Гор ВИДАЛ (р. 1925) — писатель, США«...Правая рука Шивы ударила в барабан. Танец вечности начался... Шива изгибался и поворачивался, прыгал и кружился; тем временем век Кали подходил к предсказанному концу... Когда танец вечности кончился, кончился и век Кали. Около четырех миллиардов мужчин, женщин и детей умерли. Не все сразу. Некоторые прожили примерно с неделю. Мы никогда не узнаем этого наверняка. В большинстве случаев смерть была быстрой — делом нескольких секунд, минут, иногда часа, проведенного в милосердном забытьи...»
Гор Видал. «Калки».
Как вы думаете, будут ли через сто лет люди читать книги одного из известнейших писателей XX века Гора Видала, и вообще будут ли люди читать?
Г. Видал. Я очень сомневаюсь, что в обозримом будущем читатели сохранятся. Аудио и видео уже заняли место книг. В восточных странах люди еще сохранили привычку читать, на Западе не читает никто. В Соединенных Штатах писатель — обреченная личность. Мы можем стать знаменитыми, но никто не будет помнить почему. Мы — просто имена, которые известны людям.
Чтение — это слишком сложный процесс. К тому же настоящей литературы не так уж много. Безусловно, сто лет назад читателей было гораздо больше. И они читали Тургенева, Чехова, Герцена. Сейчас другое время, однако хороших, талантливых писателей по- прежнему много. Но нет хороших читателей. Ведь хорошие чита тели должны получить хорошее образование. Состояние в этой сфере мне кажется несколько замороженным. Мы, как мамонты в Сибири: внезапно темнеют небеса, обрушивается снег, ветер, и бегущие мамонты замерзают. А неподалеку от них можно увидеть тигра. Это я. Неживой и неизвестный...
От авторов. Ну что ж. Литературный патриарх, обладающий мировой известностью. Живой классик, один из блистательной плеяды американских писателей второй половины XX века. Автор двадцати романов, каждый из которых становился бестселлером у интеллектуалов. Постоянный персонаж светских и политических хроник... Гулёна, уже к двадцати пяти годам подведший черту под первой тысячей своих краткосрочных и достаточно разнообразных любовных связей. И, судя по всему, опередивший в этом нехитром состязании своих ближайших друзей Теннесси Уильямса и Марлона Брандо. «Анфан террибль» — ужасный ребенок из семьи, принадлежавшей к верхам американского общества... Гоp Видал... С вершины своей славы, всеобщего признания Гоp Видал может позволить себе легкое кокетство по поводу себя — тигра неживого и неизвестного. Хотя на самом деле в чем-то он, увы, прав. Это поколения 60,70, отчасти 80-х, лишенные интернета и идиотизма глянцевых изданий, действительно стремились читать. Не Стивена Кинга, Ксавьеру Холландер или Фридриха Незнанского. Но Воннегута, Апдайка, Хемингуэя, Сола Беллоу, Нормана Мейлера, Генри Миллера или Гоpа Видала...
Видал очень скоро перестал быть в СССР неизвестным — его переводили. Он сказал нам, что почему-то его любил Брежнев. Вряд ли советский генсек хоть единожды прочитал строчку из Видала. Зато неглупые помощники генсека знали, что Видал пишет о своей Америке то, что думает...
Г. Видал. Гигантские корпорации, правящие Америкой и оплачивающие выборы, предпочитают, чтобы деньги шли в Пентагон, на войну. Перманентную войну для поддержания перманентного мира. Пятьдесят три процента нашего бюджета идет на военные расходы. Причем врагов мы сами себе выбираем. Создали так называемый Клуб врага на месяц — Норьега, Каддафи, Саддам Хусейн... Должен отметить, мы всегда выбираем слабых и маленьких. Но может настать время, когда врага будет сложно выбирать — никому не ведомо, что будет дальше. Думается, что именно так все и происходит в государствах, где отсутствует система, представляющая различные интересы. В России такой системы не было никогда. А у нас в Америке была. Пусть не слишком совершенная, но была. Мы ее потеряли в 1950 году, когда Гарри Трумен милитаризировал экономику. И вот уже полвека мы находимся в состоянии перманентной войны.
...Наркотики, теперь — терроризм. Если вы смуглы, носите бороду или надели тюрбан, этого достаточно, чтобы у вас были большие неприятности при посадке в самолет. У нас столько запретов и ограничений, и столько средств еще не использовано. Например, ядерное оружие. Поразительно, что мы дожили до XXI века и, если не считать Японии, не воспользовались им.
...Наше общество в большой мере подвержено цензуре. То же самое было и в Советском Союзе. Разница лишь в том, что наша власть была весьма разумной. А ваша власть, вы уж простите меня, — нет. Советская власть боялась того, что два человека, собравшись вместе, могут сокрушить страну. Наши этого не опасались. Наши считали, что пока разговоры не влияют на результаты выборов, люди могут говорить все, что угодно. Поскольку власть все равно контролирует телевидение, газеты, издание книг. Цензура в нашем обществе не была слишком явной, поэтому и не воспринималась так тяжело... Но я считаю, что начиная с Франклина Рузвельта, Гарри Трумена и по сегодняшний день, когда мы стали единственной мировой сверхдержавой, наша политическая система абсолютно коррумпирована. Мы потеряли правительство, представляющее интересы различных слоев общества. У нас было немного демократии, но сейчас ее нет совсем...
От авторов. Гор Видал — чеповек, нарушающий всяческие табу современного общества. Американский и мировой истэблишмент, признавая величие Гоpa, тем не менее весьма побаивается его и его образа мыслей, его влияния на общество. Потому что Видал — другой. Не из стаи. И это особенно ощущают в Америке, где он писал речи президентам Эйзенхауэру и Джону Кеннеди. Гдe публично послал брата Джона Роберта — тогда министра юстиции — очень далеко. «Лично я предпочитаю ущербную республику смертоносной империи», — пишет Видал в романе «1876 год». Подобные высказывания больно ранят властителей и политиков, одержимых имперскими амбициями, которые периодически, но безуспешно пытаются поставить на место звезду американской литературы. Гоp Видал отвечает им предельно откровенно. «Как и все политики, он продажен, но хуже других, потому что лицемер». Или: «Не было еще реформатора, в груди которого не билось бы сердце тирана» (Гор Видал, роман «Империя»).
Г. Видал. Империя основана на управлении народом помимо его воли. У американцев всегда были имперские тенденции. И с этим ничего нельзя поделать. В Соединенных Штатах есть местное индейское население, которое мы уничтожали или порабощали. Потом мы поработили чернокожих. Позднее приступили к захвату земель — части Мексики, Карибских островов, Латинской Америки. И к 50-м годам XX века мы владели ими. Конечно, в истории все меняется. Империи не могут существовать вечно. Но сейчас дела обстоят именно так.
В отличие от европейцев, американцы живут вне идеологии. Они могут быть выше, ниже определенной идеи, вообще не иметь ее. Хотя у нас есть так называемая «американская идея» — представление о том, какими должны быть семья и общество. Она была разработана еще в XVIII веке философом Дэвидом Хьюмом вместе с идеей либерального общества. Сегодня представления американцев об общественном устройстве довольно ясны и определенны. И одно из самых распространенных таково: если вы хотите создать республику, то не следует создавать империю. Однако мы создали империю и потеряли республику. Таково было решение Гарри Трумена. И он был не первым в истории. До него то же самое делали Тиберий, Август. Я долго шел к этим выводам, но я нахожусь в меньшинстве. Ведь многие не представляют, с чего начиналось наше государство, где лежат его истоки. Даже мне потребовалось тридцать лет, чтобы осознать все это и написать свои книги. Я стал критиком этой империи, так как родился в ее сердце и всегда понимал механизм ее действия.
Я был единственным писателем, кто глубоко размышлял и обдумывал судьбу своей страны с 1776 года до настоящего времени. И я, и моя семья находились внутри этой истории. Самое печальное состоит в том, что страна совершенно деполитизирована. Это плохо. Но еще хуже то, что она лишена исторической правды. Я называю это американской амнезией: ничего существенного не осталось, прошлого нет. Есть лишь серия мифов об Америке. И все эти мифы — неправда. У меня большие проблемы с газетой «New York Times». Я ее терпеть не могу. Она отражает позицию правящей олигархии. В этой газете будет напечатано все, что захочет власть. Но правду, историческую правду, мы опубликовать не можем...
В вашем романе «1876 год» есть примечательные слова: «Журналисты с такой крикливостью обнаруживают свои партийные пристрастия, что даже когда пишут правду, кажется, что они лгут или, того хуже, куплены с потрохами». Вы презираете журналистов?
Г. Видал. Только плохих.
Считаете ли вы, что нет правдивой и некоррумпированной журналистики?
Г. Видал. Это зависит от условий. Можно, не будучи коррумпированным, работать для «New York Times» над материалами, которые не представляют существенного интереса для читателей. Но для написания прочих материалов нужна большая смелость. Это и есть признак коррупции. Обобщая эту тему, я бы сказал, что в вашей стране есть опыт работы в условиях диктатуры. Диктатуры партии или личности. В моей стране правит империализм. У нас существует диктатура правящей олигархии, которая контролирует то, что мы должны знать. Это не означает, что у нас не может быть нашего «самиздата» или что мы вообще не можем высказываться. Просто люди боятся.
Что такое коррупция в вашем понимании? На какие сферы она распространяется?
Г. Видал. Нельзя сказать, что в Америке коррумпирована только журналистика. Это касается и политической системы.
Во время последней предвыборной кампании Буша и моего родственника Альберта Гора было израсходовано три миллиарда долларов на двоих в борьбе за пост президента. И, как было отмечено верховным судом, эти выборы были подтасованы. Но, несмотря на огромные расходы, половина американцев не голосовала ни за одного из двух кандидатов. Ну а если бы они проголосовали? Думаю, что никто не выбрал бы Буша и лишь немногие — моего родственника. Такая большая страна. Почему же у нас нет выбора? Да потому, что политика так организована и оплачена.
...Я думаю, что большинство президентов страдают паранойей. Они постоянно чувствуют опасность, потому что вокруг все время суетится охрана. Те же страхи владели и римскими императорами. Так что, думаю, состояние души императора сродни мыслям наших президентов. И еще они ощущают себя так словно попали в Лас-Вегас или приняли наркотик. Они знают, что могут потерять все, но не в силах прекратить игру. И потом, Белый дом — место особенное. Ты становишься хозяином жизни и смерти миллионов. Такое не проходит бесследно... Правда еще Никсон говорил, что президент американской внутренней политике не нужен. Все решают олигархи, промышленники. Поэтому президенты занимаются внешней политикой. И здесь они вполне в состоянии оставить достойный след в истории: отдать приказ разбомбить фармацевтическую фабрику где-нибудь в Судане, затеять маленькую войну в одной стране, побольше — в другой. С1941 года мы не объявляли войн, но воевали более 150 раз...
Вы заговорили об Альберте Горе. Нам показалось, что он побаивался вас и ваших взглядов?
Г. Видал. И это правильно. Так и должно быть. Малыш Эл — он амбициозный. Да еще и имя свое урезал для популярности. Вообще-то мы, Горы, с юмором, обаятельны, умеем обольщать женщин и мужчин... Я был не согласен с племянником, но под давлением семьи выступил в его поддержку и в газетах, и на телевидении. Уговорил своих друзей голосовать за него. Хотя знал, что все это безнадежно. Гоp, со времени его работы в конгрессе, абсолютный человек Пентагона, приверженец идеи «перманентной войны для перманентного мира». Он знает, что я не одобряю его взглядов, и это одна из причин наших разногласий. Однако по-человечески я отношусь к нему благожелательно, считаю его жертвой коррумпированной системы. Что он может сделать в этой ситуации? Либо выйти из системы, либо стать ее частью, тем, кого вы называете «аппаратчик».
Вы знаете это слово?
Г. Видал. Вce знают это слово!
От авторов. Гора Видала в оригинале зовут Юджин Лютер Кинг. Его дед — сенатор Томас Гоp — был основателем штата Оклахома. В знак признательности перед столь выдающимся дедушкой Юджин назвал себя Гоp Видал. И под этим именем вошел в историю литературы и политики. Дедушка — сенатор, папа — один из зачинателей американской гражданской авиации, прелестная Джекки Кеннеди — сводная сестра, «малыш» Эл Гоp — вице-президент, потом кандидат в президенты США — племянник Гоpa Видала. Совсем непростая, тесно связанная с историей и опутанная паутиной родственных связей биография. Видал стал безумно знаменит уже в 1948 году, когда свет увидел его первый роман «Джим», повествующий о нежных отношениях между двумя юношами. Дед мечтал для внука о карьере политика. Но внук написал что-то о гомосексуализме и стал в семье изгоем. Скандал был чудовищный — все-та ки шел 1948 год и нравы были еще не столь свободны, как ныне. Молодого писателя поддержал тогда Томас Манн. В дневниках Манна есть много теплых слов о Горе Видале. Но семья...
Впрочем, с того момента и на протяжении всей жизни Гор Видал своих именитых родственников, как и ближайших друзей, особо не жаловал...
Г. Видал. Томас Манн тогда меня очень тронул. Ему было семьдесят пять лет, а мне двадцать пять. После этого я прочитал почти все его произведения. Без него я вряд ли смог бы написать исторический роман.
Я вообще склонен к размышлениям. Иногда думаю о детстве, о людях, с которыми я встречался в начале жизни, или о приближающейся смерти. Вспоминаю отца. Я знаю, что говорю сейчас как русский, не правда ли? Именно так рассуждают русские. Кстати, я как-то по-русски суеверен. Думаю об отце, вспоминаю его, присоединяюсь тем самым к молчаливому ушедшему большинству и начинаю лучше разбираться в себе...
Вашими близкими друзьями были Трумэн Капоте, Теннесси Уильямс, Марлон Брандо. Вы вспоминаете этих людей сейчас, или это вам уже не нужно?
Г. Видал. Вы поймите, что старые люди немилосердны. Когда умирают другие, им безразлично. Когда ты молод, тебе не все равно. И когда молодые умирают, тебе не все равно. Когда же умирает старый человек, который к тому же пьет, принимает наркотики, я думаю — это счастье, что он ушел. Хотя прежде я со многими из них с удовольствием общался, они мне нравились.
Я просто заставил себя написать мемуары «Palom says». В вашей стране эта книга не вышла и вряд ли выйдет. Она о моей жизни в первые сорок лет. Я принуждал себя писать о людях, с которыми был знаком, вспоминал, что думал о них тогда. Ведь я живу сегодняшним днем. Хочу подчеркнуть — живу настоящим, а не прошлым. И писать о прошлом мне было очень трудно. Я стал писателем не потому, что избрал эту стезю. Быть может, с большим удовольствием я избрал бы путь политика, но я был рожден писателем и у меня не было выбора. Невозможно заниматься тем и другим одновременно. Писатель всегда должен говорить правду в той мере, как он ее понимает. Политик же, наоборот, должен ее скрывать. Один пытается лгать, другой — говорить правду. Эти два постулата вступают в противоречие. Немного найдется примеров успешного сочетания этих двух видов деятельности. Мне повезло, моя семья участвовала в образовании Соединенных Штатов с ХУШ века. Мои предки причастны к созданию Республики и Конституции. Я прожил удивительную жизнь и интереснешную эпоху в истории США...
В романе «1876 год» вы называете Джона Кеннеди своим другом. Могли бы вы рассказать нам об этом человеке?
Г. Видал. Об этом можно говорить долго. Кеннеди был очень привлекательным человеком, одним из умнейших людей своего времени. К сожалению, Джон мало знал Соединенные Штаты, так как его становление происходило в Англии, где его отец был послом. Джон был воспитан в аристократических традициях, и я воспринимал его как герцога Девонширского нашего времени. Кстати, позднее его сестра вышла замуж за потомка герцога Девонширского. Словом, Джон был настоящим аристократом, человеком блистательного ума и чувства юмора, широких и свободных взглядов на все в этой жизни, включая секс.
Кеннеди никогда не верил в мифы. Разве что придуманные им самим. И хотя он упорно предупреждал о надвигающейся опасности — «ужасном бремени», как он говорил, подразумевая коммунизм, — сам Джон не верил в это. Его представления о России — Советском Союзе в то время были достаточно полными для того, чтобы понимать, что русские никуда не идут. Правящие круги США хорошо скрывали от всего мира одну страшную тайну: они никогда не боялись Советского Союза — настолько мы опережали его по всем параметрам. Единственный раз, когда мир и мы были в опасности, — это во время Карибского кризиса. И хотя ракеты с ядерными боеголовками действительно представляли большую угрозу, все же мы были намного мощнее. Не помню точного соотношения ракет, но даже если бы СССР со стороны Кубы нанес первый удар, мы бы подняли всю нашу авиацию и сумели бы дать достойный отпор. Но, думаю, до этого все равно не дошло бы, так как Хрущев, увидев сложность ситуации, сразу отступил.
Таким образом, мы никогда не боялись России, но нам нужно было создать в народе образ врага, породить ужас — «русские идут, русские идут!». В духе страха в 50-х годах воспитывались даже дети. В школах их учили прятаться под парты в случае ядерного нападения русских. И все это несмотря на то, что наши лидеры хорошо понимали: реальной угрозы нет. Этот миф, естественно, негативно отразился на вашем образе, но он не украсил и нас.
Мы начали разговор о Джоне Кеннеди, а ведь Джекки Кеннеди была вашей сводной сестрой?
Г. Видал. Не совсем, у нас был один отчим.
Вы были близки с ней?
Г. Видал. О, да, и довольно долго. Мы общались в основном в 50-е и в начале 60-х годов. В детстве я ее не встречал, ведь, как я уже сказал, она не была моей сводной сестрой, у нас был общий отчим. Моя мама вышла замуж за ее отчима, и он стал и моим отчимом. Когда я уехал из родительского дома, мне тогда было шестнадцать лет, она переселилась в мою комнату. От меня ей досталось солидное наследство — куча рубашек, которые она долго потом надевала, когда занималась верховой ездой. Потом мы не виделись много лет, потом снова встретились и до 61-го года поддерживали хорошие дружеские отношения. А потом у меня случилась страшная ссора с Бобби Кеннеди, которого я всегда терпеть не мог. Естественно, Джекки пришлось встать на его сторону. И мы снова перестали общаться, хотя она и осталась в моей памяти как очень приятный человек.
Для Соединенных Штатов эпоха Кеннеди была Эпохой надежд, но сейчас, оглядываясь назад, понимаешь, что Джон сделал очень мало. А то, что он все-таки сделал, было весьма зловещим. Попытка войны в Лаосе и отказ от нее. Провал на Кубе. Крайне неудачная встреча с Хрущевым в Вене — Кеннеди фактически потворствовал Хрущеву в установке ракет на Кубе, что было просто глупо. Перед самой гибелью Джон начинает вьетнамскую кампанию. И все это за тысячу дней! Чересчур насыщенно, на мой взгляд. Поэтому нельзя считать Кеннеди великим президентом. На серьезные преобразования в стране трудно было рассчитывать, так как на выборах Джон победил с перевесом всего в 100 000 голосов. Говорили, что если бы он был переизбран на второй срок в 1964 году, то сделал бы много больше. Да ничего бы он не сделал. Кеннеди хотел стать президентом войны, но войны легкой, безопасной.
Был ли мистер Кеннеди реформатором?
Г. Видал. Нет, конечно, нет.
В вашем романе «Империя» вы пишете, что каждый реформатор имеет сердце тирана.
Г. Видал. Это не совсем мои слова. Мои герои никогда не высказывают моих воззрений. Я сочиняю героев, и они говорят о своих убеждениях. Только очень плохие писатели вкладывают в уста героев свои мысли. Если я хочу выразить свои мысли, то делаю это, выступая в роли эссеиста. В книге я кого-то процитировал, но не помню точно кого. В том же романе «Империя» есть и другая замечательная цитата. Она относится к периоду 1880 — 90-х годов, когда мы вступили в войну с Испанией, победили и в результате получили Филиппины. Это сделало нас самой могущественной страной в Азии. И один из моих героев — сенатор, реальное историческое лицо — тогда сказал: «Патриотизм — это последнее прибежище негодяев».
Но это сказал Лев Толстой...
Г. Видал. Он это сказал? Нy нет! А еще мы говорим о том, что нашу историю не фальсифицируют. Это было сказано задолго до Толстого. Сенатор Самуэль Джонсон это сказал. А потом кто-то добавил: «Если патриотизм — это последнее прибежище негодяев, то полагаю, что можно заменить слово «патриотизм» словом более современным: «реформа». Реформа — последнее прибежище негодяев...»
От авторов. В итальянскую деревушку Равелло, где уже тридцать лет живет Гоp Видал, добраться непросто. Сначала надо обогнуть Неаполитанский залив, потом по узенькой дорожке подняться на машине на высоту семьсот метров над уровнем Средиземного моря, что занимает часа полтора, и оказаться на вершине отвесной скалы, откуда открывается совершенно потрясающий вид. Здесь стоят три или четыре виллы. Одна из них, купленная три десятка лет назад, — дом Гоpa Видала, где он проводит шесть—семь месяцев в году, лишь ненадолго приезжая в США. Здесь, в Равелло, Видал пишет, смотрит CNN, получает факсы, письма, новые экземпляры своих книг, переведенные на все более или менее известные языки... Крайне редко принимает гостей, еще реже — журналистов, которые ему не нужны и не интересны. В Равелло Видал пишет свои эссе и комментарии, которые заранее, еще не опубликованные, приводят в ужас «хай сосайти» — высшее общество Америки.
Г. Видал. Человек должен где-то жить. Впервые я приехал сюда, в Равелло, вместе с Теннесси Уильямсом лет пятьдесят назад. Это было сразу после войны, мы прикатили на джипе, и это место показалось мне самым красивым из всех, что я видел. Да, еще и поужинать здесь в те годы можно было за гроши — прекрасная рыба, икра, вино...
Мой дом — тоже часть истории, он построен в 1925 году. Последний король Италии провел здесь некоторое время, прежде чем отречься от престола.
Господин Видал, в тоталитарном государстве люди преследуются по самым разным причинам — политическим, идеологическим и даже эстетическим и сексуальным. Это государственный фашизм или следствие консервативных представлений?
Г. Видал. Тотальный и постоянный контроль за всеми людьми — цель любого государства, как бы оно себя ни называло: либеральной демократией, монархией или как угодно. Тоталитарный инстинкт сам по себе — неотъемлемая часть государства. По крайней мере, тех государств, которые нам известны с незапамятных времен. А запреты всегда были одним из способов контроля над людьми. Например, запрещается однополый секс, нарушителям этого запрета грозит тюрьма. В тюрьму они и попадают в странах, где нет свободы секса, проституции и тому подобного.
Гениальным, в кавычках, шагом американских властей стал запрет на наркотики. А их нужно было легализовать. Это безусловно государственное дело, особенно в такой стране, как Америка. Ведь мы платим колоссальные налоги, но при этом у нас нет системы национального здравоохранения. Забота о здоровье нации выглядит весьма своеобразно: три процента взрослого населения США заключено в тюрьмы или, как их называют, исправительные учреждения. Это 6,6 миллиона человек — гораздо больше, чем в России. Многие из них были задержаны с марихуаной всего пару раз. Те, кто попался в третий раз, могут быть приговорены к пожизненному заключению без надежды на освобождение. На мой взгляд, это государственная тирания. Война государства против своих граждан. Долго радоваться жизни в такой стране невозможно.
Какие главные угрозы подстерегают человечество в будущем?
Г. Видал. Я думаю, во-первых, нехватка воды. Ну и затем, я полагаю, ядерное оружие все-таки будет использовано. Слишком велико искушение, а человечество ведь склонно к самоубийству...
(Читать дальше)
