“Ты рассказал мне просто правду, а я ужасную хочу”

Андрей Мартьянов / Мнения / 23 марта, 2021

Постсоветская Россия унаследовала от СССР чёткое разделение как литературных произведений, так и их авторов на “серьёзных” и “несерьёзных”. Во времена исторического материализма “серьёзный” (Большой, Выдающийся и т.д.) писатель — это непременно сверхвеличина наподобие А. Твардовского, М. Шолохова или А. Фадеева, член ЦК партии, высоко поднявший знамя борьбы на идеологических фронтах, повелевающий думами и чаяниями трудящихся масс. Уже тогда к фантастике или детективам относились снисходительно, пускай и без лишнего пренебрежения — эти второстепенные жанры так же обязаны были нести социальную, дидактическую и мировоззренческую нагрузку, без которой построить коммунизм на Марсе было решительно невозможно. Собственно, ничего жуткого и криминального в этом нет — советская литература, что “Большая”, что поменьше, ясно разъясняла, что такое хорошо, а что такое плохо, какие поступки дурны, а какие наоборот, приветствуются, донося тем самым до читателя прежде всего воспитательный посыл.

Екатерина Шерга
25 марта 2021

«Москва, 27-го русск<ого> февраля 1921 г.

Мой Сереженька!

Если Вы живы — я спасена.

18-го января было три года, как мы расстались. 5-го мая будет десять лет, как мы встретились.

— Десять лет тому назад. —

Але уже восемь лет, Сереженька!

— Мне страшно Вам писать, я так давно живу в тупом задеревенелом ужасе, не смея надеяться, что живы — и лбом — руками — грудью отталкиваю то, другое. — Не смею. — Вот все мои мысли о Вас.

Не знаю судьбы и Бога, не знаю, что им нужно от меня, что задумали, поэтому не знаю, что думать о Вас. Я знаю, что у меня есть судьба. — Это страшно. —

Если Богу нужно от меня покорности, — есть, смирения — есть — перед всем и каждым! — но, отнимая Вас у меня, он бы отнял жизнь — жизнь, разве ему <недописано>

А прощать Богу чужую муку — гибель — страдания, — я до этой низости, до этого неслыханного беззакония никогда не дойду. — Другому больно, а я прощаю! Если хочешь поразить меня, рази — меня — в грудь!
Мне трудно Вам писать.

Быт, — всё это такие пустяки! Мне надо знать одно — что Вы живы.
А если Вы живы, я ни о чем не могу говорить: лбом в снег!
Мне трудно Вам писать, но буду, п<отому> ч<то> 1/1000000 доля надежды: а вдруг?! Бывают же чудеса! —

Ведь было же 5-ое мая 1911 г. — солнечный день — когда я впервые на скамейке у моря увидела Вас. Вы сидели рядом с Лилей, в белой рубашке. Я, взглянув, обмерла: “— Ну, можно ли быть таким прекрасным? Когда взглянешь на такого — стыдно ходить по земле!”
Это была моя точная мысль, я помню.

Интервью с РУТУ МОДАН

22.03.2021

Не Супермен, а еврейская бабушка из Варшавы стала главным героем комикса «Имущество», впервые выходящем на русском языке. Его создатель Руту Модан рассказала Jewish.ru, как ей работалось с писателем Этгаром Керетом и думалось о Холокосте в Польше.

23.03.2021

Svetlana Astrikova "Кофе фея"

Он родился в начале октября. Тот человек, которому она писала потрясающе письма: искрами огня, воздухом, который воспламениться мог от буквы, от звука, такой страстностью наполнены они. Или – напротив - упоительною нежностью и акварельною прохладою.

Письма – экзерсисы и письма - ноты ввысь несмотря на то, что она хотела и могла чувствовать себя земною женщиною. Письма произведения литературного вдохновенного искусства на грани провидения, прозрения и создания в себя в этих строфах – иной, волшебной, единственною. Той, которая есть пред небом. Психея. Несмотря на то, что многие видят здесь, в строфах, страстных и теплых, земную МЦ. Марину Цветаеву.

Но кто же он, адресат, которому эти вот строчки, сжигающие мосты дозволенного огня в строках? Огня подлинного, а не то, чтобы просто - искры.

Милый друг, вы вернули меня к жизни, в которой я столько раз пыталась и все-таки ни часу не сумела жить, — откровенничала она, полная страсти, — <...> Вы один мне смогли помочь!» <...> Как Вы, при всей Вашей изысканности — просты! Игрок, учащий меня человечности. <...> Я пишу Вам о своем хотении (решении) жить. Без Вас и вне Вас мне это не удастся. <...> Я тебя люблю. <...> Друг, помни меня. <...> Друг, я вся твоя.» <...>

10 марта 1940 года в 16.39 Елена Сергеевна Булгакова сделала последнюю запись в своем дневнике:"Миша умер".

Узнав диагноз, врачи отписали мужу несколько дней жизни, а Булгаков прожил шесть месяцев. Все это время, пока силы окончательно не покинули его, он работал над романом. На папке, в которой хранилась рукопись, сделал надпись: "Дописать, прежде чем умереть!". Ослепший, в горячечном бреду, с температурой 42 градуса, он продолжал диктовать жене исправления к "Мастеру".

Перед смертью вложил ей в руки рукопись со словами: "Доверяю... Чтобы знали...

"Роман увидел свет лишь в конце 1960-х - тогда "Мастера" опубликовал журнал "Москва". В урезанном виде, но все же...

В один из вечеров, когда Булгаков, несмотря на болезнь, еще мог говорить, он сказал Елене Сергеевне, что хочет составить завещание и пусть в нем будут такие строки: человек, который придет к нему, Булгакову, после того, как будет опубликован роман «Мастер и Маргарита», придет в день, когда Михаил Афанасьевич сжег первый вариант рукописи романа, и положит цветы на могилу, - этот человек должен получить определенный процент гонорара от авторского...

Это была очередная, хотя и горькая шутка Михаила Афанасьевича. Но Елена Сергеевна пообещала мужу, что она выполнит его волю.

Юнна Мориц