dem_2011 (dem_2011) wrote,
dem_2011
dem_2011

Category:

«Рюмочка свежей клубники». О дочери и внучке Эренбурга

(окончание)



Эфраим (справа) и Иосиф Фишманы – братья Фани. Хелм (Польша), июль 1945

В конце войны Фаню разыщут её братья Иосиф и Эфраим Фишманы, знавшие уже, что родители и две старшие сестры погибли. Эфраим был партизаном, затем служил в польской армии. А Иосиф – в Красной армии. Они захотят увезти сестру с собой в Палестину, но она не поедет. «Ирина не отдала?» – спрашиваю. «Мне было жаль Ирину, – говорит Фаня, – она была такая худенькая, одинокая... Меня ведь Любовь Михайловна хотела удочерить, Эренбурги, то есть. Когда Ирина съехала от них, в 1947 году, я пошла за ней. Ирина меня удочерила. Своих детей у неё не было».

Дочь Фаня, потом и внучка, тоже Ирина, две правнучки, Аня и Люба – стали семьёй Ирины Эренбург. «Я вырастила три поколения», – говорила она. Фаина стала врачом, кардио-нефрологом, доктором медицинских наук. Впервые приехала в Израиль в 1989 году, прямо на седер Песах, позже репатриировалась окончательно, но продолжала ездить в Москву: «Ирина всё время падала и что-то ломала»… И сидела там по полгода и больше, чтобы сама, больная астмой, ухаживать за курящей Ириной и принимать её гостей. Фаня никогда не забывала, как худенькая Ирина усаживала её, уже большую 13-летнюю девочку, на колени и пела французскую песенку: «Если завтра будет солнце / Мы поедем в Фьезиолé, / Я – на маленькой лошадке, / Ты – на маленьком осле...».

«Я её любила и оберегала. Жизнь Ирины была далеко не сладкой». Но Фане не хотелось говорить о горьком. Она, как и Ирина, научилась смотреть на вещи философски: «Не переживай, перемелется!». У Фани голос ровный, негромкий: «При фашистах за каждого еврея давали два килограмма соли, сосед получил шесть килограммов – за маму и двух моих сестёр, Риву и Басю».

Не стоит философствовать, делают ли нас страдания лучше или хуже, отношения и в этой семье были непростые. «Мать, – говорит Ирина, – была вспыльчивой». Про отца: «У Ильи было особое выражение лица, когда он смотрел на собаку. Свою глубоко запрятанную нежность он мог, наконец, излить, ведь собакам важна интонация, а не слова». И трения и примирения, как во всех семьях. Ирина про себя: «Я была очень жестокая» (я бы сказала: жесткая! – Ш.Ш.). Она же про Фаню: «У нее очень трудный характер. Гетто такой ее сделало». Ирина, мол, просила брать деньги, а она не хотела. Много разного…

Когда выйдет книга воспоминаний Фаины Палеевой, над которой она работает, уверена, ей захочется подробнее рассказать и о себе, и о своей семье. А пока немного про ее братьев. С Иосифом Фишманом, жившим в Хайфе, я раза два говорила по телефону. Он заведовал отделением ортопедии в больнице «Рамбам», все израильские войны провел в операционной. У меня записано: «Иосиф с нежностью говорит, что качал свою младшую сестренку Фейгеле в колыбели». А Эфраим приходил ко мне в библиотеку в Рамат-Гане, потому что и сам жил в этом городе. Фаня ведь не помнила, в какое время года она родилась, а он мне сказал, что помнит: осенью! О нем еще одна запись: "5 ноября 1941 года в городе Ровно большую группу молодых евреев вывели на площадь, где оказался и Эфраим. Фашисты вывели мужчин за пределы города, в урочище Сосенки, и там заставили рыть рвы. Подгоняли криками: «Шнеллер! Шнеллер!». Эфраим выкопал быстро и, стоя во рву, обратился к «фрицу»: «Я закончил!» Немец приблизился к краю рва и… поджег ему волосы. Когда их погнали обратно в Ровно, к Эфраиму вдруг подбежала молодая женщина и на бегу сунула ему в руку записку: "Приходи, я тебя спасу". Это была Тоня Куликовская. Снимая у нее угол в студенческие годы, он обучал грамоте двух ее маленьких девочек, потому что матери нечем было платить за их учебу. Так Эфраим избежал смерти. Это свидетельство хранится в архиве Яд ва-Шем мемориале Катастрофы и героизма еврейского народа. На следующий день в Сосенках, в тех самых рвах,  расстреляли 23 тысячи евреев.
Интеллигентный, обаятельный человек, Эфраим Фишман говорил о пережитом так же ровно и спокойно, как пишет Ирина, как вспоминает Фаня.

Никогда не привыкнешь к тому, как удивительно сплетаются и расплетаются судьбы, скрещиваются и расходятся дороги.

Из дневника Ирины:

«28 августа 1944 года. Я ездила в Литву... Написала несколько очерков... В поезде познакомилась с Витке Кемпнер, бывшей партизанкой из Вильно. Она мне рассказала о восстании в Вильнюсском гетто...»

Витке (так на идише) Кемпнер? Витка? Да ведь это будущая жена Абы Ковнера, командира партизанского отряда, израильского поэта. Мы уже были знакомы, но пока по телефону. «Витка, вы встречались с Ириной Эренбург? Вы её помните?»... Отрывок из дневника возвращает Витку на пятьдесят с лишним лет назад. Части Красной армии были на подступах к Вильнюсу. Небольшая группа партизан вместе со своим командиром Абой Ковнером вышла из леса... Немцев уже не было. По дороге в город, шли пешком, их нагнала какая-то машина. Ей помнится, что подошел какой-то красноармеец. Услыхав, что они говорят на идиш, попросил подождать, вернулся к машине и позвал кого-то. Это был Илья Эренбург. «Он ведь входил в оставленные города раньше армии, – говорит Витка и смеётся. – Ты знаешь, что фотографии вильнюсских партизан, вошедших в город в 44-м году – это работа Эренбурга? Они обошли весь мир!" Тогда я не знала.

А Ирина Эренбург, как журналист, приехала в Вильнюс вслед за отцом. Адресов евреев-партизан он дать ей не мог, но рассказал о них. И вдруг – такая удача. Московский поезд подходил к Гродно. На станции в вагон поднялась Витка Кемпнер. Ей дали последнее поручение – съездить в Гродно, поискать товарищей – партизан, членов сионистской организации «А-Шомер а-Цаир». И вот она возвращалась «домой», где ни кола ни двора. Главное, что война кончается. Они познакомились, разговорились. Витка привезла Ирину в бывшую квартиру какого-то сбежавшего министра, где временно поселили партизан их отряда…

Воспоминания почти как новая встреча. Витка была взволнована.

...Начиная дневник в ноябре 1941 года, Ирина не знала, что ее любимого Бориса не стало уже в сентябре.

«9 мая 1945 года. День Победы. Утром пошла в комиссионный – узнать, не продано ли пальто Бори. Нет... На улицах всю ночь были песни и крики. Днём выступал пьяный Сталин... Что было 9 мая? Мы с Фаней... вышли на улицу. Я увидела, что Илью качают <...> испугалась, что его уронят... Такое торжество, а Боря его не увидел... Меня утешает Фаня... Хорошая девочка, гораздо лучше, чем я была в её годы... Надеюсь, что мы с ней не расстанемся».

Возвращаясь с дачи в Москву, Фаня в граненом стаканчике привозила для Ирины мелкую, но необыкновенно душистую клубнику. У Ирины это называлось: «Рюмочка свежей клубники».  Фаня, как могла, старалась выполнять свой дочерний долг.

Фотографии из архива Ф. Палеевой.

Сокращенный вариант текста был опубликован в «Еврейском камертоне» (лит.-ист. приложение к газете «Новости недели») за 11.4.2013.
Subscribe

Recent Posts from This Journal

  • Post a new comment

    Error

    Anonymous comments are disabled in this journal

    default userpic

    Your reply will be screened

    Your IP address will be recorded 

  • 0 comments