Преступление композитора Карла Джезуальдо да Веноза

<...> 

Современники, хорошо знавшие Карло, вполне справедливо считали этот брак фарсом. Единственная надежда в нем была на то, что до разрыва Донна Мария успеет родить наследника, после чего поддержание видимости счастливого супружества благополучно отпадет. Но все сложилось несколько иначе.

Поначалу всем казалось, что чудо свершилось: Карло — не только принявший навязанный ему брак, но даже решивший найти в таинствах любви «противоядие» таинствам смерти — даже счастлив. Он фанатично поклоняется Марии, страстно в нее влюблен и иногда у него даже случаются припадки астмы от смеха. Его архилютня теперь звучит в мажорных тонах, и он пишет множество поэтичных писем своей возлюбленной, греясь в лучах солнца. Ночные прогулки по кладбищам кажутся забытыми. Все семейство счастливо и благодарит Бога за чудесное превращение.

Мария вначале также весьма довольна своим супругом: она находит его очаровательным, заботливым и даже веселым. Ее нимало не заботит тот факт, что Карло силен в любви только в стихах, в жизни же он оказывается совершенно несостоятельным. Утешение он находит в лютне и в сложении новых любовных песен — еще более страстных и чувственных.

Через год после свадьбы, так и не дождавшись даже намеков на появление наследника, обеспокоенный Фабрицио обращается к сыну с настойчивыми призывами вспомнить об ответственности перед родом. Мария также начинает скучать и уже довольно раздраженно отвечает на пылкие поэтические признания своего супруга.

В конце концов, прибегнув к несколько странным методам (вспомним Medicinalium Томмазо Кампанеллы), Карло все же удается подарить Фабрицио надежду на внука. После чего он совершенно отворачивается от жены — когда-то представлявшейся ему земным воплощением Богоматери, теперь же потерявшей ореол святости — и снова возвращается к своим минорным мадригалам.

Наконец в 1588 году (точная дата до нас не дошла) Неаполь узнал счастливую новость — у Карло родился долгожданный сын, нареченный Эмануэле. Карло — всячески пытавшийся убедить себя в том, что это — плоть от плоти и кровь от крови его, и он будет ему хорошим отцом, — недолго любовался сыном. В сущности, ребенок был ему совершенно безразличен.

Теперь, освободившись от столь тяготившей его обязанности, Карло бежит из Неаполя и два года проводит в замке Джезуальдо. Его привычки мало изменились: он еще продолжает поэтически поклоняться Марии (издалека это было гораздо проще), хоть и с некоторой прохладцей, основную же часть своего времени посвящает музыке и охоте. Три-четыре раза в неделю он посылает Марии безжизненные оды, на которые она отвечает чисто формальными письмами. При редких встречах в кругу семьи или на празднествах супруги друг с другом вежливы, но не более того. Мария довольна отсутствием мужа, Карло же не желает расставаться с идеальным образом жены, поддерживать который можно только на расстоянии.

1588 год стал для Карло наиважнейшим не из-за рождения сына, а благодаря визиту в замок Джезуальдо величайшего итальянского поэта Торквато Тассо. Для Карло — постоянно мечущегося между светом и тьмой — эта встреча оказалась фатальной, поскольку в Тассо он увидел собственное отражение: свои страхи, свои болезни и свои кошмары. Тассо оказался первой, встретившейся ему, «родственной душой», перед которой он мог не скрывать свои чувства, и которая также бродила ночами по лесам и рощам, что-то бормоча и порой взрываясь гневом. При этом у Тассо было еще и великое преимущество — он умел выразить все свои чувства, при этом делал это блестяще. Карло совершенно очарован своим гостем, у них завязывается теснейшая дружба, которая заставляет хозяина замка забыть обо всем на свете.

Поэт и композитор совершают совместные прогулки по кладбищам, пытаются вместе преодолеть страх смерти, и в ночи слышны их новые произведения. Разумеется, Карло пишет мелодии на многие строки своего нового друга, что порождает прекрасный синтез слов и музыки. Пожалуй, самые вдохновенные мадригалы Карло написал именно на слова сонетов Тассо, этот же последний, в свою очередь, черпает вдохновение в музыкальной гармонии.

Именно в эти месяцы Карло впервые начинает развивать собственный стиль, для которого характерны сильные диссонансы, немыслимые смены тональностей и сложное развитие мелодии.

Тассо же в этот период заканчивает в замке Джезуальдо свое последнее эпическое произведение: "Сотворенный мир" ("Il mondo creato"). Великому поэту сорок четыре года — он ровно вдвое старше своего страстного поклонника-композитора. Перед приездом в Неаполь он провел несколько лет в одном из сумасшедших домов Феррары, из которого был вызволен лишь вмешательством Винченцо Гонзага. Так что замок Джезуальдо стал для него своеобразным местом покоя и отдохновения, чем-то вроде монастыря, где ему впервые в жизни поклонялся и внимал представитель знати.

Тем не менее, несмотря на внешнее сходство, Карло и Тассо были совершенно разными людьми. Карло был одержим религиозностью, и все его переживания носили духовно-мистический характер. Проблемы же Тассо были чисто земного свойства и происходили от несчастной любви, ставшей уже маниакальной, но дарившей ему вдохновение. Впрочем, это не мешало двум творцам соревноваться друг с другом в силе страданий и в уходе от мира. Совместное творчество позволило наследному князю — таков был «официальный» титул Карло — забыть обо всех своих горестях, тем более, что после рождения Эмануэле отец его Фабрицио совершенно забыл о сыне и предоставил его самому себе.

Трагедия случилась два года спустя, когда в 1590 году Тассо — подталкиваемый своей паранойей, из-за которой ему повсюду чудились интриги и убийцы — покинул замок Джезуальдо. И Карло неожиданно оказался один на один с ужасающей пустотой, которую он не мог ничем заполнить. Не зная даже — зачем, он сел на коня и отправился в Неаполь, где его встретила Мария на седьмом месяце беременности. Когда Карло увидел ее, основы его мира и его поэтической идеи рухнули, ибо вместо своей Мадонны он вдруг узрел самого себя в образе рогатого и осмеянного мужа.

В прямом смысле слова, потеряв дар речи, он несколько недель скрывался в одной из комнат дворца Сан Северо в состоянии почти что безумия. Затем он совершенно хладнокровно принял известие о рождении девочки, которое — будучи «вещественным доказательством» неверности Марии — убедило его в том, что он осмеян Богом и выброшен из жизни.

Под давлением некоторые — особо приближенные — слуги раскрывают ему имя любовника Донны Марии: им оказывается ни кто иной, как Фабрицио Караффа, герцог Андрии, который восстановил старинную любовную связь с женой несчастного Карло после рождения Эмануэле. Узнав об этом, Карло вышел из столбняка и задумал отомстить: Марии, герцогу и всему миру.

26 октября Карло приготовил западню своей жене и ее любовнику. Он желал застать Марию и герцога Андрии «на месте преступления», чтобы «законно» умертвить обоих. Для этого ему нужно было, чтобы любовная встреча произошла у него в доме.

Он сообщает жене, что отправляется на охоту в Аструзи и вернется не раньше, чем через неделю. Покинув с большой помпой дом в сопровождении многочисленных слуг, он затем отправляется к родственнику, живущему по соседству (согласно некоторым источникам, он даже не потрудился скрыться, а провел время «в засаде» в мезонине своего же дворца, всего в нескольких метрах от Марии).

Все последующие события были описаны двумя свидетелями, не верить которым нет никаких причин. Ими были двое слуг — Сильвия Альбана, на протяжении шести лет состоявшая на службе у Марии д'Авалос, и Пьетро Бардотти — сорокалетний личный камердинер Дона Карло, служивший в семействе Джезуальдо уже двадцать восемь лет.

Они предстали перед четырьмя членами комитета по расследованию этого убийства, который был назначен вице-королем Неаполя, и дали показания, согласно которым вырисовывалась следующая картина. Вечером 26 октября Донна Мария после ужина, как обычно, отправилась спать и разделась при помощи Сильвии Альбана. Затем — сказав, что услышала условный свист герцога Андрии, — она потребовала, чтобы служанка вновь одела ее. Герцог действительно стоял на улице в свете луны. Госпожа вышла на балкон и приказала служанке стоять на страже и дать ей знак, если она услышит что-то подозрительное в доме или на дворе. В это время часы пробили одиннадцать. Через полчаса Донна Мария снова позвала служанку, чтобы та помогла ей раздеться. Синьора улеглась в постель и приказала принести ей новую ночную рубашку — с черным шелковым воротником и такими же манжетами. Сильвии было приказано оставить рубашку на постели и больше не входить в комнату, если только ее не позовут. После чего служанка отправилась в свою комнату (располагавшуюся между спальней Донны Марии и лестницей), прилегла на постель и задремала, читая книгу.

Примерно в это же время, по свидетельству Пьетро Бардотти, Карло поужинал в мезонине дворца (прислуживал ему сам Бардотти), а затем удалился спать, закрыв за собою дверь комнаты. Около полуночи Карло вызвал колокольчиком камердинера и приказал принести ему воды. Выйдя во двор за водой, он увидел, что дверь, ведущая на улицу, была открыта, и не смог найти этому объяснения. Вернувшись к своему господину, Бардотти застал его уже одетым. Карло приказал подать ему плащ. Подивившись просьбе, камердинер осмелился спросить — куда же направляется синьор в столь поздний час, на что получил ответ: «На охоту!». Когда же Бардотти заметил, что это не время для охоты, его господин пробормотал: «Увидишь — на какого зверя я иду сегодня охотиться». После чего он приказал зажечь факел и вытащил из-под кровати шпагу (дав ее свидетелю), кинжал, нож и маленькую аркебузу. Затем синьор взобрался по лестнице, ведущей в покои Донны Марии, и прошептал, что убьет обоих — герцога Андрии и «эту шлюху Марию». Бардотти заметил на лестнице еще двух человек, вооруженных алебардой и аркебузой, в которых он затем признал слуг Дона Карло: Пьетро Викарио и Асканио Лама. Потом к ним присоединился и еще один слуга — некий Франческо, фамилии которого Бардотти не знал. По знаку Карло эти люди вошли в комнаты Донны Марии.

Карло следовал за ними. За ним поспевал Бардотти с двумя горящими факелами в руках. Его оставили у двери — дабы не дать никому сбежать. Эту группу увидела и Сильвия Альбани (которую Дон Карло также вознамерился убить, считая потворщицей Донны Марии, но ей удалось укрыться в соседней комнате, где спал маленький Эмануэле, и спрятаться под его постелью, умоляя Господа, чтобы обезумевший Карло не обернул оружие и против сына). Бардотти услышал выстрел, голосов же не было слышно. Чуть позже из комнаты вышли три слуги Дона Карло и спустились по лестнице, он шел за ними с окровавленными руками. Впрочем, пройдя несколько шагов, он вернулся в покои жены с воплем: «Я не верю, что она мертва!». Тут Бардотти посветил у него за спиной факелом и увидел в комнате, рядом с дверью, чье-то распростертое тело, а затем — Дона Карло, вскочившего на ложе Донны Марии и в ярости наносившего ее уже бездыханному телу новые удары, все так же крича: «Я не верю, что она мертва!». Затем господин приказал камердинеру запретить женщинам кричать, сам же он бегом спустился по лестнице и Бардотти услышал цокот копыт лошадей, выносящихся со двора. Наутро ни самого Дона Карло, ни его трех слуг, ни кого бы то ни было из его свиты уже не было во дворце.

Показания свидетелей и отчеты благороднейших господ Дона Джованни Томмазо Саламанка и Дона Фульвио ди Костанцо — королевских прокуроров и судей — содержат еще множество подробнейших деталей (вроде описания стула, никак не относящегося к делу, или же ткани, служившей балдахином для постели Донны Марии), которые нам ни к чему. Стоит только отметить, что странным образом (впрочем — вполне объяснимым уважением к высокопоставленным семьям, честь которых была затронута в этом деле) практически не были описаны раны убитых. О них написали в других — неофициальных — источниках. Например, у Борцелли можно найти такое описание: «Раны Марии располагались в большинстве своем внизу живота, в основном — в той его части, что заслуживает наибольшего внимания. Герцог Андрии же был обезображен куда более».

Кроме того, многие источники настойчиво упоминают еще и о том, что Карло выбросил тела двух любовником на ступени дворца, то есть пожелал публичного позора. Говорят, что на дверях он повесил бумагу, в которой объяснял причину этого убийства, и половина города пришла поглазеть на нее и на лежащие на ступенях тела, красота которых вызвала у всех, их видевших, жалость и сострадание. Борцелли даже пишет, что Донна Мария в гробу была даже еще краше, чем при жизни, и что один из монахов-францисканцев не смог удержаться и совершил насилие по отношению к ее телу.

Упорно бытует и легенда о том, что Дон Карло умертвил и новорожденную дочь Донны Марии, схватив ее люльку и закружив ее так, что ребенок, в конце концов, задохнулся. Поскольку рождение этой девочки нигде не было зафиксировано, можно предположить, что в действительности она умерла во время родов или же вскоре после рождения, возможно — за несколько дней до гибели матери, чем и объясняется происхождение этих слухов.

Спаччини в 1613 году написал, что Донна Мария перед смертью безуспешно умоляла мужа дать ей время исповедаться, и погибла, распевая молитву «Salve Regina» с задранной на голову ночной рубашкой. Скорее всего, это просто еще одна легенда-слух...

Взглянем теперь на реакцию окружения Карло на его преступление. Собственно, с точки зрения формальных законов того времени, преступления и не было — муж, узнавший о неверности жены, почти что имел право на месть и восстановление чести. Но жестокость совершенного им убийства восстановила общество против него. Аммирато отмечает, что «лишь немногие не оплакивали погибших и не простили им сполна грехи, коими они себя запятнали».

Отец Карло, Фабрицио Джезуальдо, тем более не встал на сторону сына, явственно горюя о смерти своего любимейшего друга — герцога Андрии — и заявляя, что не раз предупреждал его о неизбежной опасности связи с Донной Марией.

Судя по сохранившимся документам, Карло — жаждая посвятить все свое время расплате с женой — приказал умертвить Карафу своим трем слугам, посему (и обратим внимание именно на этот факт) некоторые родственники герцога-жертвы попытались затеять против него процесс, «требуя мести исключительно по факту, что благородная кровь была пролита рукою недостойных прислужников» (так пишет об этом Пьер де Бурдель).

В письме венецианского посла, датированным началом 1591 года, читаем: «Некоторые судебные служащие в сопровождении судебных исполнителей отправились во Дворец Сан Северо и в дальнейшем, в ходе различных расследований, приговорили к домашнему аресту тех, кто был причастен к делу, вплоть до того момента, когда не будет вынесено окончательное решение, впрочем, до сих пор не было предпринято никаких дальнейших шагов».

Кажется, на этом все и закончилось — процесс так никогда и не начался. При посредничестве осторожного и дипломатичного дяди Дона Карло — Альфонсо (бывшего в то время кардиналом церкви Святой Цецилии в Риме, а затем ставшего архиепископом Неаполя) — три благородных семейства: Джезуальдо, Карафа и д'Авалос, сцепившиеся было из-за нанесенного оскорбления, решили примириться, дабы не раздуть огромный политический скандал.

Карло, со своей стороны, удалился от придворной жизни в фамильную крепость Джезуальдо, и ко всеобщему удовольствию исчез из поля зрения на три года.

Единственными, кого не удалось заставить замолчать, были литераторы. По всей Италии стали слагаться раздирающие душу стихи, описывающие кошмарное двойное убийство. Ожидали, что и Торквато Тассо внесет свою лепту в эти творения. И он, подавленный всеобщим ожиданием, действительно написал четыре совершенно бескровных (и да простится нам двойной смысл сего слова, которое в данном случае как нельзя лучше характеризует его произведения) сонета, в которых поставил под сомнение греховность какой бы то ни было любви и предоставил нимфам и грациям оплакивать случившееся, ни словом, впрочем, не упомянув о виновнике всего происшедшего. Случившееся не оказало никакого влияния и на его тесные отношения с Карло, продолжавшиеся уже лишь в эпистолярном жанре.

Некоторые историки полагают, что кровавое преступление явилось «пусковым механизмом» для душевной болезни Карло. Но это не так, скорее, оно даже задержало ее, дав выход его внутренней агрессии, с одной стороны, и — через чувство вины и греховности — позволившее ему понять смысл христианства и приблизиться к Богу, — с другой.

До конца жизни Карло периодически испытывал угрызения совести (усиливавшиеся с возрастом), которые заглушал делами благотворительности и жертвуя огромные суммы на мессы по усопшим. Но поначалу казалось, что он даже успокоился. Никогда он не был так кроток со своими близкими, как в эти три года добровольного заточения. Ему было тогда всего двадцать четыре года, но он вел жизнь старого монаха. Бòльшую часть своего времени он посвящал сочинению духовной музыки, практически забросил охоту, занялся разведением лошадей, перестроил замок и приказал выстроить монастырь капуцинов, капеллу в которой назвали Santa Maria delle Grazie (то есть Святой Марии Благодатной).

Кроме того, в 1591 году произошло и еще одной событие, весьма благотворное для психики Карло, — умер его отец Фабрицио, и он автоматически получил титул князя Венозы и вице-короля Неаполя, став, следовательно, человеком, которому уже никто (кроме короля Филиппа П Испанского, у которого на тот момент были совсем другие заботы) не мог ничего приказывать. Наконец-то пришла долгожданная свобода.

Разумеется, человек такого ранга уже не мог жить как отшельник. Благодаря родственникам, видевшим в нем средство для установления новых политических связей, он неожиданно быстро вернулся ко двору, и с этого момента уже не отказывался заниматься делами, полагавшимися ему по статусу. Единственной, оставшейся ему, возможностью бегства от них, было сочинение мрачных мадригалов и респонсориев.

И вот теперь-то настал момент вспомнить наконец о музыке Карло, ибо вскоре после его «возвращения в мир» он достиг вершин своего искусства. Если взглянуть на его творения в перспективе, можно заметить, что с этого момента и вплоть до смерти он больше не изменял своего стиля, то есть — стиля своего времени. Он почти что дошел до границы, еще чуть-чуть, и он мог бы стать новатором, но — увы — границу эту он так и не перешел. Он так и не осмелился взглянуть в лицо барокко, продолжая писать в старой манере произведения для нескольких голосов а капелла. Карло был одним из очень немногих композиторов, которых без малейшего сомнения можно назвать маньеристами — подобно их «собратьям» художникам и скульпторам той эпохи. Его музыка дошла до своего логического завершения (то есть — до мертвой точки), стилистически выдохлась и не смогла даже относительно приблизиться к тому, что всего через несколько лет напишет Монтеверди.

Музыка Карло поражает слушателя своей интенсивностью, граничащей с извращением. При этом у него (слушателя) не возникает чувства зарождения в ней некоей новой эстетики. В произведениях Карло басы могут заглушать голоса сопрано, им свойственны диссонансы и странные иллюзорные концовки. Еще одной характерной их чертой являются неожиданные перепады тональностей, похожие на крик, например из ля бемоля — в фа диез мажор.

Стихи, которые он слагает под воздействием музыки, всегда исключительно мрачны и полны боли; когда он не находит подходящих текстов для своих композиций, он сочиняет что-то сам — все в том же ключе.

В последнее время, когда к музыке Карло неожиданно пробудился довольно сильный интерес, и кто-то даже увидел в нем предтечу Вагнера и Шнитке, существует и прямо противоположное (и, несмотря на едкость, возможно, более верное) мнение, согласно которому музыка его — это своеобразный «астматический приступ, озвученный несколькими голосами». Стоит заметить, что — не случись с ним всей этой трагической истории — его имя вряд ли упоминалось бы сейчас чаще, чем имена его современников, таких как Ненна, Верт, Маренцио или Макè, учитывая, что даже такие гораздо более талантливые композиторы как Габриэли и Луццаски ныне почти забыты.

Тем не менее, Карло вовсе не был дилетантом и часто страдал от того, что его собратья-композиторы видели в нем, прежде всего, князя, располагающего почти неограниченными средствами, и лишь затем — музыканта. Можно сказать, что он был тем талантом (чтобы не сказать — гением), который — не сумев сам раскрыться — все же подготовил почву для рождения Монтеверди. Он и сам в конце жизни почувствовал, что отстал от времени, но ничего не смог с этим поделать, поскольку в музыку он всегда вкладывал исключительно самого себя и свои проблемы. <...>

Давно законченные сборники мадригалов Карло долгое время остаются неизданными, он опубликует их лишь в 1611 году с единственной целью (о чем говорится в предисловии) - защитить их от плагиата. Когда-то Карло жаждал публичного признания (и несказанно радовался ему, будучи в Ферраре), теперь же он не выносит никакой публики, за исключением узкого круга доверенных лиц, из которого в 1599 году исчезает Помпонио Ненна, которого Карло самым неожиданным образом с проклятиями и угрозами изгнал из замка, обвинив в предательстве и злоупотреблении доверием (впрочем, ничего более конкретного произнесено не было). Ненна сбежал в Рим. <...>

Именно в эти последние годы, когда Карло практически не показывается из своего замка, возникает множество историй и слухов на его счет, приписывающих ему различные извращения, занятия некромантией и прочие непотребности, но все это — всего лишь слухи.

В этот период Карло практически умер как композитор. Для того, чтобы написать небольшой отрывок, на который раньше у него уходило несколько часов, теперь он тратит месяцы. И пишет он только литургические произведения для исполнения во время Святой недели.

Можно назвать точную дату заката эпохи Карло — это 24 февраля 1607 года, когда в Мантуе прошла премьера «Орфея» Монтеверди. Вскоре после театральной премьеры Карло получил партитуру оперы и — хотя бы исключительно в душе — вынужден был признать, что в музыке он уже перешел в разряд «динозавров». <...>

В этот заключительный период жизни интересно проследить развитие религиозных воззрений Карло. Он неожиданно находит «посредника» в своих отношениях с Богом. Им оказывается его родственник — великий Карло Борромео (дядя со стороны матери, покинувший этот мир в 1584 году и причисленный к лику святых в 1610-м). Карло выбирает его в качестве личного покровителя и заступника перед лицом Господа. <...> 

.. Как пишет Спаччини, он не мог заснуть, если кто-нибудь не согревал ему спину своим телом. Для этих целей существовал некий юноша по имени Кастельвьетро, к которому Карло был сильно привязан. В "Хронике упадка Неаполитанских семейств" Ферранте делла Марра упоминается и о том, что князь Венозы был "одержим бесами", которые не оставляли его в покое до тех пор, пока десять или двенадцать молодых людей не пороли его розгами (трижды в день). Во время этих экзекуций Карло улыбался от наслаждения. <...>

В таком-то жалком и непотребном состоянии он и умер поздним вечером 8 сентября 1613 года. За пять дней до кончины он продиктовал 36-страничное завещание...

<...> Он желал быть похороненным в церкви Gesù Nuovo в Неаполе, где завещал построить за пять лет капеллу над своей могилой, на которую оставил 30 тысяч дукатов. Кроме того он завещал отслужить тысячу заупокойных месс в церкви San Marciano в Фуэнто, пятьсот — в римской церкви San Gregorio и еще пятьсот — в разных других церквях. Еще не законченной церкви San Rosario в Джезуальдо он оставил навечно ежегодные 50 дукатов, при условии, что священники этой церкви будут ежедневно служить заупокойную мессу. Служить они обязаны были тоже вечно.

С уходом из жизни Карло закатилась и звезда семейства Джезуальдо, процветавшего до этого на протяжении целых 600 лет. За месяц до кончины Карло его сын Эмануэле погиб в результате несчастного случая, оставив после себя лишь двух дочерей. За неимением наследника Веноза стала частью приданого одной из внучек Карло — Изабеллы, которая в дальнейшем (против желания, высказанного Карло в завещании, и по приказу Короля) была выдана замуж за Николино Лудовизио. Таким образом, семейство Джезуальдо потеряло свой дворянский титул, а также и земельные угодья, вскоре проданные им за бесценок. <...>

В 1688 году происходит последнее странное событие, связанное с Карло, князем Венозы. Сильнейшее землетрясение потрясает церковь Gesù Nuovo и мощный саркофаг Карло бесследно исчезает в разверзшейся земле. 

Источник: Биография на русском языке, в пересказе С. Блейзизен

Прочитать полностью можно по ссылке здесь