«Русская Вивиан Майер» оставила на чердаке 30 000 фотографий 1960-1999 годов
В Сети её уже прозвали «Русской Вивиан Майер». Маша Ивашинцова оставила 30 000 кадров, снятых в 1960-1999 годы в Ленинграде и других советских городах, но никогда никому не показывала свои фотографии. Плёнки нашлись на чердаке её дома через 17 лет после смерти фотографа.
Маша Ивашинцова родилась в семье с аристократическими корнями, чьё имущество вместе с роскошной квартирой в центре Ленинграда захватили большевики после революции. По настоянию бабушки она готовилась стать балериной, но когда старушка умерла, родители перевели Машу из балетной академии в технический колледж.
Она многократно меняла работу. В разное время трудилась театральным критиком, библиотекарем, гардеробщиком, инженером-конструктором, лифтовым механиком. Неизменно было лишь одно занятие Маши – она всегда фотографировала.
«Конечно, я знала, что моя мама всё время фотографировала, – рассказывает её дочь Ася. – Поразительно то, что она никогда не делилась своими работами ни с кем, даже со своей семьёй».
Маша Ивашинцова хранила свои фотоплёнки на чердаке семейного дома в Пушкине, Санкт-Петербург, и редко их проявляла, поэтому никто не смог оценить плоды её увлечения. В 2000 году Маша умерла. Лишь в конце 2017 года её дочь с мужем наткнулись на плёнки, отснятые в 1960-1999 годы. Увиденное их поразило.
«Моя мама, Маша Ивашинцова, сильно вовлеклась в ленинградский поэтический и фотографический андеграунд 1960-80-х годов. Она была возлюбленной трёх гениев своего времени: фотографа Бориса Смелова, поэта Виктора Кривулина и лингвиста Мелвара Мелкумяна, который стал моим отцом. Её любовь к этим трём мужчинам, которые не могли быть более разными, определила её жизнь, поглотила её и разорвала её на части. Она искренне верила, что меркла рядом с ними, поэтому никогда в жизни никому не показывала свои фотографии, дневники и стихи».
Дочь фотографа Ася Ивашинцова-Мелкумян опубликовала часть обнаруженных снимков на сайте, посвящённом Маше Ивашинцовой, чтобы показать миру её работы.
Подборка чёрно-белых фотографий Маши Ивашинцовой с отрывками из её дневника и комментариями дочери:
При любой возможности Маша путешествовала. В письме, которое она написала дочери из Вологды в 1979 году, она сообщала: «В Вологде много старой деревянной России (деревянные дома, резные оконные рамы). Всё это не только уходит корнями в прошлое, но и становится прошлым. Это невозможно сохранить в будущем, поэтому я пытаюсь хотя бы запечатлеть это на камеру».
Маша и Борис познакомились в 1974 году и полюбили друг друга. Они встретились в поезде, который следовал из Москвы в Ленинград. Маша собиралась вернуться к мужу после нескольких лет разлуки. Она ехала в Ленинград, чтобы забрать свои вещи, но после случайной встречи с Борисом планы изменились. Фотография сделана в Машиной ленинградской квартире. У Бориса в руках одна из самых популярных моделей камеры Leica в 1960-х годах – «Leica IIIc». Он жил очень скромно, часто в безденежьи, но старательно копил на лучшую технику. Позже эту Leica он подарил Маше. Она снимала на неё многие годы.
Из дневника Маши, 2 ноября 1976 год: «Вечером 31 октября я ждала Асю и Мелвара перед Малым оперным театром. Мы собирались смотреть "Сильфиду". Потом я заметила маленького мальчика, продающего жёлто-чёрного щенка в наморднике. Я последовала импульсу и обменяла наши билеты на собаку. Приехал Мелвар и сам завизжал, как ушибленный щенок, он хотел пойти в театр, хотел получить свою порцию духовной услады. А ему пришлось везти Асю домой и изучать хинди, пока я возвращалась с собакой».
В 1981 году, через 3 года после съёмки этого кадра, Машу впервые принудительно поместили в советскую психушку. Ася пишет: «Иногда, мне кажется, что в этом её снимке я вижу предупреждение, своего рода предчувствие грядущих событий».
Поэт Виктор Кривулин – одна из ключевых фигур в жизни Маши. Много лет он был её любовником. Она говорила, что он – её первая настоящая любовь. Они были вместе, потом расстались, потом снова были вместе и снова расстались. Это продолжалось годами. Много страниц своего дневника Маша посвятила их отношениям: «Когда я наедине с Виктором, кажется, что ничего лучшего и пожелать не могла бы. Даже не имеет значения, что он говорит. Он что-то говорит, а его слова похожи на свежую живительную воду. Я слышу что-то внутри своей груди, я снова могу дышать и я чувствую жизнь на кончике своего языка. Его слова... Я плыву в них, как рыба в воде, и чувствую, как моё тело поддаётся потоку – меня уносят его слова».
Животным отвелась важная роль в жизни Маши. Она была одиночкой, избегала общества, боялась слишком сближаться, поэтому любовь и дружбу искала среди братьев наших меньших.
На фотографиях Маши много символизма. Например, этот кадр олицетворяет людей; каждый человек в своей в коробке. У всех разные характеры и платья, но все в одном ряду, в коробках. Выбора нет. Даже для тех, кто пытается выглянуть за пределы своего маленького картонного мира.
Из дневника Маши: «Мелвар – непостижимый, недостижимый, неприкасаемый учитель. В то время он любил и желал вырвать меня из скверны Петербурга, из этой городской трясины. Он мучил меня своим желанием, запер меня, пытался сломить словами. Я его ненавидела. Но из-за своей внутренней беспомощности без него я не могла сделать ни шага. И, сбежав, я снова вернулась к своему мучителю-учителю».
Фотография Аси и собаки Марты. Это был период, когда Маша сблизилась с дочерью. В 1975 году бабушка отвезла Асю к Маше, и они прожили вместе до 1982 года, пока она снова не вернулась к отцу в Москву.
Маша часто фотографировала детей. Она видела их даже во взрослых людях и интересовалась их детскими корнями. На этом снимке маленький советский инженер, одетый в модном французском стиле.
Когда Ася была ребёнком, Мелвар и Маша разошлись. Дочь жила с отцом в Москве, а Маша время от времени приезжала к ним в гости. Ася вспоминает: «Как ни странно, я не помню, какой она была в те неспокойные годы, когда разрывалась между своими "тремя любовями". В моём словаре даже не было слова "мать". Но я помню её любовь и нежность. Хотя и не могу сказать, на кого я смотрю в этой фотографии».
Ася пишет: «Я помню эту старушку во время нашего визита в Армению. Мы побывали в одной из деревень рядом с озером Севан. Эта женщина увидела нас проходящими по улице и пригласила в свой дом. Она всё время говорила по-армянски, а мы ничего не понимали. Но чувствовали тепло её слов и тепло хлеба, который она нам предложила. Преломив хлеб, мама её сфотографировала».
У Маши сложились непростые отношения с коммунистическим режимом. В конце концов, партия её сломила и против воли отправила в психиатрическую больницу из-за «асоциального образа жизни», поскольку она так и не смогла ассимилироваться во всеобъемлющем, кричащем на весь мир социалистическом волнении.
Машу всегда интересовали души соотечественников: сочетание вездесущей чёрствости с внутренней любовью и теплотой. На фотографии видна вывеска с надписью «Дружба», что сочетается с искренними улыбками, музыкой и счастьем, но резко контрастирует с жалкой в реальности коммунистической демонстрацией.
Видимо, именно собака была предметом внимания Маши на этой фотографии. Такое вот «отражение случайной любви».
Машу всегда впечатляло кавказское изобилие. Изобилие солнца, тепла, ароматов и доброты, что особенно контрастировало с её ленинградским внутренним миром. Мелвар, будучи армянином, разделял её чувства: «В Армении нет света, есть солнце – источник света, источник галлюцинаций, простой без всяких загадок. Армяне созерцают божество и воспевают его. Однако на севере есть тайна, есть свет, а не солнце. Ведь причина всей жизни – свет, а не солнце; жизнь эгоистична, земна и сама по себе несёт тайну своего зарождения».
Это было поэтическое чтение русского поэта Арсения Тарковского, отца режиссёра Андрея Тарковского. Маша многократно меняла работу, и некоторое время трудилась театральным критиком (а ещё библиотекарем, гардеробщиком, инженером-конструктором, лифтовым механиком, охранником) и периодически посещала подобные мероприятия.
Из дневника Маши, 1975 год: «Сегодня вечером Мелвар вернулся от Шварцмана (Михаил Шварцман – ленинградский художник-авангардист и близкий друг Мелвара и Виктора Кривулина). Он принёс папку со стихами Кривулина. Как мучилось и болело моё сердце! То, что кажется невозможным в реальной жизни, то возможно в царстве духа. Два ревнивых врага встретились этим вечером в одной комнате. Они встретились благодаря своему творчеству, и их творчество – вот почему я жила и любила».
«хоть бы кто-нибудь хороший
к нам пришёл бы и сказал:
Жить не страшно... Жизнь, короче,
не дорога, но вокзал
место, где мы бомжевали
между теток меж колонн,
музыка полуживая
в репродукторе колом...» – Виктор Кривулин.
В 1993 году Маша встретила на улице бывшего возлюбленного, фотографа Бориса Смелова. К тому времени они не виделись более десяти лет. В день встречи Маша сфотографировала Бориса, а затем он сфотографировал Машу на её камеру. Это были два человека измученных и уничтоженных временем. Через пять лет, 24 января 1998 года, Маша написала в дневнике: «Боря Смелов умер. Он умер на улице, недалеко от нашего дома. Он замёрз на улице. Он умер. Любовь исчезла. Сегодня у нас были похороны рядом с церковью на Смоленском кладбище. Много людей пришло... Я поцеловала Борю в безжизненный лоб. Я молилась вместе с Витей Кривулиным. Я держала свечу, держала цветы, бросила горсть земли на его гроб. Дома, поговорив с Асей, я много плакала. Какая ужасная, горькая потеря».
Ася пишет: «Для меня эта фотография – метафора Машиной жизни: в одиночестве, в прекрасной пустоте. Одна, но в центре, будучи воспринимающим субъектом, без которого красоты бы не существовало. Маша хранила свои работы у нас на чердаке, потому что её фотографии не создавались для выставок или показов. Это была её бесконечная попытка постичь оттенки внутреннего и внешнего мира. Это были боль, радость и манифестация жизни – как и жизнь самой Маши».
