жизненном пути — а ведь Василий Георгиевич представлял Советский Союз и нашу маленькую Молдавию в Международном Музыкальном Совете при ЮНЕСКО, очень много поездил по свету, был членом жюри престижных музыкальных конкурсов! Казалось, что ему отпущено еще много лет жизни и что каждый раз, войдя на кафедру, где он вел занятия, мы увидим его на привычном месте…
Сегодня, хоть прошло уже 10 лет с момента, когда мы потеряли своего дорогого коллегу и друга, нам по-прежнему очень его не хватает. По-прежнему мы каждый год осенью в его день ходим на Армянское кладбище, чтобы почтить его память и возложить цветы к простому металлическому кресту, стоящему на его могиле — невзирая на погоду, мы стараемся собираться вместе, как должно поступать членам Союза, сплотившимся вокруг своего лидера в годы, когда мы чувствовали свою востребованность и занимали почетное место в музыкальной культуре Молдовы…
Галина Кочарова
3 сентября 2013 года