Дирижер Валерий Овсяников: «Хорошему оркестру главное — не мешать»
Юрий КОВАЛЕНКО, Париж
«Лебединое озеро» в хореографии Рудольфа Нуреева триумфально вернулось на сцену Оперы Бастилии. Аншлаг — на все двадцать спектаклей, которые продлятся до середины марта. У пульта дирижер Мариинского театра Валерий Овсяников. С маэстро встретился корреспондент «Культуры».
культура: В отличие от певцов и танцовщиков наши дирижеры не частые гости в парижской Опере. Как складывается Ваше сотрудничество?
Овсяников: Оно началось в 2017 году с «Дон Кихота». Продолжилось серией одноактных балетов Джерома Роббинса. Сейчас пришел черед русской классики. Всякий раз при встрече с Чайковским, и в первую очередь с «Лебединым озером», нахожусь в приподнятом настроении. В архивах мне довелось изучать подлинники партитур. Дух захватывает, когда видишь руку Петра Ильича.
культура: Почему «Лебединое озеро» остается «нашим всем»? Да и в мире — от Франции до Китая — это по-прежнему самый популярный балет.
Овсяников: Чайковскому удалось соединить сюжет, музыку, драматургию и создать удивительный спектакль. Все эти годы он пользуется фантастическим успехом. Например, на представления в Опере Бастилии все билеты давно распроданы.
культура: Чем отличается постановка Рудольфа Нуреева?
Овсяников: Прежде всего, он привнес в свои балеты много мужского танца — и сольного, и кордебалетного. Может быть, отчасти в ущерб балеринам.
культура: В «Лебедином» Вы работаете с французскими оркестром и танцовщиками. Трудно ли найти с ними общий язык? Обходится без конфликтов?
Овсяников: Мне не хватает знаний французского, но за тридцать лет я привык работать с разными коллективами, так что для общения нахожу ясные и простые пути. В музыкальном сопровождении может быть много подводных камней, которые надо уметь обходить. Конфликтные ситуации в балете чаще всего связаны с правильным выбором темпа. Во все остальное, в частности в рисунок танца, музыкант не имеет права вмешиваться. Да и незачем это делать. Искусство балетного дирижера как раз заключается в поиске разумного компромисса, при котором и музыка не страдает, и танцовщику удобно.
культура: «Если дирижер тебя не любит — тебе конец», — жаловалась Майя Плисецкая.
Овсяников: Мы с ней много раз об этом говорили. Наверное, в ее словах есть доля истины. Иными словами, балерине и дирижеру лучше дружить.
культура: Как Вы восприняли скандальную историю с Сергеем Полуниным, которого парижская Опера пригласила выступить в «Лебедином», а потом расторгла контракт из-за его высказываний в «Инстаграме»?
Овсяников: Полунина я знаю давно, еще по Королевскому театру. У него потрясающие природные данные. Однако чтобы идти вперед, надо работать над собой. Но когда крышу сносит от успеха и славы, трудиться не хочется. Трудно найти ему равного по лени. Что касается приглашения, то его слова в соцсетях сразу стали достоянием широкой общественности. А нынешний «толерантный» мир не готов к таким заявлениям. Конечно, вся эта история противоречит свободе слова.
культура: Как случилось, что Вы известны во всем мире главным образом как балетный дирижер?
Овсяников: Последние тридцать лет я в основном посвятил балету. Все началось с Академии русского балета имени Агриппины Вагановой, с которой по-прежнему поддерживаю контакты, — недавно вместе выступали в Японии. Потом меня пригласил лондонский «Ковент-Гарден», затем другие театры. Задача балетного дирижера — сохранить все прелести партитуры и одновременно создать комфортную ситуацию для артистов.
культура: «Ничто не гаснет так быстро, как священный огонь». Как Вам удается держать себя постоянно в творческом тонусе?
Овсяников: Бывает трудно, особенно когда идут большие блоки спектаклей — по 20 представлений, как сейчас в Опере Бастилии. Но надо себя заставлять. Другого выхода нет. Так или иначе, когда дирижирую, чувствую себя счастливым.
культура: Порой артисты взывают к великим теням. Баланчин просил Чайковского помочь ему и говорил, что иначе не справился бы. Ростропович перед премьерой оперы «Война и мир», которой дирижировал в Большом театре, ездил на могилу Прокофьева, обнимал надгробный камень. У Вас есть схожие ритуалы?
Овсяников: Нет, но если они это делали, значит, им это шло на пользу. Помогало войти в образ и подняться до музыкальных вершин. Добавлю немного прозы. В партитуре все сказано — от начала до конца. И если ты честно исполняешь все, что задумал композитор, подтекст и поэзия всегда проявятся.
культура: Считается, что дирижер тоже в какой-то степени лицедей. Вы тоже актерствуете?
Овсяников: Быть может, в меньшей степени, чем артисты, но с музыкантами безусловно — иначе будет скука дикая. Все начнут зевать, и это передастся в зал. Не лишенный юмора дирижер Риккардо Мути рассказывал, как правильно исполнять Неоконченную симфонию Шуберта. Главное, говорил он, не забывать отводить руку вправо и не останавливаться раньше музыкантов. А в паузах глубокомысленно закатывать глаза к небу.
культура: Сколько балетов в Вашем репертуаре?
Овсяников: Боюсь показаться нескромным, но думаю, что вся классика. Это в общей сложности десятка три названий. В моем рейтинге главные — три балета Чайковского. Хореография иногда отличается, есть разные версии того же «Щелкунчика». Эталонной считаю — Василия Ивановича Вайнонена. Версия же Джона Ноймайера очень отличается от классических образцов. Каждый раз новые оркестры, музыканты, у всех разное качество звука. Когда есть сольные партии, предлагаю музыкантам проявить себя в личном качестве, а не просто как участников оркестра.
За годы дирижерства вижу, что многое меняется в балете — его рисунок, психология танцовщика. Сейчас все немного холодновато, артисты обращают больше внимания на техническую составляющую, чем на художественную. Часто первые танцовщики — не будем их называть, их все знают — увлекаются цирковыми трюками. Это отрицательно влияет на восприятие, мешает более тонкому пониманию танца.
культура: А сегодня есть то, что раньше называлось «драмбалетом»? Или он остался в славном прошлом?
Овсяников: Что-то похожее делает Борис Эйфман. Но вряд ли это можно назвать драмбалетом в полном смысле слова. Тем не менее эйфмановскую труппу любят и ждут во всем мире.
культура: Кем из балетных артистов Вы больше всего восхищаетесь?
Овсяников: Мне очень нравится Маша Александрова, в Мариинке — Виктория Терёшкина, Катя Осмолкина, Олеся Новикова. Из мужчин — Володя Шкляров, суперзвезда кореец Кимин Ким, воспитанный мариинскими артистами (в 22 года он стал самым молодым премьером Мариинского балета. — «Культура»). В Большом театре — Влад Лантратов.
культура: Почему балерины во все времена кружили голову и царской знати, и интеллектуалам, и простым смертным?
Овсяников: Разве можно не восхищаться грацией прекрасного женского тела? Это было бы противоестественно.
культура: Нуждается ли великая классика в обновлении?
Овсяников: Не более, чем в косметическом. Танец, безусловно, развивается, но хореографию, в которой изначально шли балеты, я бы не стал трогать. К ней надо подходить с осторожностью.
культура: А как относитесь к контемпорари данс?
Овсяников: Поскольку есть спрос, он имеет право на существование. Но я не большой поклонник современной хореографии. К тому, что видел, отношусь со сдержанным энтузиазмом. Я в большей степени консерватор.
культура: Но даже такие звезды, как Захарова или Осипова, пробуют себя в современном танце…
Овсяников: Они хотят расширить возможности, попробовать себя в другом жанре. Я не хореограф, а музыкант, и могу сказать, что в этих постановках чаще всего используют симфоническую музыку, камерную, вокальную, а иногда и вовсе ограничиваются набором шумовых знаков.
культура: «С выдающимся дирижером деревенский оркестр звучит, как венский, а с плохим — венский, как деревенский» — эти слова приписывают выдающемуся маэстро Вильгельму Фуртвенглеру.
Овсяников: Хорошая фраза. В свою очередь, приведу мнение дирижера Шарля Мюнше. Он говорил, что плохих оркестров не бывает. То есть с любым с помощью репетиций можно добиться определенного успеха и красоты звучания. Кстати, на протяжении нескольких лет я работаю именно с Венским оркестром — фантастический ансамбль. До недавних пор это был чисто мужской коллектив, но в последнее время стали появляться женщины, в том числе и на ведущих позициях. Они его украсили.
культура: Известный английский музыковед Норман Лебрехт издал в России книги «Кто убил классическую музыку» и «Маэстро Миф. Великие дирижеры в схватке за власть». Бюлов и Караян, утверждает автор, наделили дирижера чертами диктатора, Вагнер — мессианским комплексом и гипнотическими свойствами, а Фуртвенглер — неуемной страстью к любовным похождениям. Так оно и было?
Овсяников: Доля правды в его словах есть. В середине минувшего века диктатор-дирижер был востребован. Сегодня это невозможно. Дирижер и музыканты должны быть единомышленниками, несмотря на существующий между ними антагонизм. Однако надо быть осторожным в навязывании своего мнения. Все музыканты имеют собственное представление о том, как должен звучать их инструмент. Они знают его возможности лучше, чем самый маститый дирижер. Поэтому надо доверять музыкантам, позволять им проявить индивидуальность.
культура: Иногда говорят, что из всех музыкантов дирижеры производят самое неизгладимое впечатление на слабый пол. Так ли это?
Овсяников: От профессии это не зависит. Бывает, что футболисты нравятся женщинам гораздо больше (смеется).
культура: Дирижирование — дело не женское?
Овсяников: На мой взгляд, да. Правда, в последнее время в нашей профессии появляются женщины. Не так активно, как им, наверное, хотелось бы. Как бы то ни было, на дирижера надо очень долго учиться: мне пришлось потратить больше 20 лет — начальное, среднее и два высших образования. Изначально я хормейстер, работал в Капелле имени Глинки. Потом попал в балетные управдомы.
Среди дирижеров много безработных. Раньше дирижеров считали долгожителями. К сожалению, в последнее время это не так. Некоторые уходят из жизни совсем молодыми.
культура: Первый оркестр без дирижера — Персимфанс — появился в Москве в 1922 году. Его работа строилась на принципах эгалитаризма — всеобщего равенства. Специалисты утверждают, что в нынешнем столетии число недирижируемых оркестров возрастает. Как Вы относитесь к этой тенденции?
Овсяников: По большому счету хорошему оркестру главное — не мешать, и он сам все сыграет. Один многоопытный концертмейстер, в Венском или Берлинском оркестре, сказал на ухо молодому дирижеру, который все время пытался внести коррективы на репетиции: «Если вы будете нам мешать, то мы станем играть так, как вы дирижируете». Слаженный хороший оркестр — 90 процентов успеха. Конечно, концепция, интерпретация, прочтение — дело дирижера. Без него самый замечательный оркестр не сможет прочесть между строк то, что замыслил композитор.
Порой за пульт встают пианисты, скрипачи или виолончелисты. Далеко не всегда удачно. Из лучших я бы назвал Ростроповича, а также Михаила Плетнева.
культура: Вы долгие годы были музыкальным руководителем Академии Русского балета имени Агриппины Вагановой. Как у нас обстоит с молодой порослью? Стоит ли ждать плеяду новых талантов — как, например, в женском фигурном катании?
Овсяников: Я потрясен фейерверком, устроенным ученицами Этери Тутберидзе. В балете такого обильного урожая, к сожалению, ждать не приходится. После распада страны выбор гораздо меньше. Если раньше селекционеры ездили по всей необъятной советской Родине, отбирали лучших из лучших, то сейчас круг поиска заметно сузился. Россия всегда была и остается сильна своей провинцией, в которой балетные школы многое делают на своем уровне. Однако балерины мирового уровня не могут появляться слишком часто. Они еще более штучный товар, чем дирижеры.
культура: Родная Терпсихора страдает из-за того, что наши таланты утекают на Запад?
Овсяников: Они и утекают, и притекают. Мы вспоминали корейца Кимина Кима. Могу назвать также Ксандера Париша, воспитанника английской балетной школы, который много лет работает в Мариинском театре и стал его премьером. Юрий Фатеев, который сейчас и. о. главы балета Мариинки, разглядел Ксандера в Королевской труппе, где он стоял где-то на задворках.
Авторитарные руководители балетных театров очень ревностно относятся к уходам на сторону. Но запретить этого не в праве. Как известно, крепостничество давно отменили, и мир стал ближе и доступнее. Как бы то ни было, русская балетная школа с конца XIX — начала XX века остается эталоном для всего мира. Мы хранители очага. В России приоритет балета, тогда как на Западе — оперы.
Фото на анонсе: operadeparis.fr