Дмитрий Киценко
Последний лэутар Молдовы
Сергей Лункевич родился 29 апреля 1934 года в Кишинёве. Любовь к музыке у Сергея была с детства. В шестилетнем возрасте он заявил всем, что станет музыкантом. Его отец считал профессию музыканта несерьезным занятием. Но любовь к музыке у Сергея была так сильна, что когда в город приезжали народные музыканты, то он буквально пропадал там, и возвращался домой далеко за полночь, чем огорчал своих родителей.
Учился по скрипке в музыкальной школе-десятилетке, затем в консерватории, тайком ото всех сочинял музыку, мечтал стать симфоническим дирижером, но все-таки когда пришло время выбирать, отдал предпочтение народной музыке.
Сергей Лункевич долгое время был руководителем оркестра молдавской народной музыки «Флуераш», объездил с коллективом весь мир, составив мировую славу молдавскому музыкальному искусству.
Он был великолепным скрипачом, в его руках, казалось, скрипка сама пела, его игра была технически безупречна, а высочайший артистический дар, полученный им от Бога и родителей, давал ему возможность тонко прочувствовать мельчайшие детали музыкального произведения.
Все, к чему прикасалась рука Мастера, было талантливо — песни, которые он сочинял, аранжировки для оркестра, музыка для фильмов.
В 1967 году состоялся его дебют в кино, в фильме «Марианна» Сергей Лункевич сыграл роль Эрнста, а самая яркая его роль — Томы Алистар в фильме Эмиля Лотяну «Лэутарий» (1971).
Концерты Сергея Лункевича были настоящим праздником, и его по праву называют «последним лэутаром».
Ушел из жизни 15 августа 1995 года и похоронен на Центральном кладбище в Кишинёве.
* * *
© Лина ДОРОШ
«Не расплескать богатств!»
Очерк о народном артисте СССР Сергее Лункевиче
1. «ФЛУЕРАШ» — ЭТО ПРАЗДНИК!
Недавно в переполненном зале Дворца «Октомбрие» выступал один из любимых в нашей республике и за ее пределами музыкальных коллективов — прославленный «Флуераш». Это был не совсем обычный концерт. В Кишинев специально для прослушивания коллектива приехали члены жюри Всесоюзного конкурса оркестров народной музыки, посвященного 60-летию великого Октября. Не станем гадать и предсказывать, как будет оценена членами жюри показанная программа. Подождем и скоро узнаем, какое место в трудном всесоюзном состязании займет «Флуераш». Думаю, это будет достойное место. Вся программа концерта была исполнена на одном дыхании. Единство творцов искусства и зрителей было редкостно полным: в зале не смолкали аплодисменты, каждый номер, каждое выступление певцов-солистов Георгия Ешану, Николая Сулака, Зинаиды Жули, музыкантов, танцоров вызывало овации в зале, сцена утопала в цветах благодарных зрителей.
Душою этого блестящего концерта был Сергей Лункевич. Его темперамент, необычайная музыкальность, тонкое чувство стиля, полнейший контакт с коллективом, благодаря которому концерт становится не просто выступлением артистов, а сценами народной жизни, — все это рождало ощущение праздника, с которым не хотелось расставаться.
Эта статья — не рецензия на концерт.
Хочу рассказать о Лункевиче. О его неизбывной любви к народной музыке и о том, как это чувство музыканта переплавляется в искусство «Флуераша» — искусство самой высокой пробы.
Годы знакомства с этим удивительно самобытным художником, острым и нередко парадоксальным собеседником, оставили в моих журналистских блокнотах множество записей о Лункевиче-музыканте, ценителе творчества самодеятельных коллективов, руководителе профессионального ансамбля и даже теоретике. А вот статья о нем не получалась. То опасалась (теперь понимаю: напрасно!) повторения известного — уж больно популярен в народе «Флуераш» и его маэстро! То, года два тому, побывав на концерте, встретилась на следующий день с Сергеем Александровичем и... сникла. Он доказал мне, что с точки зрения профессионала, с позиций высоких требований вчерашний концерт не удался, что коллектив и он сам сейчас не совсем «в форме»... Нет, это не было минутное недовольство собою. Это были раздумья о том, как вдохнуть новые силы в любимое детище — «Флуераш», чтобы подняться на новую ступень в творчестве.
C. Лункевич: «Без ощущения движения вперед ни одного дня спокойно жить не могу... В искусстве даже самая короткая заминка сигнал возможного застоя. И тогда — конец искусству!»
Это недовольство знаменитого музыканта собою, этот требовательный самоанализ, в котором главным было, как он сказал, «не утратить чутье к народной музыке, не расплескать ее богатств, не раствориться в успехе», запомнились мне на годы. Запомнилось и собственное состояние обескураженности перед объемом и точностью, чистотою и откровенностью его аргументации, перед неистовостью, с которой докапывался он до причин временных неудач коллектива. Все это было крайне интересно для понимания личности Лункевича-музыканта, но, чтобы засесть за статью, не хватало того самозабвенного радостного огня, которым пронизано искусство Лункевича лучших периодов его творчества.
Снова все осталось только в блокноте.
Августовский концерт «Флуераша» был огненно страстным, дерзновенно ярким. Все, что исполняли Лункевич и его соратники, показалось мне точным воплощением в жизнь тех интересных мыслей об искусстве народного музицирования, которые в разное время записаны мною со слов Лункевича. Вот некоторые из них.
2. СКРИПКА — ДУША ОРКЕСТРА
Эта любовь к скрипке, к ее неповторимому по очарованию многострунному звучанию пришла к нему в детстве и оказалась настоящей, потому что сохранилась на всю жизнь. Послушайте когда-нибудь, как играет и поет Лункевич песню «Приходит утро» на слова А. Стрымбану, и тогда слова «Сыграй мне на скрипке» обретут для вac особый смысл. «Расскажи мне о любви», — услышатся вам призывные слова. И еще много сладостных минут подарит человеку, умеющему слушать, эта скрипка.
С. Лункевич: «Может быть, благодаря «Флуерашу» о нашей республике сложилось представление как о крае скрипичном. Надо подтверждать это верное мнение! Вот почему мне постоянно хочется увеличить струнный состав в оркестре. Для молдавских народных мелодий характерно мягкое, сочное, нерезкое звучание. Достичь его можно только хорошим струнным составом. Душу мелодии можно передать прежде всего скрипкой. Я вот слушал как-то выпускников-скрипачей нашего музучилища. У многих неплохая техника. Но не чувствуется любви к скрипке. Нет стремления выразить себя через скрипку, доставить радость. А вот у наших лэутаров нет высшего музыкального образования. Но послушайте их игру, и вы поймете, чего не хватает многим молодым скрипачам и что означают слова «Скрипка — душа мелодии».
...Звучит в концерте «Праздничная» («Сэрбзторяска») К. Руснака. И поют скрипки о празднике народа, о душе его, о радости труда, о счастье, готовом вырваться из сердца, переполненного им. И еще звучит «Хора». Это как гимн Скрипке. На сцене — только скрипачи «Флуераша» и его первая скрипка— Лункевич. Прекрасный ансамбль!
3. «МУЗЫКА — НЕ ТОЛЬКО РАЗВЛЕЧЕНИЕ»
С. Лункевич: «Кто не хочет думать, тот рискует прожить всю жизнь на уровне ощущений. Музыка — это не только развлечение. Я за то, чтобы даже в самой наивной песенке искать смысл и доносить его до ума слушателей. В противном случае искусство перестанет питаться главными соками жизни—борьбою хорошего с плохим, светлого с мрачным — и захиреет. Это уж точно. Поэтому стараюсь выбирать песни, мелодии, в которых есть конфликт».
...Хорошо поет Георгий Ешану эти две песни! Одна — композитора В. Вилинчука на слова С. Гимпу, другую написал С. Лункевич на слова П. Заднипру. Сколько здесь народного лукавства, смекалки, юмора! А музыкальные контрасты — то замедленный ритм, то вихревое «престо» — не только позволяют демонстрировать высокий профессионализм Георгия Ешану, но и раскрывают артистические способности певца и солистов оркестра. А послушайте, как полны самыми разными переливами окружающей жизни две молдавские народные мелодии в обработке Василия Гои. Слышите бархатный звук тарагота (солист оркестра Сергей Кожок)? Это, наверное, рассвет. Начинается день. Что обещает он? Тарагот словно говорит о красоте наступающего дня и зовет: присмотрись, прислушайся, многое увидишь! И потянет тебя к делам — живым, кипучим. А затем — и к танцу. А как забыть соло на чимпое Алексея Ботошану, выразительный «говор» трубы Георгия Усача, напевность цимбал Виктора Копачинского? Эти мастера народной музыки своим творчеством страстно исповедуют одно из главных эстетических кредо Лункевича — играя, рассказывать о жизни народа со всеми ее красками, радостью и горем, светом и тенью. Особенно сильно выражен этот принцип коллектива в исполнении народных песен. Каждая песня Зинаиды Жули — новелла, в которой и темперамент народа, и его быт, и склад мышления. И каждая не только пропета, а прожита солисткой и всем оркестром. И, пожалуй, апогеем, высшей точкой прославления жизни — с ее борьбой, утратами, героикой — стала современная народная песня о Великой Отечественной войне.
4. «ОГРОМНА, КАК ЖИЗНЬ»
С. Лункевич: «Копилка народного искусства мне кажется бездонной. Целой жизни не хватит, чтобы постичь музыкальный фольклор. А так хочется! Хочется не ограничиваться эскизами, а показывать большие полотна жизни. Баллады, фантазии, построенные на фольклоре, — их поднять можно только большим и высокопрофессиональным составом оркестра. Здесь очень важно художественное чутье исполнителей, вкус, эрудиция... Только одно воспоминание. Оно дано для того, чтобы вы представили, какие именно картины жизни мне хочется показать нашим зрителям. В 1969 году я с артистами «Жока» был в Сант-Яго. Чилийские друзья в честь советских молдавских музыкантов дали небольшой концерт. Он до сих пор остался для меня эталоном того, как талантливо можно перенести на сцену самую жизнь народа. На сцене — рыбаки и рыбачки. Сегодня был хороший улов. Поэтому — праздник. Они танцуют, веселятся. Вдруг в праздничной толпе появляются две молодые женщины в черном — их мужья не вернулись с моря. Все продолжают танцевать. Ритм тот же, все танцуют с цветами в руках, а те двое медленно проходят мимо. Постепенно общее настроение увлекает и их. Они уже в общем ритме. Жизнь продолжается... Короткая сценка. А огромна, как жизнь!»Разве не чувствуете вы, друзья, в этом высказывании, как конкретны, реальны, предметны для Лункевича отстаиваемые им художественные принципы, как наполнены они земными, жизненными потребностями, поддержаны многими судьбами, коллизиями, конфликтами?
...Звучат песни — сцены народной жизни — в исполнении любимца публики Николая Сулака. По-своему, самобытно рассказывает он о душе народа, наивной и доброй, строгой и справедливой, о его судьбе — в прошлом горькой, а ныне — счастливой. Возвращение в «Флуераш» этого популярного певца, у которого есть свой постоянный, горячо влюбленный в него зритель, привнес в коллектив новую краску — простоту и наивность народную. Оставаясь в рамках своей индивидуальности, Сулак не выбивался из строгих рамок «Флуераша». Лункевич, где надо, «помогает», «подыгрывает» Сулаку, и зрителям очень нравится этот дуэт мастеров.
5. «ГДЕ ТАНЦУЮТ МОЛДАВАНЕ...»
«Где танцуют молдаване, там земля горит, а где поет молдаванин — расцветает дерево», — поется в народной песне. Творчество «Флуераша», а также его танцевальной группы (руководитель — В. Танмошан) подтверждает слова этой песни. Огневые, страстные эти танцы, кроме всего прочего, интересны по тематике, в них жизнь народа представлена сочно и полнокровно.
С. Лункевич: «С первого появления на всесоюзной эстраде молдавского певца или музыканта создалось и закрепилось мнение, что молдаване очень темпераментный народ. Это верно. Только зачем стараться быть большим католиком, чем папа римский? К чему этот сверхъяркий огонь! Значительно интереснее и труднее показать темперамент внутренний, благородное достоинство страстной души. У себя в коллективе мы боремся с поверхностным поедставлением о темпераменте. Поэтому у нас в репертуаре не только темповые произведения, хотя, конечно, хватает и техники, и виртуозности, чтобы передать в отдельных произведениях открытый, бурный темперамент. Но я люблю «выжимать» из скрипки вокальность фольклора, его певческую сторону и убежден, что в самых медленных по темпу мелодиях и песнях присутствует настоящий молдавский темперамент»....Его любимая народная песня — «Цветок с холма» (обработка И. Бурдина). Девушка обращается к цветку, ему она говорит о своей любви. Тихий, внутренний темперамент песни прекрасно передан Зинаидой Жулей.
И, наконец, — знаменитая баллада. Мелодии с интонациями дойны и хоры сменяют друг друга, У Лункевича — это страстное произведение, с острым социальным конфликтом, исполненное с большим художественным достоинством и благородным темпераментом. В эмоциональном порыве огромной силы звучит тема трагедии народного таланта в буржуазном мире. И одновременно — восторг последней борьбы, счастье нравственной победы над ненавистным миром богачей. Пожалуй, в «Балладе», как нигде, мы видим Лункевича во всех его ипостасях: и как музыканта- виртуоза, и как художника-философа. Как истинного лэутара.
Мы не можем предугадать, чем и как порадует нас в дальнейшем первая скрипка республики — Сергей Лункевич и его «Флуераш»: искусство, преследующее высокие цели, всегда поражает неожиданными открытиями. Они ведут через горы и долы времени.
Газета «Вечерний Кишинев» от 21 сентября 1977 г.
* * *
© Серго БЕНГЕЛЬСДОРФ
Наша консерваторская юность
Вспоминая Сергея Лункевича
Недавно моя добрая знакомая, коллега, дважды землячка по Молдове и Израилю Изольда Милютина обратилась с просьбой написать воспоминания о Сергее Лункевиче, в связи с приближающейся круглой датой — 80-летием со дня его рождения. Мотивы обращения Золи (так её зовут близкие) понятны — она была первой женой Сергея, и мне приятно, что она вспомнила меня. Но признаюсь, при этом я несколько растерялся. Дело в том, что с выдающимся молдавским музыкантом, народным артистом СССР Сергеем Лункевичем мы, действительно, учились в одни и те же годы в Молдавской консерватории, даже какое-то время жили в одной комнате в общежитии и как-то сблизились. Но потом наши пути разошлись, он начал вращаться на самых высоких орбитах не только молдавского, но и всего советского искусства, а я на протяжении долгих 30 лет оставался скромным преподавателем в Кишинёвском музыкальном училище им. Няги, и только с эпохой перестройки, когда упали антисемитские запреты, нашёл свою нишу в возрождении еврейской культуры.
Ответив согласием на просьбу Золи, я хочу попытаться вспомнить нашу студенческую жизнь на заре туманной юности, от которой нас уже отделяет более полувека. И потому мои воспоминания будут носить отрывочный, эпизодический характер, как сохранила их память.
В консерватории к студенту Лункевичу все относились уважительно. Будучи талантливым и успешным скрипачом, он ещё обучался и симфоническому дирижированию у известного музыканта, главного дирижёра филармонического оркестра Бориса Семёновича Милютина. О признании его успехов как скрипача свидетельствует, что ещё в студенческие годы он был приглашён играть в этот оркестр, что являлось для него и материальным подспорьем. Ведь живя в Кишинёве без родителей (они находились на высылке в Казахстане, откуда приехал учиться их сын), он очень нуждался.
По скрипке Сергей занимался у старейшего педагога, воспитанника Бухарестской консерватории Иосифа Львовича Дайлиса, а заканчивал музыкальный вуз у Михаила Унтерберга, молодого тогда, с отличной одесской скрипичной школой, приобретённой у легендарного Петра Соломоновича Столярского и в знаменитой музыкальной десятилетке «имени мене», и затем в годы войны в Свердловской консерватории, куда Пётр Соломонович был эвакуирован со своими учениками из Одессы.
Не могу в своих воспоминаниях не уделить внимание учителю Сергея. Случилось так, что мне довелось жить в одной комнате в общежитии консерватории сначала с педагогом, а потом с его студентом. Проблема с жильём в Советском Союзе всегда стояла чрезвычайно остро, и потому молодому специалисту, закончившему аспирантуру при Московской консерватории и направленному на работу в Кишинёв, могли предоставить только койку в общежитии. Прожив с Михаилом Унтербергом полгода (потом ему дали отдельную комнату), у меня была возможность наблюдать его вблизи. Он был оригинальной личностью с одесской бравадой и хваткой. Красавчик-мужчина, пользующийся бешенным успехом у женщин, он тщательно следил за внешностью, делал каждый вечер укладку своих волнистых, чёрных волос и накрывал их на ночь специальной сеткой для сохранения причёски. Лёжа в постели с этой сеткой, он по утрам занимался со своими младшими учениками из школы–десятилетки. Они его страшно боялись, и если кто-то из них играл фальшиво или не ритмично, из-под одеяла, как катапульта выстреливала голая нога учителя с намерением наказать несчастного. После этого следовали «высоко художественные эпитеты» в адрес ученика, и его ноты вместе с ним вылетали из комнаты. Наверное, «постельная» методика Унтерберга приносила свои плоды, его ученики старались приходить на уроки подготовленными, хотя страх в глазах во время занятий выдавал их состояние.Со студентами Михаил Ефимович занимался в консерватории, и я помню, что от Серёжи слышал только положительные отзывы о своём учителе, он говорил, что много получил от него, как от отличного музыканта.
В свою очередь благодарю Михаила Ефимовича за оказанную мне помощь в самостоятельных занятиях. Почти каждый вечер, пока мы вместе жили, он отправлял меня из общежития в консерваторию, где я сидел допоздна за роялем и готовил очередные экзаменационные и концертные программы. По нашей договорённости я не должен был появляться дома раньше 23 часов, чтобы дать возможность его очередной пассии спокойно покинуть нашу обитель. Вообще, мы были с ним в приятельских отношениях, и он даже предложил мне сотрудничество в своей предпринимательской деятельности по линии общества «Знание». С его знаменитой лекцией–концертом «Скрипка, как инструмент…», мы объездили всю Молдову.
Но вернёмся к герою нашего повествования.
В последний год учёбы в консерватории Сергей жил в одной со мной комнате общежития, и тогда мы с ним сблизились. У нас оказалось много точек соприкосновения. Как и я, он был сыном репрессированных в сталинские годы родителей, мы друг друга называли «тёзка», потому что моё грузинское имя Серго как-то не звучало в те годы сплошной русификации, и меня все звали Сергеем. А многие утверждали, что мы и внешне были похожи. Тогда я ещё не носил бороду, а разрез и припухлость карих глаз у нас, действительно, были одинаковыми. Помню, он рассказывал, что когда он уже возглавлял оркестр «Флуераш» и поехал на гастроли на Дальний Восток, в Биробиджане, где я вырос, к нему подходили после концерта незнакомые евреи и спрашивали, не родственник ли он Серго Бенгельсдорфа.У нас с ним и вкусы были общие и в отношении классической музыки, литературы, и в отношении прекрасного пола. Он мечтал после окончания консерватории по скрипке получить второе, дирижёрское образование. Мне всегда нравились его руки с длинными, цепкими пальцами, как будто природой созданные для скрипки, и в тоже время необычайно пластичные и выразительные, когда он дирижировал. Боюсь высказать крамольную мысль, но мне всегда казалось, что при масштабе его дарования, в симфонической музыке он смог бы ярче себя выразить. И не потому, что народная музыка в чём-то уступает классической, но если первую сравнить с полноводной рекой, то симфоническая — это безбрежный океан. Наверное, моё мнение входит в противоречие с общепринятым, потому что, будучи долгие годы художественным руководителем оркестра молдавской народной музыки «Флуераш», с которым он объездил весь мир, Сергей Лункевич достиг блистательных творческих успехов.
Говорят, когда человек талантлив, он талантлив во всём. Помню, что в молодые годы он увлёкся фотографией, и его зоркий глаз ловил и фиксировал человеческие портреты, мгновения в жизни природы, достойные любой художественной выставки. Он почему-то любил меня фотографировать, и у меня сохранились несколько фото. Особенно мне дороги с его автографом, сделанные в первом, после окончания консерватории его жилье, в бывшем филиале гостиницы «Молдова» по бывшей Комсомольской улице, где потом располагался Союз кинематографистов Молдовы.
Он был ещё и страстным охотником, коллекционером трубок и табака, любил запах хорошего табака и всегда курил трубку. Даже в фильме Эмиля Лотяну «Лэутары», где Лункевич неожиданно для многих, не имея театрального образования, создал яркий образ старого цыгана (вот и ещё одна ипостась его таланта!), он не расставался со своей трубкой.
И в конце коротких и пёстрых воспоминаний не могу не вспомнить, как Серёжа приучил меня к молдавским завтракам по-крестьянски.
Наше консерваторское общежитие находилось и сейчас находится на Армянской улице, 40, в пяти минутах ходьбы от Центрального рынка. И когда до стипендии оставалось несколько дней, а в кармане свистел ветер, мы с ним собирали какую-то мелочишку и шли на рынок, где каждый близлежащий от Кишинёва колхоз имел свой винный ларёк. По дороге на Армянской угол Ленина уже тогда был большой хлебный магазин, мы покупали там полбуханки самого дешёвого чёрного хлеба, а затем на рынке за копейки — большой кусок отличной овечьей брынзы и пучок зелёного лука. И пока всё это богатство я разлагал и нарезал на газете на каком-то свободном прилавке, Серёжа приносил от знакомого шинкаря дяди Изи два стакана замечательного крестьянского красного столового вина. И поверьте, это были королевские завтраки!
В последние годы его, увы, недолгой жизни мы встречались иногда около дома на Штефан чел Маре, где он жил со своей семьёй и где теперь прикреплён впечатляющий барельеф в память о нём. Конечно, уже той близости не было, но мы всегда общались при встречах с взаимной приязнью. Иногда вспоминали молодые годы и то яркое, светлое, что было связано с давно ушедшем временем.
Нагария, Израиль.
P.S. После написания статьи я подумал, что свой след Серёжа оставил и здесь в Израиле, никогда не по бывав в этой стране. Здесь живёт Ирина Лункевич — дочь его и Изольды Милютиной — одна из ведущих концертмейстеров Иерусалимской Академии музыки, унаследовавшая музыкальный талант от своих родителей.
С.Б.
Фотографии
1. Сергей Лункевич и Серго Бенгельсдорф вместе со своими женами, Ниной и Инной на свадьбе у общего друга скрипача Бориса Дубирного в ресторане «Бутояш». Кишинев, 1980-е годы.
2. Слева направо: Борис Дубирный и его невеста Наташа, Инна, Серго Бенгельсдорф, Сергей Лункевич и Нина / из семейного архива С. Бенгельсдорфа
3. Барельеф. Скульптор Матвей Левинзон / из семейного архива И. Милютиной
