Одна и та же дама

Фрагменты книги Дмитрия Петрова «Аксенов»

Майя 

Он сильно рисковал. Ведь Майя Афанасьевна  была замужем. А мужем ее, то есть соперником Аксенова, был не кто иной,  как знаменитый режиссер Роман Кармен! 

Прославленный кинодокументалист, Герой  Социалистического Труда, народный артист СССР, личный друг Брежнева...  Корифей документального кино, снискавший немалую славу благодаря фильмам  о гражданской войне, снятым в Испании, хронике сражений Великой  Отечественной, картинам о горячих точках планеты и борьбе за мир. 

Это он снимал сдачу Паулюса под Сталинградом и  подписание акта о капитуляции Германии. Снимал Мао Цзэдуна, Хо Ши Мина,  Фиделя Кастро. 

Отец Майи, Афанасий Андреевич Змеул, в  довоенное время возглавлял Московский педагогический институт  им. В.И. Ленина и Всесоюзную академию внешней торговли, добровольцем  ушел на фронт. Вершиной карьеры Афанасия Андреевича стал пост  руководителя всесоюзного внешнеторгового объединения "Международная  книга". 

В 70-х годах это учреждение имело офисы во многих странах и до основания ВААП курировало сделки по переводам. 

Майя Афанасьевна любила отца и, как говорят,  унаследовала его упорство, целеустремленность и прямолинейность. Что  порой превращало их споры в жаркие баталии. Которые, впрочем,  завершались нежнейшим примирением. 

До замужества Майя жила с отцом и приемной  матерью, с которой была дружна. Но в 1951 году вышла замуж за  внешторговца Мориса Овчинникова и отчий дом покинула. А потом покинула и  Овчинникова ради Романа Кармена. 

Майя — человек прямой и вспыльчивый. Однако,  как говорят, их отношения с Карменом протекали внешне ровно. Семья  входила в советскую элиту самого высокого уровня. К их услугам было все,  чего мог пожелать творческий работник,— приемы и "пайки", путешествия,  квартира в высотке на Котельнической набережной, автомобили, дачи,  общение с иностранными гостями, пикники с членами Политбюро. В 1970 году  Роман Кармен переживает инфаркт и едет восстанавливаться в Ялту.  С Майей. Там они и встречаются — Майя и Аксенов. 

Старый друг Белла Ахмадулина вспоминает: "Они  полюбили... Майя тогда была замужем, но это уже не имело значения.  Вася... тоже был почти не женат...  

Когда Майя уехала, Василий Павлович тяжело  переживал. Мы стали звонить в Москву, к телефону подходят не те, кто  нужен. Муж подходит, кто же еще? Роман Лазаревич Кармен, с которым я  тоже была дружна, держал себя... благородно. Он не мог не знать...  Понимал: и я что-то знаю, но ничего не выдам — даже ''под пыткой  алкоголя'". Белла Ахатовна считала, что в посвященном ей Аксеновым  рассказе "Гибель Помпеи" иносказательно описана эта ситуация: Ялта,  море, беспечность... заря чувства. Легкомысленная Ялта: кто пьет, кто  танцует, кто... во что горазд. 

А в Москве... Аксенов, бывало, подходил к  машине, проверить, в порядке ли в банке с водой на полу тюльпаны,  ждавшие под газетой их с Майей встречи... И случившийся рядом друг  Анатолий Найман испытывал острую нежность к покорным цветам и к  трогательному их обладателю. 

Много было толков о встречах Аксенова с Майей  в Сочи, Коктебеле, Москве, Прибалтике. Найман вспоминает, как однажды в  деревню на Рижском заливе, соседнюю с той, где он жил, приехал Василий  на изумрудной "Волге". Он привез в холщовых сумках папки с "Ожогом".  Анатолий Генрихович стал читать, а, отвлекаясь, думал: "Все у нас — и  такая книга, и такая женщина, и такая на ней льняная блузка с крошечными  зеркальцами в яркой вышивке..." После Аксенов признавался: "О наших  изменах знали все. Юлиан Семенов раз чуть меня не побил. Кричал: "Отдай  Роме Майку!". Но он не отдал.  

"О муже я вообще не думал,— признался в одном  из интервью Аксенов,— просто был влюблен. Никакого столкновения у нас с  ним не было. Майя была очень привлекательна, ей нравилось, когда мужики  смотрели ей вслед. Роман продолжался, она отходила от своей семьи, я —  от своей... Майя — самый близкий мне человек. Мы иногда спорим,  ругаемся, но я очень ее люблю, забочусь о ней, и так будет до конца". 

— Кто бы мог подумать,— нередко восклицал  Бенедикт Сарнов, когда речь заходила об Аксенове,— что такой стиляга и  пижон, как Вася, станет примерным семьянином, опорой для Майи и ее  семьи! 

Несомненно, на многие годы Майя стала главной  героиней его жизни. Спустя годы на вопрос: "А вы описали своих женщин в  книгах?" — Аксенов ответит: "В романах всегда отражался мой  романтический опыт. Хотя в романе "Ожог" очень близко описываются наши  отношения с Майей. Там она зовется Алисой".  

Здесь два важных момента. Подтверждение:  Алиса — "почти Майя" и слова "мой романтический опыт". Они помогают  понять, что двигало Аксеновым в отношениях с дамами. Возможно, был в них  плейбойский задор, но прежде всего — жажда переживаний, поднимающих на  ту высоту, на какой без головокружения не обойтись.  

Размышляя вслух, Анатолий Гладилин говорил, что все героини Аксенова — это одна и та же дама.  Прекрасная, но непростая. О чем он и поведал однажды другу в таких  примерно словах: "Васенька, твоя героиня — это красивая баба, очень  красивая баба, но обязательно блядь. Которая, кроме того, что любит  главного героя, спит еще с десятком как минимум мужиков. И из-за этого  все они мучаются и так далее... Я понимаю: иначе неинтересно... Если бы  ты писал героиню всю такую положительную, у которой отношения только с  котлетами, которые она подает мужу с зеленым лучком для аппетита, ты,  наверное, повесился бы с тоски. Поэтому она — такая". 

Кира 

В 1978-м скончался муж Майи — Роман Кармен.  Она до конца ухаживала за ним. Но он ушел, и вместе с ним — препятствие,  не позволявшее ей быть с Аксеновым. 

Но у Василия Павловича имелась семья. И его  жена Кира отнюдь не была готова к разводу. Беседы с ней убеждают: она  любила мужа. И хотя трудно сказать, что в подобной ситуации в большей  степени движет женщиной, которую фактически покинул супруг,— стремление  защитить его или желание его сохранить,— ее мотивы, при всей их  серьезности, мы, пожалуй, обсуждать не станем. Важно, что Кира  Людвиговна сделала все, чтобы оградить Аксенова от преследований, не  дать изгнать из страны, не допустить покушения на жизнь. И она,  прекрасно зная об отношениях мужа с другой женщиной, тем не менее  старалась поддержать его. Быть рядом в самое трудное время, когда одна  из последних надежд на перемены в СССР — "МетрОполь" — была растоптана,  Аксенов покинул Союз писателей, покрышки его "Волги" прокалывали,  телефон прослушивали, и все меньше становилось звонящих.  

Кира Людвиговна звонила на Лубянку, кричала в  трубку: "Как вы смеете выдавливать его из страны? А еще говорите, что  боретесь за кадры!"  

— Вася,— рассказывает она,— никогда не был  политическим диссидентом. С другой стороны, все его поведение как  публичной фигуры было вызовом властям. В той мере, в какой было вызовом  любое самостоятельное мнение и независимое поведение. Аксенов оказался  слишком яркой, бунтующей личностью на фоне торжествующей серости. Они  хотели, чтобы он уехал. В какой-то момент мои звонки вывели их из себя, и  на Красноармейскую отправили машину с психиатром и санитарами. 

Вошел импозантный доктор в пыжиковой шапке и  предложил проследовать в больницу. Кира наотрез отказалась, заявив, что у  нее все в порядке. Врач удалился, а она поняла, что звонки ничего не  изменят. 

Все было далеко не в порядке. Страшно, неуютно, невыносимо...  

Измотана она была до грани нервного срыва...  Жгла на кухне в медных тазах самиздат и заграничные запретные книги.  Постоянно ощущала участие органов в жизни семьи, которую все еще считала  общей с Аксеновым. 

— Они,— говорит Кира Людвиговна,— были крайне  заинтересованы в том, чтобы мы скорее развелись. Думали, что тогда  Аксенов с Майей скорее уедут. А я так выступила в суде, что нам дали три  месяца на раздумье. Но через две недели вышло постановление о разводе.  Причем судья был другой... 

Решение об отъезде 

Аксенов стал, что называется, свободен... 

И в том числе — волен самоопределиться с  местом жительства. Они с Майей поселились на даче Кармена в Красной  Пахре. Нередко наезжали в Москву — в большую, хоть и темноватую квартиру  в Котельниках. Возникла странная ситуация — знаменитый и любимый  многими писатель Аксенов перестал быть советским. Утратил возможность  напечатать в СССР хотя бы строчку. Попутно за границей — в Италии, в  издательстве Mondadori — готовился к выходу "Ожог". Между тем публикация  на Западе была чревата серьезными санкциями. И, видимо, власти и  литературные бюрократы не уставали объяснять это Аксенову. 

— Насколько я понимаю,— делилась со мной  Кира,— тогда у Василия Павловича было еще несколько встреч с людьми из  органов и Союза писателей, и, возможно, ему предложили выбор: либо  отказаться от издания "Ожога" и, тихо сидя в Москве, писать в стол,  либо, расторгнув "джентльменское соглашение" с органами, ждать отправки  "на Восток". Или уехать "на Запад".  

Разговоры эти, видимо, начались до злополучного секретариата СП РСФСР, на котором Ерофеева и Попова не восстановили в союзе. 

Виктор Ерофеев пишет об этом так:  "Незабвенный сентябрь осыпался в Красной Пахре. Я приехал к Юрию  Трифонову на дачу. Мы собрались пить чай, но приехал Аксенов. В основном  обращаясь к Трифонову, он сказал, что встретился с Кузнецовым. Вот это  новость! Возможность примирения? Кузнецов согласился на то, чтобы  отпустить всю его семью за границу. Дело выглядело так, будто это  аксеновская победа. Они стояли на террасе — большие взрослые писатели...  

— Это победа Кузнецова,— сказал я.— Он везде кричал, что ты свалишь. 

— Но если вас восстановят, я не поеду.  

Эта тема стала главной темой осени. Майя учила нас с Поповым мужеству". 

Не меньшее мужество было нужно и Аксенову. 

Поддержка Юрия Трифонова и Булата Окуджавы  (так и не снявшего посвящение Аксенову в своей песне "Исторический  роман") была отдушиной, но свинцовое бремя несправедливости продолжало  давить на писателя. Именно в нем власть видела зачинщика крамолы. Именно  его было удобнее всего представить заправилой антисоветской операции.  Его сделали главным объектом травли и морального террора. 

"Чтобы уехать из страны, "МетрОполь" Аксенову  был не нужен,— утверждает Евгений Попов.— Он был достаточно известен на  Западе. Но это не аргумент. А аргумент такой. Меня и Ерофеева должны  были восстановить в Союзе писателей в 79-м году". Если бы это случилось,  он бы остался. Если бы позволили.  

Но — не позволили. 

Свадьба 

На даче Аксенова в Переделкине сыграли их с Майей свадьбу. 

30 мая 1980 года. 

Дача Евтушенко была через несколько домов.  Узнав о торжествах, Евгений Александрович объявил: еду в Москву. Не хочу  слушать пьяных воплей с дачи Аксенова.  

Свидетелями в загсе были Ахмадулина и  Мессерер. Когда приехали на дачу, они — поэтесса, художник — выставили  на улицу стулья и выложили на них свадебные подарки. Какой-то винтажный  шарф и антикварное платье какое-то... Писатели, проходившие мимо,  дивились: что за стулья, что за платье?.. Привыкли-то к другому...  

Печали, грусти, скрежета зубовного не было в помине.  

По словам Попова, на свадьбе, изрядно выпив,  играли в футбол, плясали, бегали, резвились, матерились... Окружающие  советские литераторы глядели на это с ужасом: им казалось, гости  Аксенова должны были в отчаянии голову пеплом посыпать. А они бухают,  ишь как весело гуляют, толпу народа собирают, автомобили по обочине...

Источник

Error

Anonymous comments are disabled in this journal

default userpic

Your reply will be screened

Your IP address will be recorded