Михаил Пришвин. 1929 (3)
- Начало здесь
15 марта мне была представлена книжка на уплату подоходного налога в тот же день 2407 р. 50 к., начисленного на доход с 14 180 р. с надбавкой налога на местные средства в 50%.
Сувенир 1
Приход Горького 1
Происхождение искусства 1–2
Мельница Дон Кихота 3–3
Анализ марксизма 4–5–6
Сикушки 6
Павловна о марксизме 7
Речь охотника (х..) 8–11
Анализ марксизма 8–11
Казацкая душа 11
О рассказах «Сыр» и «Змея» 13
Пейзаж праздника 7 ноября 13
Неудачник 18
До чего довели 21
Пошли человека ловить 21
(начало рассказа)
Приходится бороться. Моя аргументация.
Недоразумение происходит от непонимания фининспекцией на местах условий литературного производства, исключительных в отношении производственных издержек, на основании чего центральным правительством признано отнести труд литератора к категории рабочих и служащих.
Мне известно, что в инструкции о взимании подоходного налога с писателей есть пункты, на основании которых производственные издержки исчисляются до 25 % дохода. Мои производственные издержки превышают во много издержки огромного большинства литераторов, потому что известно, что я беру свои материалы из живой природы и делаю за свой счет сложные опыты: содержу питомник собак, езжу <1 нрзб. > на полгода для исследований и т. д.
В центре, где понимают условия моего производства, по одной книге моей понимают, чего она стоила, на месте я более двух часов агенту финотдела объяснял это и все-таки остался непонятым. Все полученные мной деньги я пускаю немедленно в оборот, расширяя свои опыты. Я уверен, что 3/4 своих доходов, а может быть и больше, я расходую для квалификации своего производства. Я не могу этого доказать цифрами, <3 нрзб. > книг и потому могу настаивать лишь на устранении от обложения 1/4 дохода.
Тем самым непониманием литературного производства объясняется и обложение меня местным налогом в 50 % наравне с торговцами.
Всякая просвещенная власть должна дорожить, что в их краю живет советский писатель и черпает материалы их местной жизни. Здесь же в Сергиеве мне ставят условия, в которых я должен продать дом, разорить все с большим трудом налаженное производство и спасаться в Москве, где уже и без того жизнь перегружена.
К этому считаю необходимым отметить обстоятельства, <3 нрзб. > Сергиевского финаппарата при взимании налогов. Ко мне является агент, подробно исследующий условия моего труда. Я ему все открываю и в заключение спрашиваю, может ли он мне определить приблизительно затем размер суммы, которую я должен приготовить. Он мне отвечает определенно: около 800 руб.
Приходит срок платежа. 15-го марта мне вручают повестку с окладом не в 800 руб., а в 2407 р. 50 к., причем последний срок первого платежа назначается в этот же самый день вручения повестки.
На основании изложенного я прошу исключить от обложения, во-первых, 1/2 дохода валового, во-вторых, имея в виду мою деятельность по просвещению местного края, взять с меня минимальную надбавку на местные средства.
В СЕРГИЕВСКУЮ НАЛОГОВУЮ КОМИССИЮ
Плательщика подоходного налога
Михаила Михайловича Пришвина.
Сергиев, Комсомольская, 85, платежная книжка № 7.
Заявление
Заявляю, что вследствие особенностей литературного труда вообще, и в частности моего личного, произошло недоразумение при обложении меня налогом, вследствие чего не были приняты во внимание мои производственные расходы.
Занимаясь 25 лет литературным трудом, материалами которому главным образом служат краеведческие исследования, я на путешествия и разного рода опыты трачу средств гораздо больше, чем литератор, имеющий дело не с живой природой, а только с библиотеками. В начале моей литературной деятельности эти расходы брала на себя Академия Наук, Географическое общество, крупные газеты и журналы. В эпоху революции меня поддерживало Организационное бюро Госплана при исследовании кустарных промыслов, потом Рабочая газета при исследовании производства торфа и друг<ие>. Три года тому назад Государственное издательство приняло на себя задачу издания собрания моих сочинений с ежемесячной выплатой мне 500 р. в месяц. Получая, таким образом, нечто вроде ренты за 25 лет труда, я получил возможность делать свои исследования независимо от научных учреждений, а также газет и журналов.
Лучшая возможность проявления инициативы в своем деле быстро повысила мою производительность и привлекла к моему имени все существующие органы. Получая от них заработок, я обращал большую часть его на новые исследовательские опыты, почти совсем не изменяя личного образа жизни. Вот это обстоятельство, т. е. неизмененный образ жизни, привело меня к большой ошибке, которую я допустил при составлении последней декларации. Книги доходов и расходов я не веду, неустанно работаю, получаю деньги от разных журналов в разное время, сейчас же пускаю их в оборот, имея в виду исключительно создание чего–либо нового. Для любого литературного эксперта при исследовании любого моего расхода очевидна огромная затрата денег и времени для добывания материалов.
Беру для примера мой последний очерк «Медведи» в «Огоньке». Чтобы написать его, я истратил три недели времени: одна неделя на поездку в Каргопольский уезд для охоты на медведя, вторая неделя на писание очерка, третья на отдых после такого опыта, имевшего в этот раз характер серьезной опасности для жизни.
Я получаю за труд 600 руб. Издержки производства: 1) Берлог. 65 р., 2) билет до ст. Зав... туда и назад 26 р., подвода за 30 верст от села по таежному бездорожному лесу, труд по извлечению убитого медведя из леса и другие местные расходы 25 р. – всего 116 руб. К этому я должен прибавить расходы на содержание хорошего оружия, а также и то обстоятельство, что написать рассказ о медведе гораздо труднее, чем убить его, что, может быть, из четырех подобных опытов один даст мне возможность написать рассказ.
Точно такую же калькуляцию я мог бы сделать относительно всех моих известных рассказов о собаках, для наблюдения над которыми я содержу за свой счет целый питомник и для натаски их провожу в болоте все время. Повторяю, что такого рода труд возможен только 1) или при поддержке государственных учреждений, как было до революции, 2) при ренте с сочинений, написанных за 25 лет литературного труда.
Если бы я вел книги с учетом содержания каждой собаки, расходов по каждому добытому мной зверю или птице, которых я описываю, каждой поездки для изучения быта людей и т. п., то такого рода работа лишила бы общество не одной моей книги.
Я составил настоящую декларацию, руководствуясь суммой обложения моего за прошлый год от 700 до 800 рублей и расходы мои на производство составил так, что они приблизительно составили 25%. Я сделал крупную ошибку в показаниях дохода, главным образом, потому, что перепутал год печатания романа «Кащеева цепь». После того как следователь финотдела сообщил мне большое расхождение моего показания доходов с имеющимися у него сведениями, я дал в декларации объяснение, почему так вышло, прибавив к этому, что производственные расходы мною были также сильно преуменьшены. А после того как запрошенный мною о возможной сумме налога следователь назвал мне сумму 800 руб., я не стал прописывать о расходах.
Неожиданное для меня обложение в 2400 руб., притом в такое время, когда литературный сезон кончается и силы для нового литературн... <1 нрзб.> израсходованы, ставит меня в необходимость продать дом, который служит мне мастерской для моего производства. Вместе с тем я должен буду уехать из Сергиевского уезда, сократить свое производство, может быть, совсем прекратить обслуживание периодической прессы и довольствоваться рентой от собрания сочинений. Я думаю, это будет невыгодно для государства, в частности, и для Сергиевского финотдела.
Сознавая свою оплошность при составлении декларации, я в свое извинение могу указать, в свою очередь, оплошность даже и таких по идее своей точных учреждений, как Финотдел: утром 15-го марта вручается повестка о налоге, причем последним сроком внесения этого налога назначается то же самое 15-е марта, а 16-го марта с меня берут пени в два рубля. Такого же рода оплошностью я считаю невнимательное отношение следователя при опросе меня, полное пренебрежение к особенностям литературного труда, равно как и его легкомысленное объяснение о <1 нрзб.> мне сумме налога.
Мною даны фининспектору сведения о минимальных моих расходах на произведения, составляющих 25% моего дохода, на самом деле они составляют по всей вероятности процентов 50.
Вследствие всего изложенного, прошу исключить от обложения 25% моего дохода.
17 Марта. Мороз. Пламенный восход. Весна света продолжается. Алпатову стукнуло 56 лет, а он ранней весной всегда непременно видел во сне Ину Ростовцеву. Во время этого сна его сердце бывало совершенно как струнный музыкальный инструмент: это больно, <а> если по чувствительным струнам водят смычком с канифолью, то и удивительно, волшебно прекрасно... Виделись какие-то комнаты, в них была мебель и какая-то человеческая жизнь. Она приходила сюда и уходила без слов. Встречались и не смели ничего сказать друг другу. Наконец раз он, ожидая ее, поставил у зеркала ее портрет того далекого времени, когда она была его невестой. Вот идет она. А портрет с зеркала куда-то исчез. Он подходит к ней. И вдруг откуда-то брат Коля с ее портретом в руке, и так все выходит, что портрет сразу раскрывает им друг друга. «Сегодня вечером, – говорит она, – я буду в Серкове». Алпатов отвечает: «Я приду туда, мы будем гулять». После того с планом Москвы в руке Алпатов ищет Серково, находит, отправляется туда и с таким невыразимо радостным трепетом повторяет слова, которые он скажет ей. Он скажет ей, что долгие годы он ждал ее, пока встреча стала возможной только лишь чудом, и вот это настоящее, единственное чудо совершилось...
Сон. В действительности таким чудом является, конечно, моя поэма о любви Григория Отрепьева, его письмо к Пресвятой Деве Марии с подписью Ваш будущий Григорий. Чудо совершилось.
В буднях сердца людей утомляются, стареют, и даже самые лучшие отношения, похожие на перекличку через стены глухих голосов... Но случается, встречается человек и стены рушатся. Как же сделать жизнь, чтобы сердце не заплывало жиром и всегда было начеку... Все эти посты в православной церкви, перемены в <1 нрзб.> и возникли согласно с переменами в природе, направлены к тому, чтобы сделать сердце настороженным, создать чуткие будни у человека.
Фининспектор не обязан быть знаком с поэзией.
«Кащеева цепь» т. I – 9 книг.
« » т. II – 9
«Охота за счастьем» – 9
«От земли и городов» – 9
«Колобок» – 7
«Родники Берендея» – 17
Оптический прицел
Влево – вертеть на себя.
Вправо – от себя.
Лонг – до 70 шагов чуть выше.
Боевой us– – левый ус: прострелено на 70 шаг.
Купить: 1) конверты, 2) тетрадь, 3) щетки, 4) Жданов. Семейная жизнь Толстого, 5) сапоги заказать.
Многоуважаемый Леонид Сергеевич, по уговору с фотографом, он должен был в понедельник прислать все свои снимки, чтобы, глядя на них, я мог строить свой рассказ и слить их содержание с литературным текстом. Между тем вот уже вторник проходит, а фотографий нет. Я <1 нрзб.> написать эту вещь одним духом и все кончу в конце недели, а без фотографий может случиться, что моя работа примет форму, неподходящую для иллюстрированного журнала. Примите меры к скорейшей присылке или предупредите, если снимки не удались. В конце недели я работу закончу. Выяснилось, что вся она займет приблизительно один печатный лист и будет состоять из двух очерков по 1/2 листа, которые можно читать в двух разных журналах, но, конечно, лучше в одном с продолжением.
21 Марта. Снег еще не тронут. Ночью морозы. Но изо дня в день все ярче солнце. И сегодня стало жарко на снегу, невыносимо сразу после стужи и мрака такой свет, такое тепло. Еще немного, и северная кровь для такого солнца будет бессильной, нужны огромные красные губы, черное тело и глаза – блестящие угли на белых тарелочках.
Раевский, в 32 года совершенно седой и старый, рассказывал, что на войне его доконала, главным образом, неожиданная ему жестокость образованных людей. Раньше он верил в образованных и благоговел перед каждым с университетским значком.
Тоже на войне видел он, как образованный велел встать человеку с простреленным животом и смотреть в воду, а сам сзади дал в затылок ему из нагана. Где это было, когда – в императорской войне, или гражданской, кто был «образованный», офицер или большевик, Раевский забыл сказать.
22 Марта. Москва. (9-е – Сороки). Как и вчера солнечное утро после мороза, и потом раскисло. С обеда солнце закрылось. С крыш льет. Видел первого грача.
Пристрелка лонгами Саведжа.
1) До 100 шагов, правый рожок против Е – Е, причем, если целиться в птицу, то целиться выше точки попадания, но не выходить за пределы птицы (тетерева). Вероятно, до 50 шагов, наоборот, брать чуть пониже. Последнее надо проверить.
1) При 150 шагах прицел на S: нижний правый рожок против правой стороны S: попадет чуть выше и чуть влево. Значит, если, напр., 120 шагов, то если на Е, то надо брать значительно выше, а если на S, то порядочно ниже.
2) На 200 шагов можно бить на S, если целиться повыше приблизительно на целую птицу.
Неудачная стрельба боевыми патронами. Прошлый раз несло вправо, сегодня почему-то влево. Из этого следует, что телескопа не переставлять по горизонтали до тех пор, пока не будет достигнуто постоянство попадания сначала на 100 шагов, а потом и на 200. И лучше всего, найдя постоянство попадания, научиться при том же телескопе попадать, целясь вправо или влево, чтобы на охоте не вертеть ключом.
Если завтра в Москву, то нужно сделать следующее:
<На полях> Сделано. 1) В 10 у. к Сатинскому заказать иностран. лонги, поговорить о патронах Саведж, о Белозере: т. е. взять адрес человека, которому я сделаю запрос.
<На полях> Нет, 2) В 11 у. «Моск. Охотник», 1) о «Медведях», 2) о весне, о тройнике.
3) Сапоги заказать, калоши купить.
Если останется время, то позвониться к Замошкину и повидаться с Полонским.
23 Марта. Ночью легкий мороз. Днем подул теплый ветер, небо закрылось, и до ночи заморосил дождик. Я видел из вагона, какая-то небольшая речка обозначилась на снегу снегом же, но нежнейшего цвета аквамарина. Дороги очень резко обозначились на белом. В городах дороги стали навозом, и на горах крестьяне мучат лошадей. За один день почти весь снег с крыш сошел. Я вернулся из Москвы засветло и очень обрадовался, увидав свой домик в летнем виде, без снега на крыше.
Писатели-«попутчики» собираются идти к Сталину жаловаться на пролетарских писателей: Вересаев, Иванов, Пильняк, словом, все. И меня приглашают. Тихонов говорит, что если так оставить, то пролетарии уничтожат остатки литературы. Так, стали уже запрещать имена, замечательное исследование о Щедрине Иванова–Разумника запретили, не читая его, только за имя. Клычков запрещен. И в самом деле, завтра кто-нибудь «раскроет» меня, и тоже запретят. По-видимому, надо идти, хотя лучше бы отдаться на волю судьбы. Дело в том, что у писателей храбрость явилась не без основания: по некоторым признакам, Сталин расходится с пролетариями в оценке литературы. Так, напр., на требование украинских писателей снять пьесу Булгакова он ответил: «Зачем снимать, Булгаков показывает такое, что и нам полезно знать». А что Сталин все может, видно на примере Всеволода Иванова, которого уже начинали сильно травить. Он поставил плохонькую пьесу, но Сталину понравилось, и во всех газетах протрубили, что пьеса превосходная.
Такое жалкое положение: литература припадает к стопам диктатора. Надо крепко подумать, – надо ли это. Завтра его не будет, и кому пойдет жаловаться литература? Можно выступить в защиту, напр., книги Иванова–Разумника – это можно.
Решение: перед походом к Сталину уговорить писателей действовать в отношении определенных фактов и представить Сталину, что если нет – все мы отказываемся обслуживать периодическую современную прессу, и будем стоять на своем, если бы даже пришлось и голодать.
<На полях> Пете наказ: 1) Чайник, 2) к Соловьеву, 3) письмо Леве, 4) книги Федерации.
Финансы
В Моск. газете:
1) Книжечка – 150
2) Рассказ 100
3) Медведи 100
Финотдел: 1800 р.
Рабоч. газета 600 р.
2400 руб., а если скинут – 1400 руб.
Сроки платежа: Рабоч. газета
Июнь – 200 Июль – 200 Август – 200
Май – 600
Июнь – 600
Июль – 600
379
Не хватает – 500 руб., т. е. 2-х листов, которые надо написать за Апрель, Май, Июнь. Имеются на книжке...
Апрель, Май, Июнь – закончить «Журавл. родину» и приготовить том для ГИЗа.
Приготовлю еще 3 листа «Ж. р.» и получу за них 1000 руб., на которые и поеду на Север. Предупредить Полонского, что в начале Апреля сдаю 3 листа и нужны 1000 руб. и что в Июне 2-я тысяча.
24 Марта. Дождь, потом до самого низу туман. Но снега еще не тронуты. Тишина в лесу «гробовая», только где-то в тумане натуживается ворона. Так золотые, ослепительные дни весны света удивительно незаметно, как-то с полден перешли в серые, и началась весна воды: как-то вышло с полден, утром оставался <1 нрзб.> мороз, сверкало солнце, в полдень подул теплый ветер, небо закрылось, и вечером уже моросил дождь.
Читаю «Медведей» учителям, и после чтения разболтался с ними. Когда говорил им, что медведя убить можно при условии последующего творчества, одна дама воскликнула: «Личное творчество обеспечит нам коммунизм!» На эти слова я завернул такую финтифлюшку, что и сам теперь не сумею повторить. Очень убого было и остался скверный осадок.
25 Марта. Мороз, а небо серое.
Семейная сцена.
Собрался на стрельбу. Мишенки не было на месте. «Ты не убирала мишень?» – «Почем я знаю». Ищу и не могу найти. Зову прислугу. Нет ее. Опять к Павловне. «Не видала мою мишенку?» – «Отстань!» – «А Лида где?» – «Не знаю». Является Лида. «Ты не убирала мишенку?» – «Нет». – «Ищи». Находит. «Кто ее спрятал?» – «Павловна». Я, пробегав раз десять вниз и вверх, взбешен и к Павловне: «Ты убрала мишень, почему ты не могла сказать?» – «Я не убирала». – «Нет, убирала, Лида по твоим следам поняла». Она бросается к Лиде и что у них там, в кухне, происходит, не знаю. Лида ревет.
Полное расстройство. Стрельба плохая. По возвращении вижу, в комнате моей все убрано. Это значит, она виновата. Но Лиды в кухне нет, и я боюсь, что она пошла жаловаться, и этим объясняется, что Павловна винится. Очень боюсь.
В субботу 23 марта после моего чтения с Петей на жел. дор. линии. (Время, когда в лесах начинает филин гукать и зайцы кричать, в городах на крышах орут коты и на дворах петухи забывают часы и поют беспорядочно.) Мы шли по железнодорожному пути, налево от нас по обеим сторонам речки через мглу оттепели светились бесчисленные городские огоньки, направо по чувству весны мы догадывались о лесе, где теперь начинают зайцы кричать и гукать филины. Люди уже спали, и было очень тихо в городе, только раздирались от страсти на крышах коты, и петухи на дворах, чуя весенний дождь, забыли о своих часах и пели везде беспорядочно. Мы насторожились в сторону леса, чтобы услышать филина или зайца. Вдруг крик раздался в тишине, такой страшный, что если не знать бы до точности русскую жизнь, можно бы с ума сойти или броситься куда попало бежать. Но мы знали, это был голос обезумевшего от ярости пьяницы, догоняющего другого, чтобы его покарать, истребить, разнести в пух и прах. Он бежал и орал на весь город, хрипел, давился, взрывался, проклинал мать своего врага, бога, его веру...
Под фонарем мелькнула тень убегавшего, потом вслед за ним тень настигавшего. Мы остановились.
Догонит или не догонит?
Ужасный голос удалялся быстро, но не смягчался и вдали казался еще страшнее и господствовал над всем спящим городом.
В той стороне, куда бежали пьяные, с особенной силой кричали все петухи. Мало-помалу, удаляясь, крик бегущего закрылся петушиным пением.
– Не догнал! – сказал мой спутник.
– Ну и слава богу, – ответил я, – теперь давай послушаем лес. Мы были очень счастливы, нашему привычному уху сначала по догадке, потом все ясней и ясней послышалось...
– Заяц! – сказал я.
– А там филин, – ответил спутник, – слышишь?
– Да, слышу.
– А это? – обернулся он в сторону города, – слышишь?
– Петухи?
– Нет, среди петухов, послушай лучше, очень похоже, почти сливается.
Да, это было, я разобрал, голос человека кричащего в тон петухов.
– Ка–ра-ул, по-ми–ра–ю!
– Слышу, – сказал я, – человек.
Мой спутник сначала ничего не сказал мне, вслушивался, вместе с тем как бы вдумываясь, наконец, ему все стало ясно, и он вывел из всего.
– Значит, догнал.
<На полях> Учащие. Они молчали, а некоторые потихоньку уходили. Им казалось, что не только говорить им нельзя, но, может быть, даже и слушать опасно. Все про себя дивились, что вот есть же где-то такие смелые люди.
Мне пришлось читать и потом говорить в собрании последних рабов жизни, у таких забитых людей, что им не только мне возражать, но даже брала опаска, не будет ли им чего-нибудь худого лишь за то, что слушают. Все дивились на мою личную свободу и явление мое понимали как чудо. И когда я стал говорить, что в творчестве нет великих и малых, все равны: поэт и столяр, учитель и домашняя хозяйка, если только они создают в избранной области что-нибудь новое и лучшее, все одинаковые творцы, потому что и стих, и быт, и труд по добыванию пищи подчинен одному и тому же ритму, мере, – и кто это сознает и действует согласно.
Источник: http://prishvin.lit-info.ru/prishvin/dnevniki/dnevniki-otdelno/1929-stranica-2.htm