© Изольда МИЛЮТИНА
Несколько слов о прошлом…
(фрагмент воспоминаний)
О милых спутниках, которые наш свет
Своим сопутствием для нас благотворили,
Не говори с тоской — их нет!
Но с благодарностию — были!
В. А. Жуковский
Размышляя о днях, которые никогда уже не вернутся, поняла , что далеко не легко найти слова, чтобы поведать о том, кого уже давно нет с нами, но кто оставил в твоей жизни глубокий нестираемый след (!). Вот и сейчас мне хотелось бы сказать несколько слов о близком мне некогда, на заре жизни, далеко не рядовом человеке, чей юбилей, выраженный внушительной цифрой 80, приходится на нынешний, 2014-й год.
Речь идёт о прекрасном скрипаче и дирижёре, но для меня в первую очередь — о молодом моём муже Сергее Лункевиче. Память о нём не поглотило при всей своей неумолимости долгое, быстро текущее Время. Она воплощена для меня в звуках бессмертной музыки, которая соединила в своё время наши души. Но более всего я обязана этим нашей взрослой дочери Ирине Лункевич, давно уже живущей самостоятельной жизнью со своей семьёй, которая пополнилась к настоящему времени двумя внуками, соответственно моими (да и Сергея тоже!) правнуками. В дочери как бы материализовалась память об отце. Я лицезрею постоянно черты внешности, на него похожие. И даже в её натуре замечаю отдельные проявления знакомых черт характера, запомнившихся мне у Сергея молодого. Идя по стезе родителей, Ирина, как и мы, — музыкант. Наследственные гены подарили ей музыкальность, абсолютный слух, сделали её хорошей пианисткой.Позднее, посетив в гастрольной поездке со своим оркестром Венесуэлу, Сергей привёз оттуда Ирине бюст Шопена, который и сейчас стоит у нас на пианино рядом с бюстом Чайковского и вазой, также подаренной ей отцом. Хранится бережно в нашем доме и пластинка фирмы" Мелодия" с записью концертной программы "Флуераша". На пластинке — надпись: "Ириночке Лункевич в день рождения. Сергей Лункевич". Это всё — дорогие памятные реликвии. Как и те архивные записи, которые я получила из рук его второй жены милой Нины уже после ухода Сергея из жизни. Это было в 2005 году, через год после потрясшей нас с Ирой, как и всех, трагической гибели их с Сергеем дочери Оли. Нина вручила мне и диск с записью знаменитого фильма "Лэутары", в котором Сергей блестяще сыграл главную роль.
Скоро будет два десятилетия, как Сергей ушёл от нас. Однако минувшая наша молодость ещё живёт в моей душе, озаряя время от времени её всполохами прошлого. Более того — по мере того, как уплывает вдаль корабль и моей жизни, они становятся всё ярче, всё отчётливее. Потому особым смыслом наполнены для меня найденные поэтические строки : …у того последнего причала я сказала б — Господи, прости. Дай начать мне, Господи, сначала!..
В настоящую же минуту меня воодушевляет известная народная мудрость — написанное пером не вырубишь топором. В очередной раз я стараюсь отдать дань присущему мне, как и всякому, надо полагать, неравнодушному человеку, чувству Памяти, будоражащему с тем большей силой, чем чаще обнаруживаешь, что завеса прошедшего Времени не так уж плотна, как кажется. Она, к счастью, достаточно прозрачна…
Передо мной — нечто драгоценное, рассказывающее о прошлой жизни — альбом с фотографиями, письма, программы экзаменов, концертные афиши, газетные вырезки, книга статей о музыке Роберта Шумана, подписанная мне на память — "Моей жене и другу. 9.IУ.1957. от Сергея"… Сейчас и мной преодолён такой же солидный возрастной жизненный рубеж, и некуда дальше откладывать то, что просится из души. Особенно сейчас — в связи с нынешней юбилейной датой. Превратности судьбы, как известно, состоят в том, что не всё подчас складывается в жизни так, как предполагается вначале. Нам с Сергеем тоже, надо признать, не удалось успешно преодолеть весьма извилистые повороты нашего совместного жизненного пути. Может быть, многое из того, что мешало нам, сейчас, по прошествии лет можно списать на нашу тогдашнюю молодость. На первых порах, как бывает, не обошлось у нас и без некоторых житейских трудностей. Но не всем этим запомнились те годы, вовсе не этим.
Несмотря ни на что, нас объединила романтика молодых чувств и общие интересы, что и в дальнейшем , когда мы уже не жили вместе, давало повод для хорошего, душевного общения и сохранилось на все последующие годы. Решающую роль, видимо, сыграло то, что мы и далее по роду профессии пребывали в одной сфере музыкальной культуры и встречались достаточно часто. Особенно когда я состояла в репертуарной коллегии министерства культуры Молдавии, а Сергей работал в Кишинёвской филармонии. Это могло происходить на заседаниях художественного совета филармонии или во время приёма его концертных программ (у меня даже сохранилась газета 1973 года с опубликованным моим откликом на одну из них). А ранее, находясь рядом — как говорится, под одной крышей, кроме всего прочего, мы успели в нашем совместном существовании, несмотря на молодость, проникнуться взаимным уважением друг к другу в нашей общей любви к большой Музыке. Мы находили полное единодушие в отношении к этому прекрасному искусству, в преклонении перед признанными в этой области мировыми авторитетами. Не об этом ли говорили тогда и оставшиеся у него от студенческих времён ноты, книги, собираемая, уже нами вместе, фонотека — пластинки с классической музыкой? Всем этим он очень дорожил. Я знаю, это осталось у Сергея на всю жизнь, которая, к сожалению, оказалась не столь продолжительной, как хотелось бы … Сергею всегда была чрезвычайно близка мировая музыкальная классика. Чем же было для него классическое наследие в мире академического музыкального искусства? Я свидетельствую: он находил во все годы удовлетворение своих музыкальных наклонностей в безбрежном море классической музыки, погружаясь самозабвенно в её звучание. И при ознакомлении с её образцами, и в собственном исполнении. Он мог бы сказать вслед за поэтом "Я в музыку иду как в океан, пленительный, опасный…".
В 50-е годы минувшего века всерьёз пересеклись наши с Сергеем жизненные пути. Во всяком случае, на новогодние торжества 1956 года в Кишинёвской консерватории, к которой мы оба имели самое прямое отношение, мы пришли уже как молодая супружеская пара. Я тогда только-только окончила этот вуз и была оставлена в консерватории на преподавательской работе, Сергей тоже сдавал там выпускные экзамены.С той замечательной поры многое унесло Время. Теперь же не ошибусь, если скажу, что великий талант и искусство Сергея Лункевича, да и сама его феноменальная творческая личность являются национальным достоянием Молдавии.
Известно, что имя народного артиста СССР Сергея Лункевича носит в настоящее время Молдавская национальная филармония. Но знакомо оно давно и по всему миру, ибо знаменитый творческий коллектив — прекрасный ансамбль народной музыки "Флуераш", во главе которого Сергей Лункевич находился в течение четырёх десятилетий, успел за это немалое время великолепно заявить о себе, посетив самые отдалённые уголки планеты, представляя многомиллионной аудитории красоты самого разнообразного фольклора, и не только молдавского... И сам художественный руководитель и дирижёр этого замечательного оркестра своими сольными вступлениями покорял сердца слушателей самых широких аудиторий в разных странах.
Харизматическая личность Сергея — явление, по-своему уникальное, как, собственно, уникален мир каждой человеческой души. О выдающемся таланте и яркой творческой жизни Лункевича, этого блестящего музыканта, уже много сказано и написано. Очень хочется надеяться, что в хоре голосов, воздающих ему должное, не затерялся ранее и мой голос. И сейчас, не повторяя всего сказанного, позволю себе всё же отметить главное.
Сергей был Музыкантом, как говорится, от Бога. Он умел извлекать из своей скрипки звуки, покоряющие всех. Стоя перед оркестром, он увлекал и вдохновлял своих музыкантов. Он радовал слушателей блестящим мастерством в собственной скрипичной игре. Недаром Сергей стал первым, кто получил в Молдавии только что учреждённую в1967 году Государственную премию за исполнительское мастерство. Это первенство, уже вполне им заслуженное к его тридцать трем годам, особо отметил, вручая высокую награду, тогдашний президент АН МССР Я. С. Гросул, член республиканского Комитета по присуждению Государственных премий. Его слова получили отражение в печати ("Советская Молдавия", 12 октября 1967 г.).Сейчас же я всё-таки хочу говорить о другом, а именно — о том, что связано с сугубо личными моими воспоминаниями — впечатлениями. Быть может, это добавит несколько штрихов к представлению о натуре Сергея и о том, какими путями на начальных этапах он шёл к своему амплуа большого артиста.
Мне вспоминаются времена, когда Сергей был совсем молод. Судьба подарила мне драгоценную возможность помнить его двадцати- двадцатипятилетним, когда вся его жизнь и все его успехи были ещё впереди. Тогда вообще лишь формировалась его личность и с натиском молодости проявлялись его природные данные, его превосходный талант. Так можно ли забыть то, что происходило на моих глазах, в годы нашей общей молодости?!.. Тогда ещё трудно было предположить, в чём он найдёт себя и что принесёт ему прижизненную великую славу. Жизненная дорога этого талантливого, целеустремлённого, порой резкого, выказывающего малейшую нетерпимость к посредственности, мальчика, каким он казался тогда, была затем по заслугам, как мы знаем, устлана цветами…
Поначалу он как будто ничем не отличался от всех в весёлой молодёжной среде, скромно живущей в условиях студенческого общежития, но никогда не унывающей. И всё же с первых минут общения Сергей привлекал к себе особое внимание, оставлял впечатление живостью характера, незаурядностью своей натуры. Иногда он забавлял окружающих своими шутливыми выходками, в которых, однако, неизменно присутствовал его природный артистизм. Это помогало ему и в выступлениях на консерваторских академических концертах. Отличало его и замечательное чувство юмора, в своих позднейших проявлениях часто отмеченного немалой долей иронии и даже сарказма…
Но понятно, что самым главным для него смолоду всё же были музыкальные занятия. Профессиональное, музыкантское образование этого замечательного знатока и энтузиаста — исполнителя народной музыки, каким он остался в памяти многих, шло вопреки традиции (имею ввиду появление самородков — импровизаторов в народной среде) по академическому пути. Это и сблизило нас.Врезались в мою память занятия Сергея в консерваторском скрипичном классе и в классе камерного ансамбля, где мне принадлежала неизменно партия фортепиано.
Известно, что Сергей пришёл в консерваторию после обучения в музыкальной школе у известного бессарабского педагога И. Л. Дайлиса. Тот не мог нахвалиться на сверхспособного ученика. Сергей и в консерватории поражал всех своей восприимчивостью, отзывчивостью, блестящими успехами. Это относится в первую очередь к его педагогу по скрипке М. Е. Унтербергу (р. 1925 г., одесская скрипичная школа, московская аспирантура у Л. М. Цейтлина; проживал с 1975 года в Бельгии. В 2001 году М. Е. ушёл из жизни). У него Сергей закончил вузовское обучение. Относится это также и к профессору, который преподавал Сергею основы симфонического дирижирования. Им был мой отец Милютин Б. С.
Тут к месту сказать, что, уделяя основное внимание скрипке, Сергей загорелся тогда желанием стать симфоническим дирижёром, на что его подвигли эти занятия. .Может быть. он и стал бы им и повелевал бы миром звуков в другой ипостаси. Но в его руках оказался волшебный смычок…
Когда Сергей попал в качестве близкого человека, члена семьи в мой родительский дом, его внимание было поглощено господствовавшей там атмосферой — привлекали все эти книги, пластинки, партитуры, звучащая музыка… Он с жадностью впитывал всё, что слышал от профессора, за плечами которого был значительный опыт, петербургская школа. Увлекала работа над заданными симфоническими партитурами. Авторитет отца был для него непререкаем. Он называл его в письмах мой Борис Семёнович… Сергей со всем пылом молодости увлекался этими занятиями. Вообще, как было сказано, увлекался классической музыкой. Кстати, можно сейчас только сожалеть о том, что не было записано что-нибудь из классики в исполнении Сергея Лункевича. Уверена, что это были бы блестящие записи. Тогда не было, к сожалению, нынешних технических возможностей…Нам с Сергеем пришлось много играть вместе. Запомнилась эта неповторимая атмосфера нашего совместного музицирования, во время которого жизнь блистала для нас обоих незабываемыми красками.
Мне таким образом довелось уже тогда, в процессе рядовых занятий, особенно при подготовке программы выпускных экзаменов Сергея, в нашей ансамблевой игре, а также на занятиях по дирижированию почувствовать нешуточный темперамент и тонкую душу совсем молодого человека, преданного музыке с детства…
Привлекало кажущееся уже тогда по-настоящему зрелым его проникновение в эмоционально-образный строй музыки разных, достаточно сложных произведений. Разные композиторы привлекали его внимание, удавалась передача в выразительной игре тех или иных стилевых особенностей композиторского почерка — были ли то яркие краски музыки Хачатуряна или импрессионистические изыски музыки Дебюсси.
Уже, наверно, никто и не вспомнит, как, самозабвенно отдаваясь музыкальной стихии, он играл Сен-Санса, Брамса, Прокофьева. А прекрасная Соната Франка, над которой мы много работали, осталась в моей памяти на все последующие годы как символ нашего незабываемого супружеского и творческого союза. Таким же символом она была и для него самого, как он говорил мне при встречах. Долго нас держала в плену эта замечательная музыка. И сейчас при этих звуках мне чудится взмах его смычка, его вдохновенная игра, звук его скрипки…Я и сейчас убеждена, что если бы он пошёл по пути, который ему сулило консерваторское образование, со всеми особыми качествами его творческой натуры, с его, как бы созданными для скрипичной игры, руками (они представляли собой, специалисты говорили, уникальное явление), он мог бы стать великим скрипачом. Как тут не вспомнить мне написанные ранее собственные слова: "Только его руки могли извлекать волшебные звуки из этой "простушки" (речь идёт о скрипке Сергея Бог весть какой марки), и никто не верил, что это не Страдивари, не Гварнери. С этих рук следовало бы снять посмертный слепок, запечатлеть для истории эти аристократические, нервные пальцы, которые поражали всех своей выразительностью… (…) Скрипка в его руках была живым существом, пели и плакали её струны…" (кн. "Между прошлым и будущим", изд. 2004, с. 143).
Вспомнились слухи о том, что скрипка эта была в своё время куплена по случаю чуть ли не на базаре у одного цыгана. Потом, после Сергея она никому не давалась в руки. Никто не мог заставить её звучать так, как она звучала под его смычком…
Когда речь заходит об отношении Сергея к самому искусству скрипичной игры, а заодно — к позиции художника, вспоминается мне такой многозначительный, на мой взгляд, эпизод. В 1984 году, в дни юбилея Сергея, уже известного, заслуженного маэстро, я поделилась с ним мыслью, что следовало бы отметить эту знаменательную дату концертом из двух отделений, в одном из которых он выступил бы с академической программой, в другом же — вместе со своими музыкантами, во главе своего оркестра. Я помнила нашу совместную игру, рассчитывала на некоторый опыт, приобретенный им, может быть, во время работы в кишинёвском филармоническом оркестре за пультом первых скрипок, на его, наконец, вдохновение при соприкосновении с образцами классической музыки в прошлые годы. Глубоко в памяти остались многие его блестящие ранние выступления — например, с восторгом принятое слушателями незабываемое его артистическое исполнение Рондо-каприччиозо Сен-Санса в сопровождении того же симфонического оркестра на концертной эстраде Летнего театра в Кишинёве.
Однако к тому времени прошло уже почти три десятилетия с момента окончания Сергеем консерватории и двадцать пять лет его работы с оркестром народной музыки. Иными словами — минуло четверть века его пребывания в иной, отличной от академической, музыкальной атмосфере. Мы обсуждали с ним предложенный мной вариант юбилейного концерта, но он уже не решился на такой "симбиоз", хотя думаю, что это было бы ему под силу. В его нерешительности и в этом отказе заявили о себе великая скромность и ответственность большого художника.
Я должна была понимать — к тому времени он уже был полностью во власти совсем иного исполнительского стиля, кульминацией чего со временем стала под его смычком легендарная Баллада Порумбеску и исполнение с оркестром молдавских, мадьярских, цыганских и прочих народных композиций, среди которых запомнилась блестящая "Сэрбэторяска" молодого композитора К. Руснака, отмеченная Государственной премией.
Но всё же возвращаясь к тому времени, когда судьба привела совсем молодого Сергея (ему было всего 24 года!) на этот его пост, когда он стал во главе "Флуераша", не оставляет меня представление о том, что это было просто благоприятное стечение обстоятельств, счастливых для него, да и, как показало время, для всей молдавской культуры. Если бы его, недавнего талантливого выпускника консерватории, тогда, в 1958 году, не пригласили в филармонию, предложив возглавить оркестр, деятельность которого нуждалась в обновлении, всё пошло бы и в жизни и в творческой карьере Сергея по совсем другому пути… А тогда он, едва закончив академическое образование, вступил как музыкант на совсем новую для него стезю. Потом же с пылом своей страстной натуры увлёкся фольклором, к которому до того не прикасался так вплотную, проникся красотой рождённых в народе задушевных напевов, зажигательностью танцевальных мелодий…Да! Сергей Лункевич стал настоящим лэутаром. Всё это оказалось близким его темпераменту, его чувству родных корней. Наконец, это отвечало врождённой артистичности его натуры, помноженной на неизбывную, дарованную природой музыкальность.
На сцене он чувствовал себя в родной стихии. Как выше было уже сказано, это водилось за ним ещё в молодости, во времена студенческих "капустников" и консерваторских академических концертов . Это ощущение, естественно, обострилось, когда выступления его оркестра и его самого в сольных скрипичных номерах покоряло сердца и награждались горячими аплодисментами.
На моей памяти, Сергею по окончании консерватории предлагали поступление в аспирантуру при Московской консерватории. Услышав его, приезжие столичные профессора высоко оценивали его игру, его дарование. Приглашали его и на педагогическую работу. Но не по душе ему была в уже самостоятельной, творческой жизни строгая, подчинённая определённому регламенту обстановка академических занятий. Теперь я понимаю — музыкальный дух, что жил в нём, рвался на простор, навстречу людям, которым он потом вдохновенно дарил своё глубокое по чувству и искромётное по технике искусство.
Все эти долгие годы меня преследуют мысли, которые могут выглядеть даже несколько парадоксально на фоне всей его блестяще состоявшейся творческой жизни, отмеченной такими успехами и всеобщим признанием. Эти мысли — о месте, которое он мог бы занять в академической сфере музыкального искусства… Как можно понять из всего сказанного выше, было у меня достаточно оснований к таким размышлениям. Они со всей очевидностью появлялись в его молодые годы. На мою долю выпало счастье наблюдать это и судить об этом…
В конечном же счёте понимаешь — не важно, в какой области этого прекрасного искусства со всей полнотой раскрылся его чудесный ДАР, принеся радость людям.
P.S. — Ещё несколько штрихов.
Отпечаток эмоциональных порывов его молодой души в те годы можно найти на страницах нашей сохранившейся переписки. Перечитывая её сейчас, вижу, какое душевное богатство в эмоциональном восприятии мира таилось в этих строчках! Не о том ли, к примеру, свидетельствует небольшой пассаж, который я нашла в одном из адресованных мне его писем далёкой молодости? В нём — впечатление об одной ночи, проведенной Сергеем в горах на каникулах у родителей, которые некоторое время находились в Казахстане. Уже в молодые годы проявилось увлечение Сергея охотой. Кто знал, что он станет потом заядлым охотником?! Даже составил охотничий словарь, который опубликовал глубоко почитающий его Константин Руснак, осуществив прижизненное желание автора словаря и тем самым воздав дань его Памяти.И вот Серёжа, двадцатилетний, пишет в том письме:
"…На попутной машине мы с другом уехали на юго-запад… Полазили вокруг… Уже темно!.. Залезли на скирду с сеном и… зарылись в сено… Осталось самое лёгкое: закрыть глаза и заснуть…sf sf sf !!! Это оказалось для меня самым трудным!!!
…Луна…Тишина МЁРТВАЯ. Иногда проухает горный филин… Душистое сено, открытое небо, а над головой… "КОРОНА"! Да какая яркая!…Воздух… Нет! Я, конечно, здесь отдаю дань молодому романтизму, но ТЫ, ТЫ! Представь!
Нет, мне кажется, что этого себе представить невозможно… И не столько окружавшую меня природу.., сколько… моё состояние… ИМЕННО этой природой навеянное…
О том же в другом письме — о незабываемом пребывании в горах, так впечатлившем... молодую душу : "…были такие моменты там, в горах, что я забывал про усталость: красиво, дико, нежно… всё вместе…".
* * *
В дополнение ко всему сказанному — ещё несколько существенных, на мой взгляд, слов об одном из ранних этапов молдавской культуры, когда в ней появилось имя Сергея Лункевича...Золотым, незабываемым временем в истории Молдавской консерватории остались 50-е годы минувшего века. Именно тогда в этом вузе учились или уже завершали обучение некоторые из тех, кто потом внёс значительный вклад в молдавскую культуру, да и сами прославились за пределами родного края.
В частности, и выпуск 1957-го года (выпуск Сергея!) был знаменательным. Как-то роясь в домашнем архиве, я нашла книжечку, какие обычно публиковались в консерватории к каждому выпуску. Она надписана рукой Сергея, содержит его пометки. В этой книжке — программа тех государственных экзаменов.
В тот год заканчивали консерваторию, естественно, музыканты разных специальностей. В числе выпускников, наряду с Сергеем, тогда оказались те, кто стал впоследствии, как и он, хорошо известен не только у себя в республике.
Достаточно назвать имена народной артистки СССР Вероники Гаршти, возглавившей на полвека Академическую хоровую капеллу "Дойна", известных молдавских оперных певцов — рано ушедшего Андрея Фоменко, Эмилии Парники, замечательного вокального педагога Виктории Слюсаревской. Можно вспомнить и пианисток: Инну Зельцер, уже много лет живущую в Израиле, Фаню Хавис, арфистку Елену Абрамович и др. В одно время с Сергеем среди других студентов проходила курс обучения в консерватории будущая оперная примадонна Мария Биешу. Сейчас трудно себе представить, что она начала свою звёздную певческую карьеру через какие-то пять лет именно во "Флуераше", уже руководимом тогда Сергеем Лункевичем.
Всё это — уже история.
Надо полагать, что для будущих историков может быть не безынтересным это появление молодых творческих сил на подступах к Олимпу в музыкальном искусстве Молдавии.
* * *
Завершаю свои заметки глубоко личным умозаключением.Хоть и не суждено было нам с Сергеем долго идти вместе по жизни, хочется верить, что вопреки разъединившим нас обстоятельствам, так и не расстались наши души. Ни при жизни его. Ни теперь, когда его душа давно покинула земную оболочку и только иногда посещает меня в сновидениях… Заря нашей совместной жизни была прекрасна. Главное — была духовная близость, что особенно ценишь, когда понимаешь что её явно не доставало в последующие годы. Да разве можно было сравнить кого-нибудь с Сергеем, с его горячей, харизматичной натурой, покоряющей неукротимой творческой энергией, которую она излучала?!
Возвращаясь мысленно к прошлому, осознаю, что за всю свою последующую жизнь я не встретила такой преданности, какая была подарена мне судьбой со стороны Сергея. И думается, насколько же решающим для нас много лет тому назад оказалось то, чему нет цены — молодость и музыка.
Молодость всегда прекрасна! С её свежестью чувств, разнообразием надежд, представлением о безбрежных возможностях их осуществления. И нам она подарила драгоценные минуты счастливого общения, душевной близости.
О Музыке же в отношении к личности Сергея тем более нельзя не говорить особо. Все годы это занимало и теперь не оставляет мои мысли…
Представляется важнейшим в его творческой жизни, что, как было сказано, получив консерваторское образование на лучших образцах академического музыкального искусства, и не только по скрипке, но и по симфоническому дирижированию, отдав дань классике, благодаря своему таланту и живому к ней интересу, постигнув многое из классического наследия в мировой музыке, он в конце концов перешёл совсем в другую область, другую ипостась прекрасного искусства Музыки. В его лице, в его личности неординарного музыканта произошло как бы возвращение к истокам вообще музыкального восприятия мира, присущего людскому роду от того давнего исторического времени, когда человек стал через музыкальные звуки выражать свои чувства, отношение к окружающему миру, к природе, вообще — к жизни…
Именно в этом, на мой взгляд, состоит сущность ФЕНОМЕНА Сергея Лункевича как яркого явления в музыкальном искусстве в самом широком смысле слова. В народном творчестве он нашёл соответствующие возможности для проявления порывов , импульсов и самой жизни своей богатой музыкальной души.
Уместно здесь вспомнить, как Сергей Лункевич формулировал свои мысли об отношении к искусству Музыки, призывая " отдать…свои чувства, проверить свой эмоциональный пульс, подставить, в конце концов, — как он выразился, — своё сердце под выстрелы неистового искусства талантливого художника… Неужели нужно беречь своё сердце только для суеты повседневности?...". ("Вечерний Кишинёв" 1984 год, 19 июня). Такой вопрос в устах художника говорит о многом.
Сказанное Сергеем однажды: "Жизнь уходит, а музыка остаётся" — воспринимается как афоризм. Забыть , что эта мудрая мысль была высказана совсем ещё молодым человеком, невозможно. …Он тогда уже постиг эту философскую истину, и она для него, по всей видимости, много значила. Излишне говорить, что он сам доказал это своей судьбой.
2014 год, январь
Все фотографии, размещенные на данной странице, из семейного архива И. Б. Милютиной (прим. Д. К.)