Оценивая свой путь, длинною в 80 лет, Николай Гибу не подводит жирную черту, не чертит острых граней. Путь продолжается, лишь за спиной остается очередной поворот, очередной виток событий. Был ли он счастлив все эти годы? Скорее всего, на этот вопрос он ответил бы положительно. Но он был бы гораздо счастливее, если бы рядом была его супруга, прекрасная женщина и талантливая романистка - Зинаида Чиркова, которая покинула этот мир семь лет назад. Он учится жить без нее, хотя это не всегда получается. Он много работает, и праведный труд спасает его от одиночества, ему просто некогда хандрить, потому что он неимоверно востребован. Он серьезен, но позволяет себе шутить над собой, иронизировать. Второй пласт его мыслей, которые он обычно никому не озвучивает, покрыт той самой иронией, поселившейся в его рабочем кабинете. Но он иногда позволяет ей прогуливаться облаченной в отдельный шрифт по строкам личных интервью...
Не сюжетное произведение
- Каждый человек, желает он того ли нет, оставляет свой след. Если Вашу жизнь изложить на бумаге, насколько объемной будет эта летопись? Предстанет маленьким рассказом или романом в нескольких томах?
- Круто. Было бы прекрасно, если бы в моем романе, длинною в 80 лет (эй, ухнем!), была бы одна фраза: Я благодарен судьбе, за то, что я живу, за то, что я могу быть и в будущем счастлив. Смею заметить (умник!), что в самой жизни заложено небытие.
- Это как очень-очень краткое содержание…
- Это фабула моей жизни. У моего соседа, условно, слесаря может получиться роман более красочным, чем у меня, художника-режиссера. Все зависит от содержания этой главы романа. Наверное, судьба у меня была содержательная и богатая. Переплеталась сосудами с судьбами других людей. С теми, кто мне дарил дружбу, с великими, знаковыми людьми, которых я почитаю. Это почетный ля меня автограф... В той жизни, в которой я прожил, и в творческой ломке, и в гармонии, и в семье… Было уважение! Здесь многое можно наговорить. Наверное, это было бы, не сюжетное произведение, потому что фильмы только сюжетными бывают, они не интересны, призывают зрителя к погоне, поиску чего-то… У меня, наверняка, был бы вербальный роман, где было бы много монологов, философских размышлений. Был бы поиск глубины, ценза жизни, раскрывался бы вопрос, ради чего живет человек… Это можно определить словами Арсения Александровича Тарковского из «Степной свирели»: «Мало взял я у земли для неба. Больше взял у неба для земли». Этот гениальный человек такими простыми словами, понятиями и категориями создает некое космическое облако. Я на своем веку не расшифрую этот космос.
- Жизнь каждого человека разделена определенными событиями. Если летопись Вашей жизни разделить на главы, каково будет их название?
- До… других охотников написать роман своей жизни был Лев Николаевич Толстой. Он написал «Детство. Отрочество. Юность», но он жил в иной среде и в иной эпохе и в иной семье. Я бы не разделял эти малые вехи. Детство мое было перелопачено войной и голодом, я бы не хотел об этом писать. Написал – очень больно. И после описания голода - не до еды, слезы человека не в цепях. Больно. Отрочество продвигалось в поиске чего-то… Я тогда не понимал, что такое духовность, точнее, не знал слов для ее облачения. Не имел образования, чтобы все объяснить. Потом, потом, потом я понял, что дух, духовность начинается с молитвы. И на этой молитве нанизывается Житие грешного. Мы все во грехе живем…
В молодости я, конечно же, пейзаж расширил, потому что было очень много событий. Хороший порог для молодости – 20 лет. Жизнь тебя включает в разные сферы. Армия, вуз, послевузовские открытия. Потом женитьба, дети. Между всеми этими категориями есть боль и страсть. Это тоже отдельная глава, которая продолжается довольно долгое время, примерно до 40 лет. Потом все начинает «устаканиваться» (давайте выпьем, а?). Но для творческого человека 40 лет – это жидкая мамалыга. И все чего ты достиг, не та планка, которую жаждешь одолеть.
После 40 начинается и развитие, и помутнение, потому что развиваешься и далее как человек, но в существе этого человека появляется прекрасное понятие или черта, когда ты начинаешь анализировать прошлое, которое у тебя было. Основываясь на этом анализе, пытаешься понять, как поступить в будущем.
А книга жизни может называться также как у Василия Гроссмана - «Судьба». Но в этой судьбе есть и стержневые достижения, и проходные пейзажные прогулки. В этом возрасте ты очень многое теряешь. Уходят родители, уходят друзья, обретаешь врагов, а в зрелом возрасте трудно и друзей приобрести. К этому периоду жизни люди уже обрели свое. Знакомым тоже хорошо быть. Но друзей уже не хочешь, пропускаешь через очень серьезное сито, чего не делаешь в молодости. И по этой своей неопытности, я совершал многие ошибки.
- Кем была Ваша мама?
- Мамой, потрясающей мамой! Она не узнала, кем я стал. Умерла. Будь живой, уверен, нарвала бы в поле букет цветов и подарила бы их мне к 80-летию. Она было нежной, доброй, ласковой! Мама… вкусен этот звук, стон.
Осенний возраст
Зрелого человека, без всяких ересей в голове и хотя бы с одной извилиной, неуверенность и неумение сопровождают всю жизнь. Но я не думаю, что мои извилины более широки и густы, чем у пахаря, живущего в деревне. По мудрости мы одинаковы. Только понимаем эту мудрость по-разному. Он, потому что, копаясь в земле, постигал мудрость Бога, а мы, делаем свое дело, не постигая, потому что этот этап мы уже прошли через образование. И, кажется, что мы уже не равны. Вранье, лукавство. В осеннем возрасте и я, и пахарь, равны. И за это надо благодарить Бога - это прекрасно. К исходу жизни между людьми появляется некое равновесие, отсутствующее в относительно молодые годы.
- Есть люди, которые взрослеют очень рано, а есть, которые остаются детьми до седин. Когда Вы почувствовали себя взрослым?
- Никогда. Всегда был молодым, шустрым, любознательным, потому что я сохранил в себе детство (это тайная информация!). Примерно в 15 лет повзрослел, когда я уже стал работать. После войны и голода праздно жить было невозможно. Пришел момент, когда появилась необходимость чувствовать себя человеком. А в той бедности и нищете ты не мог себе приобрести даже тапки. Все начиналось с меркантильного взросления. Хотелось денег, не бабок, как сейчас говорят. Наверное, в городских, обеспеченных семьях, взросление сложнее проходит. Я деревенский парень и никогда не отрицал этого, даже горжусь тем, что из леса вышел (рос в Буджакской степи) на путную дорогу, не заблудился, не уронил себя на поворотах.
- Но эту дорогу Вы сами разыскали?
- Эту дорогу я сам выбирал. Как мои родители могли меня по ней направить, если они понятия не имели, что-такое кинематограф? (И я тоже не провидец). У нас тогда фильмы даже не показывали. Для них тракторист уже был ученым человеком. Когда я окончил ремесленное училище, они считались и общались со мной как с образованным человеком. Мама гордилась… А когда я более взрослым снимал фильмы в тех краях, отец и братья ко мне на Вы обращались. Им казалось, что я для них недосягаем, хотя по мудрости мне нужно было подтянуться к ним. У родителей нас в семье пятеро сыновей было, я младший. Мне пришлось устроить небольшой разборчик, чтобы они перестали мне выкать! Я их «посадил» на место, потому что недопустимо, чтобы отец и старшие обращались к младшему сыну и брату на вы. Они по воспитанию остались теми патриархальными людьми, которые понимали, что в обращении, человека другой среды нужно уважать. Однажды отец заметил – было это на съемках фильма «Гнев» в Измаиле, когда начальники приехали и расточали мне комплименты – «Знаешь, сын, вокруг тебя слишком много солнца, можешь сгореть. Отойди в тень, там прохладнее и безопаснее» (ого, если не пощечина, то трещина).
- А кем был Ваш отец?
- Крестьянином, суровым и замкнутым. Он знаком был с жерновами эпохи. Был мудрым в молчании. Он посоветовал мне «жить незаметно». Я ушел в тень и «жил незаметно». Я думаю до сих пор, кем он был?
Первое знакомство
- Первый фильм, который Вы увидели… Вы помните его?
- Это был фильм «Дни и ночи» по пьесе Константина Симонова. Фильм снимал прекрасный режиссер Александр Столпер, фильм «Живые и мертвые» - вершина его творчества. Во время съемок в Алма-Ате, он попросил Симонова взять его на фронт хотя бы на 2-3 дня. Он снимали войну, а дым был пиротехнический.
- Первая встреча с кинематографом и такая серьезная трагичная картина о войне… Это как-то сказалось в будущем на Вашей жизни, на творческом выборе. Ведь первое знакомство могло случиться и с комедией… Это тоже неплохо…
- Я не комедийный режиссер. (Лишен юмора. Мой сын Игорь – он комедиограф). Но тогда я знал, что я хочу делать кино, но это еще не значило, что я могу, я к этому стремился. Для меня это был тот призрак, который надо либо приручить, либо уничтожить, откреститься от него. У меня была профессия моториста – по тем временам очень важная и нужная, кроме того, после службы в армии, а я был моряком, я мог бы оставаться на море. Может даже дослужится до капитана. А может быть и вернулся в село. Возможно, пойдя определенный круг вокруг земли, я мог бы стать председателем колхоза. Возможно, неплохим (возомнил, однако). Для меня родные места, Буджакская южная степь – это не просто реальность, это сон, который снится с момента рождения и до сих пор…
- Это ваши светлые воспоминания…
- Всё воспоминания… Городские дети, вспоминают о девочках в бантиках, которых они любили в детском садике. А я никого не любил, потому что детского садика не было. Мы ходили босиком, даже зимой, обматывали ноги соломой и натягивали их лаптями.
- Но были счастливы?
- Я это вспоминаю не со счастливой улыбкой (врешь!). Я вспоминаю это как нечто первородное. Как нечто очень-очень важное для оценки своей жизни, для того, чтобы понять есть разрыв или не разрыва с прошлым. Воспоминания объединяют возраст 80-летнего и возраст 5-летнего мудреца. И ты ничего не теряешь из того пути, который приобрел. То, что я накопил, много чего, я возвращаю тому 5-летнему ребенку – это нить связи. И пусть не утверждают, что нет этой нити между взрослым человеком и детством.
Слово и действие
- Вы религиозны?
- Атеизм, тоже религия, непринятая православной паствой. Религия – не только элемент метафизики, но и эволюция человека. Не люблю расхлябанности в Вере. Не кричу о Вере. И не бью себя в грудь, что я – верующий! Этого не надо делать. Не надо горлопанить. Очень мудро предостерегает Арсений Александрович Тарковский, просвещая, что «На каждый звук есть эхо на земле». А мы часто не знаем, о чем наш Крик – души или проклятия. И еще добавляет, повторюсь: «Мало взял я у земли для неба. Больше взял у неба для земли». Тихо сказал, но духовно истово. Я христианин, и дух во мне христианский.
- Ваши фильмы порой многословны. Не кажется ли Вам, что это мешает действию?
- Слово и есть действие. Слово движимо. И немота движима в фильме, если это касается чисто изобразительной культуры. Многие фильмы у меня вербальны, но немногословны в то же время. Персонаж (герой) высказывает свое мнение, определяет свою позицию, и не обязательно то, что это может быть моим мнением (болтлив ты?). И в вербальном плане, и в изобразительном пласте я ищу, возможно, выкристаллизовываю чувство человека. И мнения о красоте, доброте могут и не совпадать.
- Вам доставалось от критиков?
- Критиковать то, что не совпадает с твоим взглядом, мироощущением, упрекать в этом тот или иной фильм... Если мне что-то не удалось, упреками я насыщу сам себя. К тому же, фильмы создаются не для критика, а для зрителя. Если критик сморит фильм в ранге зрителя, то и разговор мой будет соответствовать этой планке, без всякой ненужной нагрузки, без козырей, что в рукаве. Фильм нужно смотреть в контексте времени. И сколько он эпох прожил в своем возрасте.
О коварстве и зависти
- У творческих людей всегда бывают завистники, которые становятся недругами и даже врагами. У Вас были враги?
- «Враги» - слово звучное, громоздкое и, конечно, ветхое! Все имело место быть! Да, были недруги… Это чуть-чуть страшнее, чем понятие враг. Они коварнее. Было трое-пятеро открытых врагов. В моем мире, в котором я жил и творил, это естественно. Они стопорят твое развитие, но и развивают. Остальные «тихони», подлости совершали из-за угла. Наушничали… Я всех знаю и знал их, это я себе комплимент адресовал («бодается теленок с дубом» – конечно, это я). Многие из них были талантливы, но не до конца раскрылись. Знаете, зло тормозит развитие человека. Даже уходя из жизни, они не покаялись, а в жизни нужно уловить мгновение и смело двинуться вперед, перейти «минное поле». Найти время, час и покаяться… Интересно, кого удовлетворит ваше любопытство?
- Газету «Панорама», они Вас почитают.
- Ого!.. Редактором главным там служит дерзкий и глубокий человек. Блестяще образованный журналист. Эрудит – Дмитрий Чубашенко. С приставкой – бунтарь. Он вернул властям Орден Республики – это мужество. О таком журналисте в 80-е годы я снял фильм «Ваш специальный корреспондент». Шумный успех был и… шумная разборка у нас в стране. «Орехов» получил и отец Дмитрия журналист Алексей Чубашенко, он был в то время директором к/с «Молдова-филм».
Знаете что, давайте поздравим всех журналистов с моим днем рождения! (Нахал, ты, Гибу!) Оригинально будет. Им редко говорят «спасибо» или «доброе утро». Мы едва успеваем сказать им «до свидания», когда они покидают наш шар земной. А я им очень благодарен. Они с первых моих шагов в творчестве писали обо мне. Много писали. Иных уж… Давайте вспомним Константина Михайловича Симонова, великого писателя и журналиста. Незаслуженного забытого: «Как я выжил, будем знать, только мы с тобой, – Просто ты умела ждать, как иной другой».
- Вы меня растрогали, смутили… Давайте лучше Вас поздравим!
- Согласен. Но зачем поздравлять юного, перспективного «бодающегося теленка» с 80-летним юбилеем. (Выпендреж). Он же молод еще… «Давайте восклицать, Друг другом восхищаться, Высокопарных слов, Не станем опасаться!»
- Николай Трофимович, любая статья имеет свои объемы, рамки…
- А мы разрушим всякие рамки, давайте «покорсарим» и бюрократии конец будет… Так вот, мы вспомним гения Иосифа Бродского, но его сложно декламировать, для этого надо быть равным ему. Николая Рубцова, но он звучал в моем «Собкоре», Кирсанова, Заболоцкого, Михая Эминеску, Аурела Бусуйка, Григория Виеру… Они все были журналистами!
- Николай Трофимович, материал объемен…
- И я не тощий. Я скелет в шкафу… Давайте процитирую поэта-фронтовика, которого вы не знаете (столько-то $ на кону), честно-честно! (проиграешь, гад) «…Великой молитвой дороги, Я душу очищу от скверны, В святилище духа по звездам, Паломникам путь укажу.
- Действительно, я не знаю автора этих стихов…
- Это Сергей Павлович Красиков… Мы многое узнаем после отпущенного нам срока… Это обо мне, о всех нас… И имеет отношение к вопросу о романе жизни. Это одна из глав, скажем, божевильного Гибу (ох, Гибу, загнул!). И если не хватит полоски в газете, не опубликуют, мы не обидимся, не осудим, не будем разрушать здание честных парламентариев в Кишиневе. Главное – я высказался, а вы меня услышали. О чем ваш следующий запланированный вопрос?
Богатство и самодостаточность
- Вам свойственна зависть?
- Нет, я не завистлив. Я умел и умею хвалить людей, радоваться успехам коллег, объясняться им в любви. Поэтому, наверное, мне многое дано… Давайте говорить, руг другу комплименты, ведь это все любви, счастливые моменты». К восхищению меня призвал поэт Булат Окуджава.
- Людей, чьи имена на слуху, часто пытаются заманить в какую-то партию, чтобы потом козырять этим именем. Вас кто-нибудь соблазнил на членство в какой-то партии?
- Отвечу, наверное, вульгарно, не платоновской этикой. Я вообще не понимаю, почему они должны быть, эти гнезда. Любая партия – это враг народа. Она разбивает общество и развращает индивидуального человека. Создаются они для корысти своей! В их сердцевине нет любви ко мне. И почему я, собственно, должен быть чьим-то членом?.. Я, низко кланяясь вашему вопросу, отвечу: у меня есть свое орудие…
- В советское время люди Вашей профессии неплохо получали и при этом приносили миллионы в бюджет республики. Ныне Вы богаты?
- О, да (хрен да редька). С помощью друзей и сыновей я зарабатываю их заработанные деньги. Вывод – я самодостаточен. Великая Фаина Георгиевна Раневская как-то заметила, «что люди стыдятся своей бедности и не стыдятся богатства». Как это понимать? Не стыдимся, наверное, потому что бедны. А если колесо Фортуны повернуть в иное русло – что какие-то «люди стыдятся своего богатства, но не стыдятся бедности»? Дятлы, и это научно доказано, считают, что мы все одинаково работаем! Неужели дятлы начали соображать!..
- У Вас есть покровители?
- Много поклонников… Кроме своих – других волосатых рук у меня нет. К тому же, мои руки мозолистые, не священной коровы. Я благодарен им.
- У Вас столько заслуг перед страной. Неужели наград для Вас не нашлось? Орденом Республики всех награждают…
- А что, они еще остались в сейфах президента? Они есть еще в лукошке государства? Я думал, что все они уплыли за границу, за плодотворную службу зарубежным «товарищам» и за их заслуги пере моей Родиной (нарываешься «творец»). Их так много присуждали, что я подумал, что они иссякли, поэтому и не наградили.
Кино, как оно есть
- О кино мы можем поговорить?
- Это святое дело. Фильмы я снимал, в большинстве своем, исключительно для себя. Увиденное в жизни, встреченных людей… Я возвращал их тем же людям, через восприятие экрана. Я учился у жизни жить! Наделял этих людей своими и чертами друзей, близких, возвращал им любовь, сострадание, жертвенность и свой, видимо, плач. Я тоже могу родить слезу! (Хвастунишка, гусар!) Порой акцентировал, что все мы несовершенны, не надо убиваться по этому поводу. А нужно меняться, совершенствоваться. Меня часто упрекали, почему я не чураюсь толпы, социума, прославляю ее в своих фильмах. Я всегда отвечал этой вопрошающей, переквашенной элите – не чураюсь толпы, потому что я один из них. Мы по легенде родом из детства…
- У Вас есть недостатки?
- О! Уйма достоинств… И ворох недостатков. Горище. Самый омерзительный – не могу лгать. Присутствует лукавство, но не в ладах с хитростью. Прямолинеен, как шест – есть такая палка в каком-то виде спорта. Она гнется, и я иногда гнусь. Стеснителен – это порок. В чем-то аристократичен – тоже порок. Вспыльчив, нервен, впечатлителен, эмоционален… Видите, я довольно скромно открываю шкаф, где спрятан мой скелет. О, если шире приоткрыть, то я найду там много невкусного, скрипучего, игольчатого. Но есть и достоинства, честное пионерское!.. А откровеннее - мое состояние, моя стать в моих фильмах. Там много цветистого, много доброты, чувственности и много черно-белого. Да вы сами меня упрекали, что много раз употребляю многоточие. Факт, не отрекаюсь, даже любя! Многоточием я оставляю пространство читателю, расширяю его территорию для раздумий… Не согласен с моей скошенной пшеницей на грядке, пусть бросает в мою неглубокую яму гранату, а если согласен, по-братски – бутылку на стол. После выпитого любую беду разведем. (Алкоголик ты, «киношник»).
- Библиотека им. А.Лупана Академии наук Молдовы готовит к изданию биобиблиографический сборник, посвященный Вашей жизни и творчеству...
- Его составляет главный библиограф библиотеки Академии Лилия Витион-Бодарев. Она собрала и книгу «Ее лучистый след…о романистке Зинаиде Чирковой. Ей пришлось проделать колоссальную работу - собирать информацию, разбросанную и в пространстве и во времени. Я как-то не удосужился коллекционировать статьи, связанные с моим именем.
- У Вас много художественных фильмов, но документальных гораздо больше. Какой мир Вы запечатлели для истории?
- Эпоху, как и все документалисты мира. Я не исключение. Документальное кино я делю на три категории. Первая, судьбы людей, которые создавали и развивали Молдову. В этот цикл вошли фильмы «Большаков», «Председатель», «Директор завода», «Ревизия», «Братья Москоленко», «Инженер», «Судья», «Вера», «Секретарь райкома», «Новатор», «Делегат съезда» и др. Есть цикл фольклорных фильмов, которые мне очень дороги – «Царь Ирод», «Маланка», «Звезда Давида», «Лошдка» и др.
Ну и, конечно же, тема депортаций, о которых я все сказал еще в 80-х. Это «Привет» из 1937, 1949 и… годов», «Политзаключенный Р-586», «Завоеватели Сибири», «Над Молдовой безоблачное небо - 50 лет после 37-го» и др.
- Мы говорили о книге жизни каждого человека. Чем бы Вы хотели наполнить, насытить следующе главы?
-Не просто следующие главы… Лейтмотив шел бы о судьбах других людей, которые влияли на мою судьбу. Возможно, и я влиял на кого-то. Это Богом даренные судьбы, с которыми я дружил. Я никогда не говорю и не упоминал такие термины, что я работал с кем-то… Солонициным, Лучко… Это бы подразумевало, что я выше, чем эти блистательные артисты. Я говорю или со мною работали, или мы работали вместе… Вот Е.Дога… Будет справедливо, духовно чище будет, если скажу, что гений работал со мною, а я сотрудничал с гением. Гений это… (мы работали на пяти картинах вместе) нормальный человек, мы мирились обоюдно, но повторяю, Е.Д. Дога – Гений. И гений он потому, что в огромном пространстве мировой музыки, он своей музыкой нашел свою ноту. (Не умаляй своих достоинств, дятел). Я не воспитан, чтобы возвышаться над кем-то. Я не допускаю подобного в своих отношениях с друзьями. В таких ситуациях я очень прост, как хлеб. Другой мучной продукт, будь то пирожок, плацинда, пасха… - это другое, это иные отрезки, но от хлеба. И опять Сергей Красиков: «Не пожалей тумана в изголовье, Плач журавлей над памятью пролей.
И не надо меня стопорить вопросами. Вы сами пожелали, чтобы я высказался… Господи! Заступник мой, Великий рукотворец, рукодел души моей, я хотел бы ладно жить со всеми в мире, в ладу творить, совесть очищать слезами от грехов, хотел бы, чтобы власть услышала свою паству, коль они возомнили себя РУКОТВОРЦАМИ и присвоили себе ИМЯ ТВОЕ, что очень грешно. И твоим именем лютуют, не человекоугодное это дело.
Я о немногом прошу - чтобы власть уважала нас и пощадила нашу Отчизну. И если народ терпением Божьим говорит «только своим молчанием» (Алеко Руссо), а власть не слышит его, это не значит, что мы онемели, что вы, Господи, отняли у нас дар речи. Пробьется голос нашего народа сквозь боль младенчества, окрепнет в отрочестве молитвой нашей, и повзрослев мы слезам своими оросим страну Молдову, ведь правда, что дожди нам отсылаешь не часто, утолим ее Стон и Боль и очистим, избавим ее от их скверны…
Всевышний, прости мою строптивость, подними меня преклоненного перед тобою, я повинился тебе и повинуюсь впредь твоему Божьему слову! Помоги своим чадам…
- После такой молитвы слова уже излишни, но все-таки… Вы отражаете реальность, а что нужно для создания мифа?
- Мифу нужны краски, цвета и осенние листья. (Романтик ты, Никушор!). Давайте мне еще один абзац в полосе газеты, чтобы поговорить о поэзии. И пусть с нами всеми будет мученик Николай Рубцов. Так вот – «я долго буду гнать велосипед…»
